Василию Федоровичу совсем не с руки был приезд Варвары Кузьминичны. По опыту он знал: если Варвара Кузьминична приехала в колхоз – другими делами уже не займешься, она привяжет его около себя на весь день. Сейчас в районе главное —заготовка кормов. Значит, надо будет водить ее по хозяйству, показывать ей силосные ямы, фермы, кормохранилища, отвечать на ее вопросы, угощать обедом. Чего доброго, Варвара Кузьминична еще пожелает побеседовать с членами правления и колхозным активом, находит на нее иногда такое желание, стало быть, еще морока – разыскивать людей, собирать, томить их полтора часа в кабинете… Но ничего не оставалось, как опять сунуть отдыхающие ноги в войлочные тапочки, выйти навстречу Варваре Кузьминичне.

– Забыли, забыли нас совсем, Варвара Кузьминична.

– Ох, милый мой, тебе бы мою загрузку, так ты бы, наверное, своих детей в лицо не узнавал!

Усилия выбраться из тесной машины на землю вызвали у Варвары Кузьминичны заметную одышку. Рыхловато-грузная, в обычном своем широком темном костюме с длинной, почти до щиколоток, юбкой, она промокательными движениями прикладывала к покрасневшему лицу, ко лбу и вискам платочек, взмахивала им, освежая себя воздухом. Шофер ее тоже вышел из машины и почтительно держал большой черный портфель Варвары Кузьминичны. Портфель был толст и тяжел от наполнявших его книг и бумаг. Варвара Кузьминична никогда не расставалась с пухлыми юридическими справочниками, сводами различных постановлений, чтобы всегда, в любую минуту, в любом деле и при любых обстоятельствах у нее под рукой было все нужное, можно было свериться с законом, найти требующуюся ссылку, справку.

– Мы там у себя как в сухой финской бане жаримся. Думала, хоть у тебя подышу. А у тебя тут еще жарче! Что ж это такое творится, Василий Федорович, дорогой мой? За что же это и почему не дает бог дождичка?

По своему обыкновению, Варвара Кузьминична говорила громко, как человек, привыкший быть центром внимания, обращаться не только к тому, с кем непосредственно идет разговор, но и ко всем вокруг в уверенности, что каждое слово – к месту и ладу, интересно окружающим и может вызвать только одобрение и поддержку.

– Так бог-то ведь отставник, на пенсии, Варвара Кузьминична! – подделываясь под ее тон, ответил Василий Федорович. – Его божеские функции у нас в колхозе мелиоративная бригада выполняет. Закончим вот пруд – и все дождички в ее руках… По корма к нам?

– Угадал, милый. Надо с вас стружечку стесать. Как же это так – в районной сводке на третьем от конца месте? Что же ты, Василий Федорович, а? А я-то, дура старая, еще за вас на бюро райкома ручалась! «Сила», говорю, не подведет, зеленых кормов посеяно сверх плана, всегда по сенажу были в передовых, не уронят свою марку и в этот год…

– Не удалась трава, Варвара Кузьминична, совсем худосочная вышла. Полив нужен. Был бы полив – были бы мы с травой. А кукуруза, что на силос сеяли, и вовсе не взошла. Нет, Варвара Кузьминична, в передовых нам нынче не ходить. На следующий год наверстаем, – покаянно, уже без всяких шуток сказал Василий Федорович.

– Так коровкам, милый, круглый год кушать надо, до следующего лета их ждать не заставишь! – произнесла Варвара Кузьминична, опять повышенно-громко, для всех, кто находился возле правления, и так, точно открывала Василию Федоровичу что-то неизвестное для него или такое, что он совсем упустил из виду.

Шофер Варвары Кузьминичны засмеялся первым: свое положение при Варваре Кузьминичне он понимал как тоже несколько возвышенное над всеми, для кого Варвара Кузьминична была вышестоящим лицом.

И Василий Федорович засмеялся – тоже как будто от удачной остроты Варвары Кузьминичны в его адрес, над тем, что он оказался таким незадачливым простофилей. Но, когда еще все смеялись: Варвара Кузьминична, ее шофер, два-три случайных человека у крыльца правления, – он, не прерывая своей улыбки, чуть сузил глаза, отчего от их уголков к седым его вискам сразу пролегли мелкие лучики морщинок, и сказал, как бы объясняя вполне по-деловому:

– Это точно, Варвара Кузьминична, ждать не захотят. Откинут хвосты и копыта. Но до этого не дойдет. В смысле кормов запасы у нас неограниченные: мы на сенаж директивы да указания пустим. Каждой корове на полгода хватит жевать…

Варвара Кузьминична догадалась, что своей шуткой Василий Федорович метит отчасти и в нее, но предпочла рассмеяться, как будто скрытая в словах Василия Федоровича насмешка совсем к ней не относится.

– Ну, заходите, милости прошу, – широким жестом руки пригласил Василий Федорович районную гостью в правление, а сам оглянулся, ища, кого бы послать за Михаилом Константиновичем Капустиным, парторгом.

Посылать за Михаилом Константиновичем было не нужно – он как раз подъезжал со стороны машинного двора на своем ярко-оранжевом «Москвиче».

Когда ради оперативности колхозного руководящего состава колхоз закупил ижевские легковушки, Василий Федорович распорядился, чтобы с базы взяли машины ярких и обязательно разных цветов, находя в этом нужное для дела удобство: чтоб уже издали, по цвету машины, видеть, кто едет, не гадать в поле понапрасну, чья это машина стоит, а точно знать, чья, кого там можно найти. Голубая – значит, главный зоотехник, желтая – главный агроном, красная – главный инженер Илья Иванович. Оранжевая, самая яркая, досталась парторгу. Эту машину называли «пожарной», – и за цвет, и за то, что Капустин всегда ездил быстро, будто и впрямь опешил куда-то на пожар.

– «Колос» еще не пригнали? – первым делом спросил у парторга Василий Федорович.

– Наверное, только завтра. Аккумулятор оказался поврежденный. Коростылев туда сейчас поехал. Заменит в «Сельхозтехнике». А жатку еще вчера привезли.

Михаилу Константиновичу Капустину не исполнилось еще тридцати, но выглядел он матерым мужчиной, представительно: крупный, широкий, с пепельно-курчавой шевелюрой. Глаза светлые, круглые, – таких людей называют волоокими. Костюм на нем тоже светлый, в пеструю клетку. Купил в ГДР, куда ездил недавно с группой районных животноводов знакомиться с опытом немецких сельскохозяйственных кооперативов.

Василий Федорович быстренько передал ему Варвару Кузьминичну, сказав: «Повелевайте этим молодым человеком, он в полном вашем распоряжении», соврал, что сейчас ему срочно надо ехать, но он постарается скоро вернуться, и покинул гостью, не дав Варваре Кузьминичне опомниться и спросить, куда так торопится Василий Федорович, что у него за срочность.

Капустин про себя вздохнул. Он надеялся запереться в своем кабинетике и поработать над статьей, которую у него просили из районной газеты. Но куда ж денешься от порученной ему миссии?

Михаил Константинович знал, с чего начинать с гостями из района и области, как формировать у них добрые впечатления о колхозе, о его делах и руководителях, и потому повел Варвару Кузьминичну сперва в правление – показать в коридоре длинный, красочно оформленный щит с портретами передовиков и ежедневными «молниями» о ходе борьбы за выполнение соцобязательств. Щит повесили с неделю назад, взамен старого, самодельного. Варвара Кузьминична способствовала тему, чтобы районная фотография вне очереди приняла заказ на изготовление художественных портретов, в этой наглядной агитации были и ее доля труда, и ее участие, и поэтому щит не мог не понравиться Варваре Кузьминичне и не привести ее в самое хорошее настроение.

Затем Михаил Константинович привел Варвару Кузьминичну в свой кабинетик с черно-золотой табличкой на дверях «Партком» и рассказал, какая новая дополнительная мера поощрения придумана на последнем заседании правления колхоза для тех механизаторов, кто будет работать на уборке с высоким качеством, до предела сократит потери. Комбайнеры, их помощники, трактористы, машинисты зерноочистительного агрегата, шофера получат перед началом уборки по три талона на общую сумму в пятьдесят рублей. Это – премия, выданная вперед только за честное и добросовестное старание. Деньги на это правление уже нашло, ассигновало. Если механизатор допускает брак, небрежность, недосмотр, например, комбайнер высоко срезает хлеб, оставляет в поле много стерни, или плохо следит за герметизацией своего агрегата, из-за чего много зерна попадает в полову, или шофера, возчики зерна, не подготовили как следует кузова своих машин, не укрывают при перевозках хлеб брезентом для полной его сохранности, или происходит еще что-нибудь подобное, наносящее колхозу, выращенному урожаю урон, – председатель колхоза, главный инженер, главный агроном или заведующий производственным участком штрафуют такого бракодела – отбирают у него один из талонов. Человек лишается части своей премии, которая уже лежит у него в кармане. Это более ощутимо, чем если бы не было таких денежных талонов, а премия за качество просто была бы обещана отличникам уборки. Если первый штраф не подействовал, человек продолжает работать спустя рукава – у него отбирают второй талон, а там и третий. А сохранил все талоны, показал себя на уборке сознательным, аккуратным, умелым тружеником, болеющим за общее дело – в день официального окончания уборочных работ сдавай свои талоны в колхозную бухгалтерию и вместе с тем, что начислено по расценкам, получай еще и свою премиальную полусотню.