— Что же я должен делать, товарищ полковник? — спросил капитан удрученно. — Снова собирать доказательства?

— Вы должны осторожно допросить обоих, не прибегая к такой крайней мере, как арест. Придумайте для этого любой предлог. Скажите, что опрашиваете всех, кто знал Конигина, или что-либо другое. Рекомендовал бы сначала поговорить с Феней... кстати, как ее фамилия?

— Чумакова.

— Так вот, рекомендую сначала поговорить с Чумаковой. Женщины зачастую более эмоциональны и поэтому скорее себя выдают. А пока — продолжайте наблюдать за обоими. Коль на них упала тень подозрения, надо либо снять ее, либо доказать их виновность. Завтра же с утра займитесь Феней. Или днем, как будет удобнее. Вызовите ее, когда Нестеренко будет на работе.

— Будет исполнено, товарищ полковник!

— А теперь отдыхайте. Мы с майором тоже сейчас отправимся на покой.

Хрупкая пышноволосая девушка смотрела на капитана Васильева со смешанным чувством удивления и тревожного ожидания.

Как вести себя с Феней Чумаковой, капитан обдумал заранее, но сейчас ему пришла новая мысль: начинать не с вопросов, а заставить девушку разговориться.

Он не спеша прикурил, потянулся к стоящей на краю стола пепельнице, чтобы бросить в нее обгорелую спичку, и, словно невзначай, отодвинул локтем лежащий на столе листок бумаги.

— Моя приколка! — воскликнула девушка и растерянно взглянула на Васильева. — Но... почему она у вас?

Сердце Васильева учащенно забилось: «Выдала себя!»

— О чем это вы? Ах, об этой штучке! — возможно беспечнее сказал он и, словно рассматривая приколку, завертел ее в руках. — Действительно, милая вещичка! Это что, черепаха?

— Самая настоящая! Гарнитур у меня целый, подарок... — Феня вытащила из своих пышных волос вычурно изогнутый гребень. Ее лицо сияло простодушной гордостью.

— Плохо же вы с подарками обращаетесь! — усмехнулся Васильев. — Тем более что, наверное, поклонник преподнес?

— Это для вас должно быть безразлично. Кто дарил, тому и знать...

— Нестеренко, например? — в упор спросил капитан. Лицо Фени залилось краской, и в голосе прозвучал вызов:

— А если и Нестеренко, так что?

— Ничего особенного. Плохо только, что он из-за вас прогуливать начал! Он с вами был позавчера?

— Может, и со мной.

— Не может, а точно — с вами!

— Похоже, что вы за девушками стали наблюдать? — насмешливо спросила Феня. — Что-то не слышала о такой должности! Или новую завели?..

— Напрасно, гражданка Чумакова, уклоняетесь от прямого ответа. От него многое для вас зависит! — холодно, сразу меняя тон, сказал Васильев.

— Странный разговор вы ведете со мной, начальник! Сказали бы уж прямо, что нужно?

— Я прямо и спрашиваю, только вы уклоняетесь от ответа. Повторяю: где вы были с Нестеренко позавчера вечером и что делали?

В комнату вошел полковник Снежко и присел у одного из столов, делая вид, будто углубился в изучение каких-то бумаг. Феня окинула его лишь мимолетным невидящим взглядом. Взмахнув ресницами, чтобы согнать навернувшиеся слезы, она зло ответила:

— Коли не стесняетесь про такое спрашивать, отвечу: спал у меня Василий.

— Значит, вы признаетесь, что были с ним вдвоем?

— Известно, вдвоем, третий тут, небось знаете, лишний!

— А приколку где потеряли?

Лицо девушки быстро менялось — в светло-карих глазах все ярче разгорались злые огоньки.

— Вы же нашли пропажу, вам и знать! — отрезала она.

— Я-то знаю, а вот вы припомните.

— И голову ломать не стану! Не одинаково, где обронила? Коли такое стряслось, так и голову потерять было можно!

— Что же, собственно, стряслось? — насторожился Васильев.

Девушка ответила не сразу. Она смотрела на Васильева широко раскрытыми глазами. Ее переплетенные пальцы хрустнули.

— Ой, не могу я об этом и вспомнить! — внезапно всхлипнула она.

Поднявшись из-за стола, полковник сделал капитану Васильеву предостерегающий знак и подошел к Фене со стаканом воды.

— Выпейте, — мягко сказал он, — расскажете, когда немного успокоитесь.

— Да нет, уж лучше сразу... все равно перед глазами стоит. Так страшно получилось, что люди и не поверят, если им рассказать... Ведь о Конигине мы говорили, когда на него наткнулись!

— Попробуйте, Феня, рассказать все по порядку, — попросил полковник.

— Ну, переночевал у меня Василий, а утром, только светать стало, я выпустила его, чтобы соседи не видели, и пошла немного проводить. Думала, проведу до конца поселка и вернусь. Только Вася разговор один затеял... — девушка замялась.

— Не стесняйтесь, все, что вы расскажете, останется между нами, — успокоил ее Снежко.

— Чтобы понятно вам было, я про себя, товарищ полковник, скажу: дурной какой-то характер у меня получился. Наверное, это через жизнь мою неустроенную. Отец и мать умерли, когда я маленькой была, без присмотра и слова доброго у тетки я воспитывалась. Вот и тянет меня на людскую ласку, прилепиться сердцем к кому-нибудь хочется. И так, чтобы всю душу отдать, чтобы никакой неправды не было. Теперь-то я знаю, что мечты эти к жизни не подходящие! Вот рассказала я Василию, как долго страдала за Конигиным, а ему в сердце будто заноза вошла. Все допытывается про него, все думает, что я от него что-то скрыла... В этот раз тоже так получилось. Сказала я ему, что неаккуратно он ходит, что лучше бы, чем пить, на приличный костюм деньги отложить, а он и взбеленился: «Жалеешь, что с рабочим человеком связалась? По тому офицеру своему до сих пор страдаешь?» Ну, и всякие прочие слова. Так с разговором этим до перекрестка дошли. Василий первый заметил, что у дороги кто-то лежит. Мы еще посмеялись с ним, думали, пьяный. Даже мимо хотели пройти. Но только что-то будто в сердце кольнуло, словно за руку кто взял и повел к месту этому страшному... Не помню уж, как потом бежали, как в аптеку вскочили, чтобы в милицию позвонить. У Васи так зубы стучали, что провизорша вместо него в трубку говорила. Вот и все. Что же вам еще сказать?

Тяжело переводя дыхание, девушка умолкла.

— А не припомните ли, Феня, в котором часу вы с Нестеренко шли к себе домой? — спросил полковник.

— Темнеть уже начало, а в каком часу — точно не знаю.

— Какая-нибудь машина вас обогнала?

— Снигирева, экспедиторша, капусту к себе везла.

— А когда мимо перекрестка проходили, там кто-нибудь стоял?

— Мужчина в военном и женщина одна.

— Вы их знаете?

— Мужчина стоял спиной, а женщина отвернулась...

— Почему же вы сказали: «и женщина одна»? Это слово «одна» указывает, что вы ее узнали, даже несмотря на то что она отвернулась?

— Я ее в лицо только знаю, с другого поселка она.

— Почему же вам запомнилось ее лицо? Вы с нею сталкивались раньше? Припомните, Феня, это для нас очень важно!

— Она с гитлеровцами во время оккупации хороводилась. Шиковала больно — вот и запомнилась.

— А может, вы слышали где-нибудь ее фамилию? — допытывался полковник.

Феня наморщила лоб, стараясь припомнить.

— Лузгина... Лузговская... Помню, что-то на «Лу». Ах да, кажется, Лузинская! А может, и не Лузинская, а что-то похожее, — снова заколебалась она и извиняющимся тоном добавила: — Уж вы простите, устала я сильно, может, потом вспомню...

— Очень вас прошу, если вспомните, сейчас же позвоните. — Полковник взял клочок бумаги и записал на нем номер телефона. — А теперь, я думаю, пора вам и отдохнуть. Есть у вас, капитан, вопросы к товарищу Чумаковой?

— Как будто бы все, — смущенно ответил Васильев, обескураженный тем, что дело повернулось совсем иначе, чем он ожидал.

— Тогда поблагодарим Феню и извинимся за то, что потревожили ее. И не забудьте вернуть ей приколку, капитан! — усмехнулся Снежко. — Как-никак, а именно эта штучка нам помогла...

Уже поднявшаяся с места девушка удивленно взглянула на полковника.

— Потом, потом, Феня, я вам все объясню! Пока это мой секрет!

Когда Чумакова вышла, полковник, веселый и довольный, повернулся к Васильеву: