— Пробки, — начинает разговор доктор Клейн, глядя на часы, — у вокзала вообще творится бог знает что.

— Да не важно, — успокаивает его Рой. — Все нормально.

— Вы не очень долго ждете?

— Нет, нет, не волнуйтесь.

Клейн слегка пятится, кладет ладонь на плечо Анджеле.

— Пока мы ехали, успели приятно побеседовать, — говорит он. — Рой, это Анджела.

Девочка сгибает в локте руку и вытягивает вперед, Рой поспешно берет ее ладонь в свою и пожимает. Ее маленькая ручка скрывается в его ладони, как будто мягкая виноградина осторожно зажата в кулаке, а он вспоминает, была ли та ручка меньше этой. И что он тогда чувствовал.

— Рада встрече с вами, — говорит Анджела, слегка проглатывая слова. У нее высокий голос. И в нем чувствуется уверенность в себе. Рой думает, что так он и должен звучать. Так говорила Хедер.

— Да, да, отлично, я тоже. Ваш голос… он напоминает голос вашей мамы.

— Да? — удивляется Анджела. — А все говорят, что у меня голос точь-в-точь как у Лайзы Макферсон.

— Не знаю, — пожимает плечами Рой. — А кто это?

— Девушка, которая раньше ходила в мою школу А сейчас она диктор новостей на Девятом канале.

— И твой голос похож на ее?

— Я думаю. Так, по крайней мере, говорят.

Доктор Клейн становится между ними.

— Мне в три часа нужно быть в клинике… мне очень жаль, но придется…

— Все в порядке, — успокаивает его Рой. — Мы знаем, как отсюда выбраться.

Клейн улыбается, похлопывает Роя по спине. Как правило, люди не позволяют себе похлопывать Роя по спине. Во всяком случае, делают это не более одного раза. Но сейчас Рой не говорит ни слова. Клейн ничего не вкладывает в это похлопывание.

— Поезд, на котором ей надо ехать домой, отходит в восемь часов. Если я понадоблюсь, чтобы…

— Я могу довезти ее, — отвечает Рой. — Я могу довезти. Если так будет нормально…

— Конечно, — радуется Анджела. — Вот здорово.

Доктор Клейн на прощание пожимает руку Рою и пожимает руку Анджеле. Машет им на прощание и уходит. Садится в машину, трогается с места. Рой не сводит глаз с седана, выезжающего с парковки. Смотрит вслед машине, выворачивающей на улицу. Ему легче смотреть в сторону, чем начать разговор.

— Так, — говорит Анджела. — Ты мой отец.

— Вроде того, — отвечает Рой. — Это… это выяснил доктор Клейн.

— Круто. Ведь у меня не было отца, понимаешь?

— А твоя мама не рассказывала тебе про меня?

Анджела качает головой.

— Она говорила мне, что ты умер.

Рой сглатывает слюну.

— Понимаю.

— Но я… я видела фотографии и другие вещи, но не знала… я решила, что так оно и есть, и не думала об этом много.

Она подняла глаза на Роя, а ему было тяжело смотреть ей в глаза.

— А что… может, ты хочешь покачаться на качелях?

Рой не особенно уютно чувствовал себя на сиденье качелей, но он вцепился в металлическую цепь и потянул ее на себя. А Анджела… она уже взлетала вверх-вниз и сгибала и выпрямляла ноги, чтобы раскачаться сильнее.

— А этот доктор вообще-то хороший.

— Док Клейн? — спрашивает Рой. — Да, он молодчина.

— Мы говорили с ним, когда ехали сюда. После того, как он встретил меня с поезда.

— И о чем же? — поинтересовался Рой.

— Да о многом. О его жене.

— У него есть жена? — спрашивает Рой.

— Да. А ты что, не знал?

— Да мы, когда встречаемся, обсуждаем в основном мои дела, — поводит плечом Рой. — А как ее зовут?

— Его жену? Лили, — отвечает Анджела. — Он показывал мне ее фото. Она ничего. И мы говорили о том, как все происходит, о моей маме; о том, что она говорит мне, что она делает. Я спросила у него кое-что о тебе, ну и вообще.

— И что же он рассказал обо мне?

Анджела резко распрямляет ноги, взлетает выше прежнего.

— Что ты жил для себя, что ты хотел увидеться со мной. Чтобы я не напугала тебя и так далее.

— Не напугала меня?

— Я не знаю. Я же сказала, что он хороший, но не сильно сообразительный.

Она снова качается медленнее, в такт с вялыми раскачиваниями Роя.

— А ты растолстел, — вдруг как бы между прочим объявляет она.

— Да?

— Да. По крайней мере по сравнению с тем, каким ты был на тех фотографиях, что я видела.

Рой пожимает плечами.

— В старости люди полнеют.

— Некоторые мужчины в старости худеют. Кожа, кости да морщины. Приглядись к маленьким старичкам на улице: есть такие, что и весят не больше двадцати фунтов.

— Маленькие старички… х-м-м?

— Да нет, все нормально, хоть ты и пополнел, и вообще, — говорит она, сдерживая качели и притормаживая ногами по земле. — Я считаю, что ты выглядишь нормально. И полнота у тебя здоровая, понимаешь? Ну как у футболистов или у других спортсменов; как будто сейчас ты больше не играешь. Ты же не переваливаешься с боку на бок при ходьбе и не задыхаешься или там еще что.

— Так у твоей мамы есть мои фотографии?

— Кое-что есть. Я нашла их под кучей старого хлама в чулане, когда искала свои туфли. Ну и после этого она должна была рассказать мне, кто ты.

— В чулане…

— Она по крайней мере не вырезала твое лицо с фотографий, — говорит Анджела. — Мать моей подруги Маргарет, когда развелась с ее отцом, вырезала его лицо со всех фотографий. Только лицо, и теперь когда смотришь на фотографии, то на них Маргарет, ее мама, а с ними рядом какой-то тип, у которого на месте лица пусто. Забавно, правда, как будто Фредди Крюгер потрудился над этим.

— Фредди… кто?

Анджела смеется и спрыгивает с качелей. Ее волосы задевают и щекочут нос и лоб Роя. Она нагибается, расставив ноги и уперев ладони в колени, и смотрит Рою прямо в глаза. Ее радужки ярко-голубые, искрящиеся, напоминают те, что Рой видел утром в зеркале. Кто знает, может быть, это досталось ей от него. Может быть, у нее его глаза.

— А у тебя есть машина?

— Да, машина у меня есть.

— Тогда давай покатаемся.

Официантка в кафе не удивляется при виде Роя, ее озадачило лишь то, что рядом с ним нет Фрэнки. И конечно же, не ожидала, что он заявится с девушкой, да еще с такой молодой, как эта. Она подумывает о том, чтобы позвонить копам. Но потом решает не делать этого. А вдруг это племянница или какая другая родственница. А может, он просто решил порадовать ребенка.

— Сэнди, есть свободные столики? — спрашивает Рой, и в ответ официантка широко развела руки.

— Сколько угодно. Выбирайте любой.

Они выбирают кабинку недалеко от угла и усаживаются. Рой не хочет привлекать внимание постоянных посетителей. Возможно, кто-либо из них видел, как он прокручивал здесь свои трюки. Они с Фрэнки обычно не обделывают свои дела там, где их знают, хотя иногда, когда их одолевает скука… Как тогда, когда они накололи на баксы студентов из колледжа, разыграв перед ними карточный фокус. Нет, он не хочет привлекать к себе нездоровое внимание.

— Что тебе здесь нравится? — спрашивает Анджела.

— Все. А что, разве здесь плохо? Я обычно заказываю индейку.

— С черным хлебом?

— Да, с черным хлебом.

Анджела сияет.

— Это я люблю.

— Здесь не кормят говн… — говорит Рой и, спохватившись, замолкает, сконфуженно поджав губы, а через секунду продолжает: — Здесь хорошо готовят.

Она смеется; смеху нее звонкий и приятный. Это что-то среднее между смехом и хихиканьем. Но все-таки больше похоже на смех.

— Мне уже четырнадцать, — говорит она Рою. — И я слышала это слово раньше.

— Лучше его не произносить.

— Конечно, но иногда только его и можно употребить, хотя лучше говорить „дерьмо“. Мы часто говорим „из дерьма не сделать конфету“ или „закопался, как жук в дерьме“ — тут уж хочешь не хочешь, а ничем это слово не заменишь, хотя все про себя произносят более крепкое словцо.

Рой раскрывает меню и вперяет взгляд в слова, которые читал уже сотни раз, заказывая в этом кафе еду.

— И все-таки лучше не надо… лучше говорить так, чтобы обходиться без него, вот что я хочу сказать.