— Проблем у нее никаких не будет, — пообещал Кен. Его тон сделался внезапно саркастическим, а он сам — вполне вменяемым. — Она просто скоро припомнит, что должна чтить отца своего и мать, и неважно, какая она теперь знаменитость!

— Я ничего не буду делать без Питера, — лицо Эллы было искажено от страха. Никогда прежде она не решалась возражать отцу.

А теперь, начав, не осмеливалась отступить. — Ты не можешь меня заставить!

— Еще посмотрим!

— Я не буду! Питер — единственный, кто меня понимает!

— Да ну?! Так вот, твой Питер может отправляться искать легких денежек где-нибудь в другом месте.

— Жадность. Так это в ней все дело, да, мистер Уоллис? Вы понимаете, что не можете больше избивать Эллу до состояния желе, правда? Вам не даст этого сделать жадность — до тех денег, которые она вам приносит. Разве не так?

— Ты не отец, — прорычал Кен. — Что ты в этом понимаешь?

— Я понимаю, что вы и думать ни о чем не можете, кроме денег!

— Будто ты о них не думаешь!

— Если уж на то пошло, я их больше заслуживаю, чем вы. Я Элле нужен. А без вас она прекрасно может обходиться!

— Так ты хочешь компенсацию, так?

— Мне нужны не деньги. Я не требую даже формального контракта.

— Ты его и не получишь! Элла пока несовершеннолетняя. Я ее законный опекун. И я не подпишу ни единой бумажки, на которой будет твое имя.

— Подпишете, если Элла этого захочет. У вас не будет выбора.

— Я не буду ничего делать для тебя, — гневно объявила Элла отцу. — Все деньги, которые ты на этом делаешь — это как будто ты их крадешь! Ты ничего не сделал, чтобы их заработать! — Гордая, и одновременно испуганная, она улыбнулась Питеру. Он не глядел на нее. Он мерился взглядом с поблескивающими свиными глазками Кена Уоллиса.

— Думаешь, ты такой умный… Ну, погоди, мистер Смазливая Задница! Я тебя отсюда за уши вытащу — и мяукнуть не успеешь! — он подошел к дубовой двери, и повернулся. — А ты, моя девочка… надеюсь, ты когда-нибудь раскаешься в своих словах, да хорошенько! Дьявол наложил свою лапу на твою душу. Ты теперь забыла о путях Господних настолько, что тебе даже не становится стыдно за такие подлые и злые слова, что ты говоришь собственному отцу!

— Высокопарная чушь! — выплюнул ему вслед Питер.

Кен с торжественным и умудренным выражением покачал головой, как будто в жизни ни на кого не повышал голос:

— Ты сегодня заставила Спасителя нашего лить по тебе горькие слезы, девочка моя!

Глава 23

Эмили Уитлок ткнула пальцем в пивное брюшко Кена на экране.

— Останови-ка его здесь. Сколько всего это заняло? Одиннадцать минут? Капельку многовато… Все одним махом — Альфред Хичкок может съесть свою шляпу! «Наш Спаситель льет горькие слезы»! Хорошо бы сделать пару кадров, как этот парень проповедует, да жаль, времени на это нет!.. О'кей, давай резать здесь… нам надо как-то определить, кто такой этот блондинчик, Гунтарсон. Со всеми остальными понятно — Элла, ее родители… может быть, мне придется вставить пару фраз комментариев, в самом начале, представить доктора Дола. Но зритель будет недоумевать: «А этот дылда кто такой?» Может, это ее бой-френд? Не думаю… По его повадке непохоже, что он с ней спит. Да и она определенно не нимфетка. Она — ребенок. Так что нам надо дать понять, с какого боку он туда затесался.

Фрейз передал ей следующую пленку.

— С трех тридцати до четырех сорока пяти… Это та, где он поднимается на второй этаж, да? Пойдет! Я спросила его что-то типа:

«Почему вы нарушаете покой этой семьи?» Можешь это найти? — она глядела, как проматывается пленка. — Ага, после этого момента, здесь я пытаюсь хоть полслова вытащить из ее мамаши — безуспешно. Так, включай отсюда…

В кадре было лицо Питера, молча стоящего за спиной у Джульетты, и глядящего на ее дочь. Каждые несколько секунд он зажмуривался, и сжимал губы. Камера повернулась к Элле. Она прятала улыбку, прикрывая рот ладошкой.

— Я и не думала, что ты это поймаешь, — пробормотала Эмили. — Элла и этот Гунтарсон — они тоже не догадывались, что ты начеку. Меня всегда восхищало, Фрейз, как это люди даже не замечают, что ты их снимаешь! Ты будто невидимкой становишься. Это что, тоже паранормальное явление?

Элла пальцами прикрыла глаза, и начала кивать, будто в такт одной ей слышимой мелодии.

— На каком она свете, интересно? — фыркнула Эмили.

— Думаю, что когда я снимал, — проговорил Фрейз, — он посылал ей сообщения. Мысленные.

— Тайное общение! — выдохнула Эмили. — Неудивительно, что она ему доверяет. Нам как-то надо это тоже вставить!

Ее голос с экрана спросил:

— Питер, кое-кто бы подумал, что вы силой вторглись в эту семью. Отец Эллы очень недвусмысленно выразил свое желание, чтобы вы уехали. — Кена и Дола в комнате не было. — Почему вы остаетесь?

— Элла хочет, чтобы я был поблизости.

— Но ведь на самом деле вы знакомы с Эллой всего несколько дней, не так ли? Вы не являетесь ее старым другом.

— И что с того?

— Так почему вы считаете, что вдруг оказались ей необходимы?

— Потому что ее жизнь вдруг совершенно изменилась, — он говорил спокойно и уверенно.

— В этой перемене вы принимали очень активное участие…

— Я… поставил мир на уши. Да!

— Вы рады, что сделали это?

— Разумеется. Но вы должны понять — я был предназначен для этой роли. Я ее не выбирал.

— Что, «Дейли Пост» могла с равным успехом выбрать другого репортера? — предположила Эмили. — И этот другой репортер стоял бы сейчас на вашем месте, настаивая на необходимости остаться с Эллой?

— Конечно нет! Журналистика тут ни при чем. Идите сюда, я вам кое-что покажу, — предложил Гунтарсон. У двери он обернулся. Камера поймала встревоженное лицо Эллы. — Элла, хочешь пойти с нами?

— Ее отец велел, чтобы она оставалась здесь, — возразила Джульетта. — Пока он не вернется.

— Это надолго — то, что вы хотите нам показать, Питер?

— На пару минут. Тогда вы поймете…

На картинке появилась лестничная площадка второго этажа, с окном на одном конце, и дверями по обе стороны. Кираса и шлем, похожий на консервную банку, висели на стене. Ещё там стоял полукруглый столик с лакированной, будто шелковой, столешницей. На неё был водружён бронзовый бюст.

Гунтарсон взвесил его на руке, и передал Эмили Уитлок.

— Видите надпись?

— «Наш дорогой Дэн»…

Эрик Уильямс направил на бюст свет, и полированная бронза засверкала. Скульптор изобразил свою модель в необычной позе: голова опиралась на руку. Черты лица были тонкие, слегка неправильные. Пальцы кисти, подпиравшей щеку — почти неестественно длинные и худые.

— Дэн, — сказал Гунтарсон, — это Дэниел Данглас Хьюм. Спиритуалист и медиум.

— Столоверчение, послания от мертвых, и все такое прочее? — отозвалась Эмили. — Другими словами, шарлатан.

— Полагаю, скульптор был о нем другого мнения, — заметил Гунтарсон, возвращая бюст на стол. — Как и любой из тех, кто когда-либо встречался с Хьюмом. Практически все знаменитости викторианской эпохи, о которых вы слышали хоть что-то, побывали на сеансах Хьюма. Диккенс, Теккерей, Раскин… Он бывал в большинстве королевских дворцов Европы. И никто, ни разу не обнаружил никакого мошенничества. Хьюм был настоящим. А главное, он левитировал. Так же как Элла. Некоторое время он был суперзвездой.

Десятки людей видели, как он это делает. Во время сеанса он сидел или стоял, скорее всего, погружался в транс, а потом начинал левитировать. Иногда он взлетал прямо вверх, как ракета, иногда прихватывал с собой стул, на котором сидел. Однажды он вылетел из окна третьего этажа, и вернулся через другое окно.

Фрейзер, стоящий за камерой, рассмеялся.

— По-вашему, это смешно, — кивнул Гунтарсон. — Что ж, я нимало не удивлюсь, если кое-что смешное произойдет с отснятым вами материалом. Представьте, вы его пытаетесь проиграть, а он испорчен. Или попросту исчез…