- В 915-й горбольнице, - ответил невропатолог.

Птицын остолбенел: этот подлец работал там же, где он лежал, и при этом не верил врачам собственной больницы! Ну и ну! Невропатолог наверняка воображал, будто Птицын дал врачам взятку и ему сделали нужный диагноз. А он, невропатолог военкомата, видите ли, грудью встал на защиту закона и порядка. Он, как лев, боролся за честность и справедливость. Он, давший клятву Гиппократа, служил государству верой и правдой. Из таких гадин при Сталине НКВД набирал себе бесплатных осведомителей, с подачи которых их родные, знакомые, соседи, коллеги по работе разом становились японскими шпионами и врагами народа. После хорошо исполненной работы они сами оказывались врагами народа и их благополучно расстреливали в подвалах Лубянки.

Теперь было легко узнать фамилию невропатолога. Птицын отлично запомнил его имя-отчество, которое раз пятнадцать повторили сестры в то время, как шла медкомиссия: Захар Абрамыч. У Птицына моментально созрел план действий. Если эту сволочь откомандировали от 915-й горбольницы для работы в военкомате (явная синекура для лентяев и лежебок), то Птицын пойдет к главврачу больницы и нажалуется на него. При удачном раскладе того отзовут из медкомиссии военкомата и заменят другим невропатологом, который, разумеется, не будет питать личной ненависти к призывнику Птицыну.

5.

ГэЭсПэ (Городской сборный пункт), куда сгоняли призывников со всей Москвы, представлял собой бывшее стандартное здание школы с двумя трехэтажными корпусами, соединенными между собой стеклянным переходом. Впрочем, школьный двор по всему периметру обнесли трехметровым железобетонным забором с тремя рядами колючей проволоки поверху, окна школы заделали решётками, ну а возле крыльца школы, при входе в ГСП, естественно, поставили охранника с автоматом - словом, школу успешно превратили в тюрьму. Птицын поискал глазами вышки с пулеметами по углам квадрата, но, к своему удивлению, их не обнаружил.

Птицына и дорогомиловского крепыша врачи оставили ждать в зоне, то бишь на школьном дворе; сами же отправились договариваться с врачами городской медкомиссии. Это ожидание затянулось почти на час. Птицын все это время напрягал брюшной пресс и ляжки, дико вращал глазами, скашивая их в сторону колючей проволоки. Сердце у него хоть и стучало, но как-то еле-еле, без энтузиазма, как будто оно утомилось подчиняться силовым командам Птицына.

Они прошли мимо солдата с красной повязкой на рукаве и автоматом, потом - мимо офицера, дремавшего в стеклянной будке В предбаннике курили рослые новобранцы. Вокруг них валялись рюкзаки, чемоданы. Вслед за невропатологом Птицын с крепышом пересекли школьное фойе, повесили, по его указанию, пальто на вешалку и запутанными переходами спустились в подвальный этаж, в раздевалку спортзала, где вдоль стен стояли длинные низкие скамейки, на которых обычно школьники под вялые окрики физкультурника качают мышцы брюшного пресса, засунув лодыжки между прутьями шведской лестницы. Невропатолог, прежде чем опять удалиться, молча указал пальцем на скамейки, куда и сели, вытянув ноги, Птицын с крепышом.

- Надо, в конце концов, что-нибудь покушать! - изрек крепыш, ёрзая по скамейке ("Удивительно,- позавидовал Птицын крепышу,- как эти люди в такой ситуации могут спокойно думать о еде! Большая часть человечества, вероятно, принадлежит к питательному типу...").- Пойду поищу: может, здесь столовая есть? Должны же они, черт их дери, новобранцев чем-нибудь кормить... С утра ничего не ел... В случае чего, ты скажи, если Ковалева вызовут... я здесь, отошел на минуту... в туалет... (Птицын кивнул.)

- Птицын! В 14 кабинет!

Курчавая голова невропатолога высунулась из двери 14 кабинета. Как только Птицын подошел - голова исчезла. За столом перед раскрытыми бумагами сидел ширококостный врач с крупными руками, точеным аристократическим носом и благородной осанкой. У него был утомленный вид. Военкоматский невропатолог, подобострастно скорчившись у стола, суетливо тыкал пальцем в бумаги.

Чужой врач сразу понравился Птицыну: он никак не ожидал увидеть такое интеллигентное лицо в этом вертепе военщины. Врач поднял глаза на Птицына, и ему показалось, что тот тоже внезапно проникся к нему симпатией. Родинка на правой щеке почему-то вызвала особенное доверие Птицына. В усталом, спокойном лице врача было что-то домашнее.

Врач принялся, как обычно делают невропатологи, манипулировать перед носом Птицына молоточком, просил его закрыть глаза, вытянуть руки перед собой, достать пальцем до кончика носа, померил давление, задал стандартные вопросы о сотрясении мозга.

- Какой институт вы закончили? - неожиданно для Птицына спросил врач.

- Педагогический имени Ленина.

- Какой факультет?

- Филологический.

- А что, у вас там не было военной кафедры?

- Сняли. . . год назад.

- Не женаты?

- Нет.

- Детей нет?

- Нет.

- Да, он типичный интроверт. Всё держит в себе! - наполовину коллеге, наполовину отвечая своим мыслям, заметил врач. - Вам бы, конечно, - снова повернулся он к Птицыну, - было бы лучше служить каким-нибудь военным журналистом. В стройбате вам, наверно, будет трудно. Там много восточных людей. . . Но с такой статьей. . . что еще может быть? Охрана зэков где-нибудь в Сибири. . . (После длинной паузы он, поморщившись, кивнул в сторону стола.) Невропатолог районной медкомиссии снижает вам диагноз: он считает что у вас вегето-сосудистая дистония.

- В больнице у меня был криз: 250 на 140! - гневно парировал Птицын.

- Это отмечено в документах? - удивился врач.

- Разумеется.

Врач-интеллигент подошел к столу, и оба медика стали просматривать выписку.

- Где?

Птицын, на ходу застёгивая рубашку, подошел к ним и ткнул в середину листа (он отлично изучил его содержание, прежде чем привезти в военкомат).

- Рвало? - испугался его враг, Захар Абрамыч, испугался, само собой, за себя: не переусердствовал ли он и не придется ли ему отвечать за свою настойчивость.

- Нет!

- Голова болела? - с тревогой продолжал допрос районный невропатолог.

- Да! В 915 горбольнице, - продолжал Птицын, еле сдерживая себя, - меня обследовали 50 врачей. Энцефаллограмма, РЭГ, ЭКГ. Велоэргометр. Я лежал два раза по месяцу! Меня консультировали два профессора, в том числе член-корреспондент Академии медицинских наук профессор Тухес. Диагноз поставлен на основе объективных данных. Я не понимаю, что еще требуется?

Птицын вошел в раж - Захар Абрамыч резко оборвал его:

- Подождите в коридоре. Мы позже объявим вам свое решение.

Птицын вышел.

Через пять минут из кабинета решительно выскочил Захар Абрамыч.

- Вам придется лечь третий раз в больницу. . . для выяснения окончательного диагноза. Мы направим вас в Боткинскую. Там хорошие врачи! На днях вас вызовут повесткой в райвоенкомат по поводу арбитражной экспертизы. Подождите на выходе, я сейчас отмечу вашу повестку.

Если бы Птицын умел ругаться, он выругался бы от души трехэтажным матом. По крайней мере, мысленно он трижды проклял эту медицинскую крысу.

Птицын вышел на улицу с горячей, потной головой. Морозный воздух чуть-чуть остудил его лоб. Он принялся делать круги и зигзаги вокруг канализационного люка. Вот наконец вышел его враг в своем замызганном пальто и свалявшейся кроличьей шапке. Он нервно крутил в руках сигарету протянул Птицыну повестку:

- До свиданья!

Птицын прошел рядом с ним несколько шагов. Невропатолог тревожно покосился на Птицына.

- Неужели вы не доверяете врачам собственной больницы? Дважды я лежал. Пять десятков врачей меня обследовали. Прокручивали на тридцати всяких разных аппаратах. Что вам еще надо?

Тот не отвечал ни слова. Только нервно курил. Он явно не ожидал прямого разговора: Птицын разрушил иерархию, вышел из жалкой роли призывника, сверху вниз взиравшего на заоблачную фигуру врача призывной комиссии. Они остановились на трамвайной остановке. Невропатолог, нервически дергаясь, курил короткими затяжками.