— Хорош театр! Чуть не убили по ходу! До сих пор кости болят, — пожаловался

Симаков, потираясь, — Но для чего она это делает?

— Сдаётся мне, что она таким оригинальным способом пытается напомнить вам,

Михаил Степанович, кем вы являетесь на самом деле…

— И кем же?

— Да, боже мой, Стражем Врат, конечно! Не думайте, это не шутка и не игра! Всё намного серьёзнее и, я не хочу вас пугать, даже в какой-то мере — опасно!

Поэтому-то Программа Стража Врат и напоминает вам о ваших прямых обязанностях.

— Но я ни сном ни духом ничего такого не знаю! Неизвестно мне ни местона-хождение моих Врат, ни как они выглядят. Я даже не представляю, что это за

штуковина такая и для чего предназначена? На что этот объект похож и каковы

его функции и смысловые нагрузки? Мне всё это совершенно не ясно! Хотя, я согласен с вами, было бы интересно про всё узнать…

— Значит, вы согласны на повторное путешествие? — Лыкова, как и в первый раз, накрыла своей ладонью ладонь Симакова и снова бросила в костёр щепоть жёлтого порошка.

— Ну, что, приготовились? Тогда поехали.

Симаков снова уставился в догорающий огонь, но на этот раз красно-коричневый полог распахнулся значительно раньше, чем в первый раз…

* * *

…Белый свет в его глазах внезапно померк и он потряс головой, что бы

разогнать сгустившийся в них полумрак. Однако глаза тут были ни при чём, просто полумрак ютился в том помещении, куда он сейчас перенёсся. Зрение Симакова довольно быстро к нему адаптировалось, и он наконец смог осторожно осмотреться по сторонам…

Так-так-так! На этот раз он оказался внутри огромного шатра, который поддерживался центральной подпоркой из чёрного дерева. Столб оказался деталью весьма примечательной! Сверху донизу его покрывала искусная резьба. Неведомые умельцы украсили поверхность страшными уродливыми мордами с широко разинутыми клыкастами пастями.

К тому же из-под куполообразного потолка жутко скалились приколоченные к его вершине два-три круторогих бычьих черепа и свисали десятки конских хвостов.

"Да-а! Ну и вкусы у хозяина шатра, доложу я вам! — подумал Симаков, — А древо

то не нашенское, заморское. Ишь, сколь чертей на нём поместилось, и ни одного лика святаго! Одним словом — нехристи поганые!

Симаков испытал сильное желание перекреститься, но тут вдруг с удивлением обнаружил, что руки у него крепко стянуты за спиной кожаным арканом, и сам он стоит на коленях!

"Опять повязали! — возмутился он, — Да что же это такое деется!"

Наученный горьким опытом предыдущего приключения, он пошарил глазами по сторонам, но жены Клавдии в шатре, слава Богу, не нашёл и потому облегчённо вздохнул.

"Постой! — спохватился он вдруг, — Какая Клавдия? Мою жену зовут Любава!"

Смирившись с тем фактом, что связан по рукам и ногам, Симаков тем не мене продолжил осмотр помещения…

Дощатый настил под ногами оказался устлан во множестве разбросанными бараньими и верблюжьими шкурами. Они были плохо выделаны и потому источали тошнотворные, гнилостные запахи. Скрытый пологом вход в шатёр охранялся двумя воинами-монголами, стоящими по обе стороны от него. Их скуластые, раскосые лица застыли, словно маски и сами они торчали истуканами.

Ишь, не шелохнутся, только бельмами вращают и кидают на пленника яростные взгляды. Над их головами чадят, потрескивая факелы… Сквозь шёлк просвечивают два огромных очистительных костра, разложенных перед входом, и вокруг шатра темнеет частокол из плотно стоящих плечом к плечу телохранителей хана.

Помимо факелов в шатре горело ещё с дюжину экзотических светильников. Фигурные плошки, изображающие птиц и зверей, стояли на треногах или свешивались на цепях в самых неожиданных и неудобных с точки зрения Симакова, местах. В них нещадно коптили и потрескивали горящие фитильки, которые свободно плавали в растопленном бараньем жиру.

Проку от них в смысле света было немного, зато вони и гари — сверх всякой меры! Смрад под куполом витал невыносимый. К нему добавлялся кисло-приторный дух давно не мытых тел находящихся в шатре монголов. Он кружил голову Симакова и перехватывал дыхание.

Михаил Степанович отвернулся от входа и посмотрел вглубь шатра, где левее подпорки, на ступенчатом возвышении громоздился массивный резной трон из такого же, что и столб, чёрного дерева, отделанный золотом и слоновой костью.

Вместо привычных ножек, он опирался на двух крылатых, кровожадно оскалившихся саблезубых львов, с кривыми когтями-кинжалами. Подлокотники трона были выполнены в виде крылатых змиев с длинными, закрученными винтом, хвостами. Франки называют сих чудищ драконами, а на Руси они известны как "Змеи-Горынычи"…

На троне, в окружении ещё двух телохранителей, восседал старый монгольский хан. Вцепившись в подлокотники крючковатыми, высохшими пальцами, на которых перстней было нанизано больше, чем зубов во рту, он подался вперёд и молча вперил в пленника пристальный, сверлящий взгляд маленьких тусклых глазок, едва проблёскивающих сквозь щёлочку сморщенных пергаментных век без ресниц.

"Осокой прорезаны!" — говорили на Руси про монгольские глаза.

Предводитель на троне был разодет как и подобает настоящему хану: в китайский, жёлто-зелёных тонов, расшитый золотой и серебряной нитью шёлковый халат, по подолу которого змеились рогатые и крылатые драконы. Дополняли его наряд голубые шаровары, заправленные в сафьяновые сапожки с длинными, загнутыми вверх навроде собачьих хвостов, мысами.

Вооружёние его составляли кривая сабля в ножнах, усыпанных как и рукоять клинка, сверкающей россыпью яхонтов и изумрудов, и два ятагана за поясом, также обильно усеянных драгоценными камнями. На груди хана, на массивной золотой цепи / "Новые русские" сдохли бы от зависти!" — подумалось Симакову/, рогами вверх висел полумесяц из самоварного золота, по каёмке которого тянулась чеканная вязь незнакомого письма. Огромный медальон чуть не полностью закрывал хилую грудь старика и искрился огромным огранённым алмазом величиной с куриное яйцо, вставленным в его середину!

Круглое, плоское и жёлтое, всё в глубоких морщинах, лицо монгольского воеводы, если бы не трясущийся клочок жиденькой бородёнки, живо напомнило бы Симакову первый испечёный Любавой на прошлую масленницу блин…

"И пошто он, собака так уставился на меня? Я ж не красна девка? — подумал Ми хаил Степанович и машинально осмотрел себя с ног до головы.

Увидев свой наряд, не удержался и тихонько вскрикнул. Такую одёжку он только в исторических фильмах и видал. А теперь вот и сам сподобился…

И то сказать, на крутых плечах ладно сидел то ли боярский, то ли княжес-кий кафтан синего цвета с золотым шитьём, подпоясанный красным кушаком с кистями. Под ним — белая льняная рубаха, украшенная искусной вышивкой: крестики да горланящие петухи… Штаны домотканого сукна заправлены в полусапожки из красного сафьяна, да с серебряными подковками…

"Ух ты!" — в восхищении улыбнулся Симаков и едва не поплатился за это.

Стоящие по бокам трона телохранители хана отреагировали мгновенно. Оба, как по команде, взмахнули нагайками и бросились на непокорного уруса. Им показалось, что пленник вздумал насмехаться над их повелителем, а за такие вещи мало было и до смерти запороть!

Однако хан остановил своих чересчур ретивых охранников. Он гортанно выкрикнул им вслед какие-то слова и телохранители словно окаменели на ходу. Обернувшись, они синхронно повалились на пол и виляя задами словно провинившиеся псы, на брюхе поползли к трону. Взобравшись по уступам, они поймали ноги хана и принялись лобызать его сапоги. Тот несколько минут смотрел на них, размышляя кликнуть палача или нет, и в конце концов решил с наказанием повременить.

Пнув по сусалам одного и другого, он жестом велел им подняться. Воины проворно вскочили на ноги и заняли свои места у трона. Что эти двое, что те у входа — все телохранители хана отличались богатырским сложением и высоким ростом /по монгольским меркам, конечно! /, и внешне выглядели жилистыми здоровяками.