Солнце палило мне в спину. Прильнуло и скребло коготком. Это было восхитительное чувство — нырнуть в зеленую, кристально прозрачную воду бассейна и чувствовать прохладный аромат трепещущего воздуха.

Каникулы.

Мне так нравится аромат каникул. Далекий и нереальный. Возможно ли, что когда-то они были на самом деле? Я перевернулся на спину и смотрел, сощурив глаза, на серо-голубой небосклон. Нет, это не мое каникулярное небо. Небосклон был скорее свинцово-серым, чем голубым. Дамы на шезлонгах под солнечными зонтами, скрытые за черными очками, вполголоса говорили на африкаанс — на языке, которого я не понимал. Долго я плавал туда и сюда, стесняясь выбраться из воды. Моя кожа по сравнению с их кожей была так невероятно бела, так обесцвечена темнотой трюма, что я производил впечатление единственного настоящего белого во всей округе. Все остальные рядом со мной были цветными, если не банту.[5]

Когда я, наконец, вылез, чтобы растянуться в шезлонге, то заметил взблески очков. Меня провожали любопытные взгляды женщин. Я почувствовал необыкновенное облегчение — я не какой-то затравленный человек, я белый, и никто в этом не сомневается. Неделю тому назад мы еще ползли по трюму и не имели представления, как все это кончится, где мы очутимся.

Про себя я начал подготавливать речь, которую произнесу перед послом, но скоро бросил это, мне не хотелось возвращаться на «Гильдеборг». Она перестала для меня существовать. Поверхность бассейна мерцала и блестела, неподалеку тихо катилась мутно-зеленая река. Еще один прыжок, и я буду в Европе. Но даже и об этом мне не хотелось думать. Думать об этом означало заботы, слишком много забот. Завтра будет достаточно времени, так что до завтра…

Машинально я смотрел перед собой и воспринимал только краски, дикие и сочные. Человек все получает в долг. И эту минуту среди изобилующей всеми цветами радуги чужой природы на другом континенте кто-то подсунул мне как расточительный сон. Я спас себе жизнь, но не обманчивый ли это дар? Не временная ли отсрочка? Можно ли надеяться, что самолет не рухнет, что на первом перекрестке меня не переедет автобус? Что против этого может сделать человек, в какое посольство должен обратиться? Где просить помощи? Он должен быть благодарен за каждое мгновение, которое ему дано. Я попытался схватить его и задержать. Я крепко сжал деревянный край шезлонга.

Напрасно!

Река текла, и солнце не останавливалось. Перед нашим бунгало, которое я хорошо видел отсюда, остановилась черная, начищенная до блеска машина. Гледис, пришло мне в голову. Каждый из нас продается. И люди только товар, их можно купить и продать. Утром она не имела никакого представления о нашем существовании, а сейчас она здесь, чтобы предложить то, что имеет. Мы тоже продались гофмановской "Анти-Террористической Унии".

Но это была не Гледис.

Двое мужчин торопливо вышли из машины и направились к дому. Кто-то из посольства? Изменение программы? Проститутки здесь, очевидно, не имеют таких машин. Я быстро встал и побежал в кабину. Набросил на себя рубашку, на мокрые ноги натянул брюки и причесал волосы. Чего они хотят? Посол пожелал с нами говорить уже сегодня?

Но когда я выскочил из кабины, машина уже уехала. Я остановился. Может быть. Гут развлекался с той красоткой в постели и не открыл? Может, я проглядел ее, когда плавал в бассейне? Я направился по белой тропинке вверх. Аромат эвкалиптов, раскаленная земля и солнце низко над горизонтом. Вечер близко, через минуту опустится ночь. Без перехода, как в тропиках. Я прошел через лоджии на террасу. Пусто.

— Гут!

Определенно он валяется с ней в постели! Я разозлился. Не может он утихомириться! В последнюю минуту будут какие-нибудь осложнения.

Я влетел в гостиную.

Гут лежал на мраморном полу с простреленной головой. Руки и ноги раскинуты, череп пробит. Лужа крови окрасила камень в красный цвет.

Сердце у меня умолкло, остановилось. У меня перехватило дыхание. Я чувствовал, как мне становится дурно. Озеро крови перед моими глазами все увеличивалось.

— Гут! — заорал я. — Ради бога, Гут…

Бежать! Прочь отсюда! Быстрее бежать! Я должен быть в посольстве, должен…

"ГИЛЬДЕБОРГ"!

Если бы я был тут с ним… Что я теперь должен делать? Мной овладел беспредельный ужас, я трясся всем телом. Они добрались до него, он уже попался, а теперь доберутся и до меня. Здесь я не должен оставаться!

Сердце так сумасшедше забилось, что я чуть не задохнулся. Придет та девка, вызовет полицию, и меня тут найдут. Я резко склонился над лужей крови. Ужас пробудил во мне спящего зверя. Я решительно перевернул Гута. Большие выпученные глаза, рот, кровоточащая дыра — мертв!

А я продолжаю дышать. Я торопливо пытался расстегнуть карман его рубашки. Теперь я переступил все барьеры человечности, я действовал как робот. Паралич прошел. Мозг работал с точностью ЭВМ, все связи стали ясны, как на чертеже. Удостоверение Гута, выданное "Анти-Террористической Унией", не должно попасть в руки полиции. Они не должны установить его личность, иначе я никогда из этого не выберусь. Посольство немедленно отступится, умоет руки.

И запереть двери, запереть бунгало, я все должен запереть, чтобы выиграть время. Чем позднее его найдут, тем больше у меня надежды. Но вслед за тем меня ударила ошеломляющая мысль. Собственно говоря, у меня нет никакой надежды. Если я исчезну, то полиция обвинит в убийстве меня. Это законный повод для того, чтобы посольство могло меня выдать. Теперь я уже не могу показаться в посольстве. Но если останусь здесь, все равно обвинят меня.

"ГИЛЬДЕБОРГ"!

Сумрак стер краски, солнце исчезло. Как получилось, что они шли наверняка? Где мы допустили ошибку? Я опустил жалюзи, запер все двери и выбежал во двор. Песчаная аллея, ведущая сквозь каменную колоннаду под тяжелыми цветущими ветвями, вела через эвкалиптовую рощу к шоссе. На обочине шоссе, в густой тени субтропического леса, стоял серый «остин», и от него мне навстречу шла быстрым шагом какая-то женщина. "Кофе с молоком"!

Меня охватила паника. Это конец! Это та девка! На спине у меня выступил ледяной пот. Последний удар, большего мне и не требовалось. Мой дом развалился и рухнул. Мне уже никуда не убежать, я должен буду ее убить.

Стук каблучков оглушал. Счетчики Гейгера-Мюллера дико тарахтели. Сирены тревоги завыли.

"ГИЛЬДЕБОРГ"!

— Мисс Гледис? — выговорил я, заикаясь. Она выжидательно остановилась. На ней было воздушное кремовое платье, открывающее плечи, на талии вышит фиолетовый цветок. — Я решил выйти вам навстречу. Не могли бы мы провести вечер у вас? Внизу случилась авария, там полиция, я не хочу, чтобы у вас были неприятности.

— Вы тот господин… — прошептала она приятным низким голосом.

Я кивнул.

— Вы приехали из Европы?

Я снова кивнул. По-видимому, она боялась ошибиться.

— Но я… — Мгновение она колебалась, недоверчиво озираясь по сторонам. — Дело в том, что я живу в негритянском поселении, — если вы знаете, что это означает… — И она быстро посмотрела в сторону павильона, где находилось бюро обслуживания. — Это запрещено, — добавила она решительно.

Я крепко взял ее под руку. Я должен добиться от нее этого, должен заставить ее.

— Что, в самом деле невозможно? Получите двойной гонорар, если понравитесь.

У нее были холодные руки и нежная шелковистая кожа.

— Ладно, потом отвезу вас обратно, — сказала она тихо и пошла к машине. Недолго она колебалась. — Сядьте лучше сзади…

Я рухнул на сиденье. Автомат отключился. Я был измучен, руки у меня тряслись. Пришлось стиснуть зубы, чтобы они не стучали. Гледис осторожно развернула машину, включила ближний свет, и мы поехали сквозь мрачный лесной туннель, в город.

Где мы допустили ошибку, как случилось, что Гут — мертв, как это могло случиться? Как мне теперь быть, что одному, без него, делать? Огромные выкатившиеся глаза смотрели мне в лицо. Не было ли в крови удостоверение? Не запачканы ли у меня в крови руки? Надо было о чем-то говорить, завязывать разговор, изображать интерес… но я не был способен выдавить из себя ни слова.