Напрасно возмущался новоиспеченный политик национал-патриотического толка Чем Узан на голубом глазу семейных телеканалов: «Ракофф — антитурецки настроенный судья!», «Англичане ведут себя так, будто управляют миром!» Машина уничтожения была запущена, и уже ничто не могло ее остановить.
Смертельный удар Узанам был нанесен там, где они меньше всего его ожидали, — со спины! 14 февраля 2004 года премьер-министр Речеп Эрдоган распорядился об аресте и конфискации имущества всех 219 компаний Узанов, коммерческая деятельность которых была расценена как угроза национальной безопасности страны! Патриарх Кемаль и сын Хакан подались в бега — империя Узанов прекратила существование!
Кирдык
Никак не удавалось понять: откуда же берутся на свете такие «бизнесмены» и такие «бизнесы»? Речь ведь идет не о частной турецкой семье, а о могучей тенденции, которая гнилым пустоцветом пронизывает и уродует все рынки неофитов капитализма — от России до Индонезии. Сколько ни размышлял на эту тему, ничего более убедительного, чем давно полюбившаяся теория «корпоративной генетики», не сыскал. Вот и в нашей сегодняшней истории: патриарх семейного клана Узанов Кемаль был сыном боснийского крестьянина, эмигрировавшего в Турцию накануне Первой мировой войны!
Примечания
1 Доля «Нокиа», с которой Узаны вели параллельно точно такую же игру, что и с «Моторолой», уменьшилась с 7,5 до 2,5%.
Шведская иллюзия
К «шведскому опыту» администрация Барака Обамы апеллирует постоянно. А как же иначе? Вот она, история удачного выхода из тяжелейшего финансового кризиса, который охватил скандинавскую страну в начале 90-х годов прошлого столетия! Поначалу казалось, что Белый Дом собирается использовать «шведский опыт» при разработке собственной концепции т. н. «плохого банка» (bad bank) в позитивном ключе, то есть, если уж не заимствует в полном объеме, то хотя бы возьмет на вооружение главное положение шведской стратегии — потребует от банков в обмен на санацию покрыть убытки в первую очередь за счет акционерного капитала. Но обнародование деталей «плана Гейтнера» развеяло иллюзии. «Шведская модель» понадобилась администрации исключительно для роли общественного пугала.
Дружными усилиями СМИ в сознание нации внедрили параллель между «шведским опытом» и «национализацией», эдаким экономическим большевизмом, на который и реакция последовала однозначная: «Слово «национализация» в американском словаре не числится. Национализация — это то, что с нами делают иностранцы, а не то, что мы добровольно делаем сами с собой»1.
Поскольку «план Гейтнера» смотрится полной калькой «плана Полсона», можно предположить, что сегодня в Америке разыгрывается не шведский, а японский сценарий — тот самый, что на протяжении всех 90-х поддерживал в коматозном состоянии банки Японии (легендарное «потерянное десятилетие»). Но неужели идеологическая аргументация столь принципиальна для американских властей, что заставляет отказаться от успешного сценария в пользу заведомо проигрышного? Верится с трудом.
Сомнения эти подтвердились: внимательное изучение исторических подробностей «шведского опыта» выявило целый ряд весьма забавных обстоятельств. Во-первых, комплекс мер по разрешению тройного кризиса — производственного, банковского и валютного, задействованный в 1991–1994 годах правительством Карла Бильдта, был целиком и полностью заимствован из... американского опыта! Эти меры не только вытекали из теоретических разработок американских ученых-экономистов, но и координировались американскими советниками и экспертами. Что, в общем-то, не удивительно: в начале 80–х Швеция энергично адаптировала неолиберальную модель монетаризма, основанную на доминировании в экономике банковского капитала. Поэтому американские отцы-учредители были кровно заинтересованы в успешном разрешении эксперимента с подопытным кроликом.
Во-вторых, масштаб государственного вмешательства в частные банки Швеции безмерно преувеличен: так, санации подверглись лишь три (!) банка — Nordbanken, F.o.rsta Sparbanken и Gota Bank. Львиная доля прямых денежных инвестиций пошла в Nordbanken, в котором еще до начала кризиса доля государства составляла 70%! F.o.rsta получил от государства кредит в 1991 году, Gota — в 1992-м. В обоих случаях речь шла не о каком-то системном кризисе, а о неспособности банков удовлетворить государственное же требование поддержать 8-процентный минимум оборотного капитала.
Четыре остальных крупнейших банка Швеции — F.o.reningsbanken, S-E-Banken, Swedbank и Svenska Handelsbanken — предусмотрительно отказались от «дружественной руки помощи», протянутой государством, изыскав возможность повысить оборотные средства за счет внутренних резервов (акционеров) и частных инвестиций.
В-третьих, и это самое пикантное: т. н. «национализация», лежащая в основе «шведского опыта», на практике ознаменовала собой полное и окончательное уничтожение самого, наверное, ценного и оригинального завоевания маленькой скандинавской страны — модели «шведского социализма», служившего долгие годы путеводной звездой и несбыточным идеалом отечественных экономистов и политиков посткоммунистической эпохи. Как бы то ни было, в результате мнимой «национализации» начала 90-х Швеция полностью адаптировала неолиберальную модель финансового капитализма со всеми вытекающими из этого обстоятельства долгоиграющими последствиями. Стоит ли удивляться, что сегодня скандинавская экономика благополучно отдает богу душу, наряду с остальными адептами Великого Американского Финансового Мифа — Исландией, Ирландией, Великобританией, Германией, Японией, странами Восточной Европы, Россией и еще дюжинами других доверчивых идеалистов.
Сдержанное отношение американских властей к «шведской модели» объясняется не только знанием доморощенных корней и подлинной сути скандинавского эксперимента начала 90-х. Начнем с того, что шведская иллюзия была представлена в американском экономическом поле задолго до того, как федеральные СМИ раздули ее в идеологических целях в начале осени 2008 года. За долгое десятилетие до этого (в 1997-м) руководитель шведского Центробанка (Sveriges Riksbank) Урбан Бэкстрём объездил Соединенные Штаты с лекцией, посвященной успехам шведского правительства по преодолению экономического кризиса в 90-х годах. Удивится ли читатель, когда узнает, что Бэкстрём выступал по приглашению Федерального Резерва?
Лекция Бэкстрёма называлась «Какие уроки можно извлечь из недавнего финансового кризиса? Шведский опыт». Вот забавная выдержка: «Работая в министерстве финансов над проблемами банковского сектора, мы изучали исторические международные источники по финансовым кризисам. Мы черпали вдохновение из знаменитой работы Ирвинга Фишера 1933 года «Теория долговой дефляции в Великих Депрессиях», а также нового исследования «Риск экономического кризиса» под редакцией Мартина Фельдштейна, в котором содержатся ценные разработки Вениамина Фридмана, Пола Крюгмана, Лоренса Саммерса и нашего сегодняшнего председателя Джеральда Корригана».
Готовность шведского правительства к вероятному экономическому коллапсу, вытекающему из адаптированной модели монетаризма, была потрясающей: «Было, конечно, множество признаков надвигающихся проблем, но я лично узнал об остром и грозном финансовом кризисе из телефонного звонка. В начале октября 1991 года, всего через несколько дней после вступления в должность (госсекретаря министерства финансов — С.Г.), мне позвонил глава Ведомства Финансового Контроля (Financial Supervisory Authority), выполняющего в Швеции вместо Центробанка функцию банковского наблюдения, и сообщил о намерении информировать правительство о том, что крупный шведский банк полностью исчерпал свои резервы и неминуемо обанкротится, если не будет незамедлительно проведена его реконструкция», — делится опытом Урбан Бэкстрём с коллегами на симпозиуме Федерального Резерва («Поддержание финансовой стабильности в глобальной экономике», Вайоминг, 29 августа 1997 года).