БЫТ СОЗДАЕТ РАВНЫЕ УСЛОВИЯ АКТЕРСКОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ.

Иногда они условны - как в "Аристократах" Охлопкова, "Принцессе Турандот" Вахтангова, инохжа - безусловны, как у Товстоногова в "Мещанах". Обратите внимание;, насколько математически просчитан быт в "Мещанах": и дверь скрипит, и в самоваре угольки светятся, но ничего липшего, что бы не вошлю в партитуру спектакля.

Привычная вещь, знакомый предмет может стать самым активным действующим лицом. Так, например, произошло с очками. Как они надоели на сцене! Чуть что - надел очки - и перевоплотился. С ними можно и поиграть. А. Ячнишсай, играя старика Хардкестля в "Ночи ошибок", читал письмо и для этого нехитрого дела постепенно надевал пятеро очков. Проделывал это очень подробно, с расстановкой. Зрители уже не слышали, что он читает, хохот заглушал все слова.

Полковник Штуб - герой романа Юрия Германа "Я отвечаю за все" носил очки, в минуты эмоциональных взрывов он срывал их резким характерным движением. Син задает ему трудный вопрос, на который он был бы рад ответить, но не имеет права, - "бьют ли заключенных в советских тюрьмах?" 'Сын и отец стоят друг против друга. Сын задает вопрос. Штуб срывает с себя очки. И таким же резким движением сын также снимает свои очки. Сын и отец. Две правды.

В спектакле "Не сотвори себе кумира", поставленном по пьесе прекрасного старейшего драматурга Алексея Михаиловича Файко (Московский театр им. Ермоловой), очки взяли на себя роль сюжета. Крупный ученый (не важно, в какой области науки), Глафира Леонтьевна Днепровская достигла славы, богатства, но несчастна в личной жизни. Несмотря на приближающийся критический возраст, она полна желаний и надежд. Появляется ее секретарь, некий Гриднев, значительно моложе ее. Глафира не всегда носит очки, хотя зрение иногда подводит. При первой же встрече с Гридневым она снимает очки и прячет их в тумбочку возле дивана - ей кажется, что очки ее старят. Может быть, она права. Больше она их не надевала. Роман развивается бурно. Глафира счастлива, но новая беда: у нее не продвигается последняя научная работа, от которой зависит многое в ее положении. Гриднев предлагает ей выход: злосчастная тема, на которой она споткнулась, была разработана профессором Молокановым, который уже несколько лет, как был отправлен, как тогда говорилось, "в места, не столь отдаленные". И Гриднев предлагает Глафире воспользоваться разработкой Молоканова: ведь он фактически вычеркнут из жизни. Глафира отвечает на все убеждения своего пылкого любовника лишь одной фразой: "Я этого не сделаю". И все. Она расстается с мечтой о личном счастье - не надо сотворять себе кумира.

Как же убедительно сыграть отказ в одной фразе? Гриднев настаивает на своем предложении, ведь он заинтересован в благосостоянии Глафиры не меньше, чем она сама! Никакие логические доводы на нее не действуют! Все равно, разнила в возрасте - разница в понятиях о порядочности. Тогда Гриднев прибегает к древнему, но проверенному веками способу: к сексу… Он осыпает Глафиру поцелуями, они рядом на диване, и вот-вот, кажется, придется закрывать занавес, чтобы целомудренный советский зритель не увидел бы грехопадения советского ученого (ученой). Его объятья все страстнее, можно понять Глафиру, трудно не сдаться под таким яростным напором, она чудом освобождает руку, ощупью находит ящик в тумбочке, вынимает из него очки и умудряется надеть их. Один внимательный, трезвый взгляд на партнера. И очень спокойно, как будто не было поцелуев и объятий, звучит фраза: "Я этого не сделаю." Всегда на этой реплике были аплодисменты -; зрители и особенно зрительницы понимали Глафиру.

Приношу извинения, что привожу некоторые примеры из своей практики, но они ближе, и я могу рассказать об их появлении.

Через детали бытового поведения, ставшие сатирическими, раскрывался смысл в "Откровенном разговоре" Л. Зорина (Московский областной театр драмы).

Заместитель директора научно-исследовательского института Кругляков одержим двумя страстями: он хочет стать директором института и хочет разойтись со своей женой Галиной, так как влюблен в молодую аспирантку этого же института. Но как произвести эту многоходовую операцию, не поднимая излишнего шума: ведь развод может отрицательно повлиять на его карьеру! Галина, его жена, сама решает покинуть мужа, цель его поступков она давно поняла. Она собирает чемодан и объявляет мужу о своем решении. Кругляков делает вид, что не понимает ее, он возмущен: "Как ты можешь бросить меня? Ты же знаешь, что семья для меня святыня, ты не имеешь права покидать меня в такие минуты!" Действие сцены было построено на том, что Кругляков произносил эти слова, подавая Галине пальто, затем открывал входную дверь и выносил ее чемодан на лестничную площадку. Заканчивал он свой драматический монолог, произносимый с максимальной искренностью, на том, что закрывал за ней дверь.

Кругляков счастлив, все обошлось "малой кровью", он не виноват в разводе. Берет бутылку коньяку и рюмку - надо отпраздновать удачу хотя бы с самим собой. Но как раз в этот момент в комнату входит секретарь партийного комитета института, решивший навестить Круг-лякова, жаловавшегося на недомогание. Бутылку прятать поздно, и Кругляков моментально перестраивается: не опуская бутылку, он капает коньяк в рюмку, сосредоточенно отсчитывая пятнадцать капель и, скорбно показав на сердце, с отвращением выпивает лекарственное средство.

Автор, Леонид Генрихович Зорин, наш вариант принял.

Сложное определение образного натурализма для меня получило подтверждение в спектакле А. Ханушкевича, поставившего в Театре Народовы (Варшава) "Преступление и наказание".

Раскольников приходит убивать процентщицу, он останавливается у дверей, далеко от старухи. Она - в противоположном углу. Раскольников с хватающей за душу медленностью очень высоко поднимает топор и также медленно и «тяжело опускает его в пространство. Старуха "рапидом" - замедленной съемкой, падает. Раскольников возвращается домой, моет руки, долго смывает пятна крови с одежды - подробно и достоверно. И кровь "настоящая", и вода. Во всех действиях Расколышкова - страшная холодность, решимость, расчет. Все происходит как в документальном кино. Хороший пример соединения условности и бытовых деталей.

Великие К. С. Станиславский и Вл. И. Немирович-Данченко расходились в путях разрешения противоречия между бытом и условностью. Идея постановки "Одиноких" Гауптмана Станиславским заключалась в том, чтобы в одной и той же декорации для всех актов сохранить незыблемый уклад жизни и в то же время обозначить ход событий и перемену настроения.

Он поставил в комнате четыре стола: большой обеденный, закусочный, ломберный и дамский письменный. В каждом акте он тщательно менял сервировку и предметы на столах, обозначая этим движение событий. Станиславский знал, какие предметы стоят в верхней и нижней частях буфета, сколько там тарелок и приборов, какие соленья и вина. В список бутафории он вносил предметы, необходимые для игры артистов: соусник с майонезом, который разобьется и прольется, "миска с выходящим паром из нее". Он создавал обстановку в духе немецкого мещанства, когда на "видном месте стоят бюсты великих людей и традиционные пивные кружки". "Немировичу-Данченко такая мизансцена не по душе. В реалистическом приеме Станиславского он увидел все тот же натурализм, который не любил ни на сцене, ни в литературе", - так описывается творческий конфликт создателей Художественного театра в книге О. Радищева "Станиславский и Немирович-Данченко. История театральных отношений".

В дальнейшем Станиславский отошел от такой "микродраматургии" предметов, о чем можно судить по "Женитьбе Фигаро", "Горячему сердцу". Педагог студии Константина Сергеевича Л. Новицкая рассказывала, что когда он приходил (вернее, к нему приходили) на репетиции "Трех сестер", он отсеивал все предметы на праздничном столе, оставляя лишь те, которые помогали актерам конкретно в определенном месте. Иногда задавал вопрос: "Вы не могли бы отказаться от этого стакана чаю - он отвлекает меня от более важных моментов!"