Оксана Виленовна с улыбкой объяснила Птицыну (после сна он туго соображал), что врач снял его с велосипеда, поскольку давление зашкаливало, и что теперь на велосипеде ему лучше не кататься. Птицын был искренне ошарашен.

На тумбочке у Птицына лежали таблетки угля. Это удивило Оксану Виленовну, и она спросила:

- А это зачем?

- Отравился вчерашней котлетой из столовой... Попросил у старшей сестры...

- О Боже мой! Рвало?

- Да!

- Давай-ка я тебе прощупаю живот... Сними рубашку.

Птицын послушно улегся на кровати. Она мяла его живот и участливо справлялась: "Здесь больно?.. А здесь?" Наконец, сказала: "Бедный малыш! На тебя все камушки!.."

4.

- Позвольте за вами поухаживать! - Птицын галантно подал пальто Оксане Виленовне.

Первое ее ответное движение было забрать пальто из рук Птицына и одеться самой, как будто она отгадала его корыстный интерес. Впрочем, она тут же передумала, как бы одернула себя и царственно повелела:

- Накинь на плечи!

Он бережно набросил черное пальто на ее белый халатик. Задержал руки на ее плечах. Она сердито повела плечом - высвободилась из рук Птицына.

Птицын вспомнил стихи Ахматовой:

Настоящую нежность не спутаешь

Ни с чем. И она тиха.

Ты напрасно бережно кутаешь

Мне плечи и грудь в меха.

И напрасно слова покорные

Говоришь о первой любви.

Как я знаю эти упорные,

Несытые взгляды твои.

Тысячи лет повторяется одна и та же история между мужчиной и женщиной. Ничего не меняется под солнцем.

Птицын и Оксана Виленовна переходили через улицу в другой корпус к профессору Тухесу. Они зашли туда с заднего крыльца, около которого стояла карета "Скорой помощи", поднялись на грузовом лифте на пятый этаж и в конце коридора остановились перед табличкой: "Доктор медицинских наук, член-корреспондент АМН, профессор Тухес И.А."

Оксана Виленовна робко остановилась перед дверью, взглянула на часы, потом - на Птицына. Она явно волновалась. Птицын никогда не понимал этого рабского преклонения большинства людей перед званиями, авторитетами и должностями. Для него важен был только человек, его талант, ум и характер, а регалии - пустые побрякушки.

Оксана Виленовна постучалась. "Войдите!" - раздался властный голос. Птицын пропустил женщину вперед.

Тухес стоял у окна, наполовину закрыв его своей представительной фигурой. Он затушил в пепельнице сигарету.

- Повесьте одежду на вешалку, - небрежно кивнул он на угол комнаты.

- Давай! - Тухес протянул руку к папке с медицинской карточкой Птицына.

Оксана Виленовна держала ее под мышкой. Она поспешно протянула бумаги Тухесу. Его властная и отрывистая манера по отношению к молоденькой докторше-интерну стала несколько раздражать Птицына: грубость мужчины к женщине накладывалось здесь на грубость начальника к подчиненной. Профессору Тухесу не хватало воспитания и такта.

- Присаживайтесь! - значительно мягче, чем к Оксане Виленовне, обратился он к пациенту Птицыну.

Птицын проследил за указующим перстом Тухеса и уселся в кресло, стоявшее возле письменного стола. Тухес не сел за стол. Он остался у окна, лениво пролистывая "дело" Птицына. Оксана Виленовна продолжала робко стоять посреди кабинета, явно чувствую себя очень неудобно.

Тухес задал ей ряд незначащих вопросов о состоянии Птицына, о цифрах давления, в то время как Птицын с изумлением рассматривал на стене большую репродукцию картины Серова о Петре I, ту самую картину, о которой он вспоминал вчера утром, во время профессорского обхода. Попутно ему пришла на ум еще одна сценка: когда они с Оксаной Виленовной спустились в холл, чтобы выйти из корпуса, перед Птицыным мелькнуло лицо дюжего санитара в шапочке. Птицыну оно показалось до боли знакомым, но он тут же об этом позабыл. И только теперь его осенило: это лицо с безобразным широким носом - из его сна. Вор за стеклом балконной двери и санитар в холле - одно и то же лицо! Всё это, разом обрушившись на Птицына, несколько ошарашило его. Что бы это могло значить?!

Тухес попросил Птицына рассказать, как произошло сотрясение мозга. Птицын в сотый раз повторил свой рассказ. Тухес кивал. Между тем Птицыну казалось, что мысли профессора далеко-далеко отсюда.

- Выйди! - опять лаконично бросил он Оксане Виленовне. Та вздрогнула, но сразу же, резко развернувшись, ушла, плотно прикрыв за собой дверь.

- Как у вас с этим... делом? - многозначительно посмотрев в глаза Птицына умными карими глазами, спросил Тухес.

- Нормально! - отмахнулся Птицын. Не мог же он в самом деле поведать профессору, что в 23 года еще мальчик.

- Проблем нет? - уточнил Тухес.

- Проблем нет! - подтвердил Птицын.

- Но особенно не хочется... после сотрясения? - настаивал Тухес.

- Особенно не хочется, - эхом отзывался Птицын.

Он вдруг понял, что такой диалог - в виде эха - самый правильный стиль поведения с Тухесом. Нужно только подтверждать его идеи и догадки, и все будет отлично, потому что наверняка в профессорском мозгу диагноз сложился еще тогда, когда они вошли в дверь, а он, сидя на подоконнике, разминал окурок в пепельнице.

Тухес задумчиво помолчал. Потом сделал два энергичных шага к двери, распахнул ее, крикнул: "Войди!" Оксана Виленовна вошла с румянцем во всю щеку.

- Подождите, пожалуйста, в коридоре. Не забудьте свою куртку. Всего доброго.

- До свиданья! Спасибо, - на ходу бросил Птицын.

Минут через десять вышла Оксана Виленовна. Она была чем-то не совсем довольна, но выдала Птицыну только конец мыслительной цепочки:

- Главное, тебе в армию нельзя!

Глава 7. ВЫПИТЬ ЧАЮ - И УМЕРЕТЬ.

1.

Пока они шли в свой корпус, Оксана Виленовна всё молчала. Птицын не решался прервать молчания. Только на лестнице она вдруг без всякой связи сказала, полуобернувшись к шедшему сзади Птицыну:

- Сегодня у меня опять ночное дежурство...

Некоторое время они продолжали идти по лестнице молча. Наконец, Птицын нашелся:

- А прежнее приглашение выпить чаю еще в силе?

Оксана Виленовна улыбнулась:

- Конечно!

- В ординаторской? - Птицын, как охотничий пес, вцепился в нее мертвой хваткой и не собирался выпускать добычу из сомкнутых челюстей.

- Наверное... Да... Почему нет?

- Во сколько лучше зайти? Я сова, и могу всю ночь не спать...

Она замялась:

- В прошлый раз были сплошные вызовы... Было не до чая... Все хотела извиниться перед тобой, да не было случая... Как сегодня будет, не знаю.. Давай так договоримся: если будет посвободней, я сама загляну к тебе в палату... Если ты, конечно, не заснешь... Ну тогда...

- Не засну. Буду ждать. Спасибо.

Они разошлись в разные концы коридора.

У Птицына молниеносно созрел план действий. До ночи еще далеко - он прекрасно всё успеет. Он выхватил из тумбочки кошелек, из-под матраса извлек сумку и поехал в Столешников за вином и конфетами. Ни водку, ни коньяк он не хотел покупать: гадость! Сухое вино для такого случая слабовато. Конечно, лучше всего финский ликер - очень вкусно и незаметно бьет в голову. Да ведь его днем с огнем не сыщешь. К великому удивлению Птицына, дефицитный вишневый финский ликер на этот раз продавался.

Птицын докупил к ликеру коробку конфет "Красный Октябрь", три красных гвоздики и в аптеке - изделия резиновой промышленности. Таким образом, он полностью экипировался для ночной операции.

Оставшееся время до отбоя текло невыносимо медленно. Владимир Николаевич был не в духе, плохо себя чувствовал. Правда, они, как всегда, выпили чаю, но разговаривать он был не расположен и рано лег спать.

Толстопузый сосед справа рассказывал чернобровому пьянчуге, как венгры стреляли в него из окон Будапешта, когда он служил и СССР ввел войска в Венгрию для подавления мятежа; о том, как во времена Хрущева он выстаивал ночные очереди за хлебом, приносил его домой, сухой, чёрствый, бац по нему кулаком, и каравай рассыпался на мелкие крошки. Для Птицына оставалось неразрешимой загадкой, зачем по хлебу нужно было лупить кулаком. Ведь это не нормально.