— Да она знать не знала про Луизу. Просто привела пример.

— Ох, — Эрни замолк.

— А теперь давай-ка сотри это надменное выражение со своей морды, ага?

— Не дави на меня, малыш!

— Простите, братья, — сзади нас раздался голос, сопровождавшийся отчетливым запахом сосновой хвои. — Братья, не хотели бы вы потратить минутку на обсуждение наших общих интересов?

Мы с Эрни завершили нашу перепалку и как один повернулись, оказавшись лицом к лицу с воплощением чистоты. Без сомнения, это самый аккуратный экземпляр, какой я только видел к западу от бульвара Ла Сьенега. Коротко подстриженные волосы, голубая спецовка, брюки защитного цвета. В его глазах плясали веселые искорки, которые подсказывали нам, что у нас с этим энергичным психом нет ничего общего.

— Наших общих интересов? — спокойно поинтересовался я. По дороге сюда мы с Эрни решили, что позволим заманить себя в их логово, но пусть они нас поуговаривают, разрекламируют свое общество.

— Мы — одинаковые, все трое, — сказал динозавр, и хотя я знаю, что это невозможно, но возникло ощущение, что он послал мне небольшое облачко феромонов, дополнительный выброс запаха хвои и детского масла.

Эрни вышел из себя:

— Да вокруг полно динозавров. Мы тебе не туристы, нам твои финтифлюшки не нужны!

— Брат, это бесплатная услуга, — сказал динозавр. — Нам не нужны ваши деньги. Обещаю вам, что за тридцать минут вы узнаете о своей сущности больше, чем могли себе представить. Здесь не только безделушки и футболки. Уверяю тебя, брат мой. Пройдемте внутрь, и мы сможем нормально поговорить.

— О чем?

— О нас с вами. О наших общих предках.

Ага, вот мы и подошли к делу. Письмо Руперта к Луизе пестрило туманными упоминаниями о предках и прародителях.

— Эрни, тебе это интересно? — спросил я. Мы специально решили использовать наши настоящие имена, хотя бы имена, без фамилий, поскольку последний раз, когда мы пытались работать под чужими именами, то сразу поплыли. Эрни должен был быть Пэтчем, а я — Джимми, но мы десятки раз обращались друг к другу неправильно. К счастью, это был весьма заурядный арест дельцов, производивших низкопробные поддельные ногти, так что, несмотря на наши промахи, у плохих парней не было времени их заметить.

— А что, черт побери, — ответил Эрни. — Нам же нужно убить время.

Аккуратненький динозавр улыбнулся, при этом его губы растянулись не слишком широко, ровно так, чтоб выглядело благопристойно, и сказал:

— Следуйте за мной.

Что мы и сделали.

Джул оказалась права. Ветхая сувенирная лавчонка была только прикрытием. Из складских помещений мы попали в кабинет, а потом по лестнице спустились к ржавой металлической двери, прорубленной в стене.

— Куда, черт возьми, мы идем? — спросил Эрни.

— В тоннель метро, — ответил динозавр, и дверь распахнулась, не издав ни скрипа.

Я горжусь родным городом, но только не метро. Лос-анджелесское метро во всем мире считается самым нечестным, пустым и потенциально опасным расходованием государственных налогов со времен старых добрых вакханалий в Римской империи. По крайней мере, во времена Нерона вы могли напиться или переспать непонятно с кем, или и то и другое, а в лос-анджелесской подземке вам скорее всего стоит ожидать, что вы отправитесь на тот свет. Гениальные инженеры, которые придумали такой радикальный вид общественного транспорта, не приняли во внимание, что почвы здесь имеют дурную привычку двигаться, не присылая оповещения за две-недели, а тоннели не слишком умно прорывать в подвижных тектонических платформах. В результате практически все жители города посмеиваются над самой идеей передвижения на метро, оставив некоторым отдельным индивидуумам приспосабливать подземку под свои нужды. Поэтому вас не должно удивлять, что это место стало раем для быстро растущей популяции динозавров в Лос-Анджелесе. В Нью-Йорке крокодилы плавают по канализационным трубам прямо под городом, а у нас стегозавры.

— Я уловил твое имя, Эрни, — сказал наш гид, когда вывел нас на платформу, смежную с тоннелем, — но я не слышал, как зовут твоего друга.

— Это Винсент. А тебя как зовут?

— Зовите меня Бобом, — ответил динозавр. — Пока что.

Я не мог пропустить это «пока что».

— А что мы можем звать тебя и как-то по-другому?

— Нет, — ответил он. — Боб — самое то.

Мы спрыгнули вниз в тоннель, потом резко взяли влево и взобрались на тропку, идущую параллельно рельсам. Тусклый верхний свет освещал нашу дорогу еще метров шесть, а потом наступила полная темнота.

— Это безопасно? — спросил я, поглядывая на рельсы внизу.

— Да, тут с нами все будет в порядке, — сказал Боб, — не волнуйтесь о рельсах.

— Да черт с ними с рельсами. Поезда-то тут ходят?

— Нет, в Голливуде метро еще не работает. Они всё еще трудятся над выравниваем тоннелей под деловой частью города.

Ага, значит, мы можем не беспокоиться еще как минимум пару десятков лет.

Вдалеке какой-то силуэт отделился от стены во мраке тоннеля и направился к нам. Мои мускулы инстинктивно напряглись, поскольку я почувствовал, что на нас с большой долей вероятности могут напасть из засады. Никто не знает, что мы здесь, и не так уж много народу бросится на наши поиски, если мы не покажемся на свет божий еще несколько лет. Я ощутил, как напрягся и Эрни, идущий рядом.

— Добрый день, Зриээл, — сказал Боб, помахав рукой темной фигуре. Последнее слово прозвучало пронзительно, словно сдавленный рев, а не просто последовательность букв. Как я понял, так звали второго джентльмена.

— Добрый день, братья.

Оказалось, что это еще один прогрессист в синей рубашке и штанах цвета хаки, как у портового докера. Теперь я видел, что вокруг его холеного тела витала та же благотворная аура. Во мне клокотало желание провести руками по грязнющим стенам, а потом хорошенько обляпать двух этих чистеньких динозавров, но я понимал, что это быстро положит конец нашему внедрению.

— Наши друзья интересуются своими предками?

— Я интересуюсь, как бы мне убрать свою задницу из чертова тоннеля, — сказал Эрни, а прогрессисты хором рассмеялись. Хохотали они слишком громко и слишком долго.

— У тебя сильный дух, брат мой, — сказал новоприбывший прогрессист Эрни, в ответ Эрни весьма громко хрюкнул. Затем он обратился к Бобу: — Мир тебе, Байналь.

Это имя опять же было гортанным рыком. Не успел наш проводник ответить на приветствие, как второй динозавр прошмыгнул мимо нас и снова растворился во тьме.

— Он назвал тебя не Бобом, а другим именем.

— Да.

— Не хочешь объяснить нам, в чем дело?

— Байналь — мое настоящее имя. А Боб — это рабское имя.

— Рабское? — не слишком ли слышен сарказм в моем голосе?

— Это имя, которое мне пришлось принять, притворяясь человеком. Все мы лишь рабы наших человеческих масок. И Прогресс показывает нам это.

— Уверен, так оно и есть, — поддакнул я.

— Неужели вы никогда не чувствовали? — спросил Боб-Байналь. — Что вы граждане второго сорта? Что каждый день вам приходится прятать свою естественную красоту, и, имитируя людей, вы постепенно в них превращаетесь? Они просто по природе своей контролируют нас: как мы себя ведем, как одеваемся, как думаем.

— Никогда не задумывался над этим, — сказал Эрни.

— Так значит… ты Байналь, — уточнил я, стараясь подстроить свои голосовые связки под непроизносимое имя.

— Верно. Но зови меня Бобом, если тебе так удобнее.

— Пожалуй, так и сделаю.

Я решил, что наступил удобный момент, чтобы закинуть удочку.

— Мне нравится твой прикид, — сказал я Бобу. — У меня один знакомый так одевался. Как его звали, Эрн?

— Ты имеешь в виду Руперта?

— Точно. Руперт Симмонс. Он стильный парень, и одевается так же, как ты и твой друг.

Если Боб как-то и отреагировал на мои слова, то я не мог разглядеть этого в темноте тоннеля.

Наконец, мы покинули подземный мир через другую железную дверь без опознавательных знаков, поднялись по лестнице и вышли в продолговатую хорошо освещенную комнату, которая была разделена рядами массивных серых перегородок. Это помещение напоминало современный офис, и я был полностью уверен, что увижу на голых стенах картинки с котом Гарфильдом и семейные фото. Но в этих отсеках никого не было, кроме динозавров в человеческом обличье. Каждый из них говорил по отдельному телефону, неторопливо бормоча что-то тихим голосом. Запахи разных динозавров просачивались в импровизированный коридор, перемешивались друг с другом, образуя густую смесь из хвойных ароматов соснового бора.