Злые языки - из тех, что всегда вертятся рядом с администрацией, - уверяли, будто Виленкин оправдывался перед ректором так: во-первых, транслировали речь Леонида Ильича, выступавшего перед работницами фабрики "Большевичка", а во-вторых, у него, то есть Виленкина, а не у Брежнева, невыносимо, до спазмов схватило живот. Виленкин будто бы сразу предоставил справку о язве желудка. (Слухи по институту распространялись со скоростью света.)
Ясно, что парторгом Виленкину уже не быть. Наверняка назначат Оксану Юрьевну Богданову, если, конечно, Бог даст. Впрочем, это, кажется, выборная должность? Значит, выберут. Свято место пусто не бывает.
Птицын натянул штаны, потянулся, хрустнул позвоночником, пошел умываться, на ходу стряхивая с волос остатки известки. Из зеркала на него уставилась хмурая физиономия, заляпанная мылом, с черно-рыжей бородой и красными ушами. Он потрогал уши: они горели. Две мысли в его сознании вспыхнули одновременно: "Ну и рожа!" и "Кто-то ругает!"
4.
- Птицын! Арсений!..
По голосу - Кукес. Птицын прибавил шагу, сделал вид, что ничего не слышал: в таком дурном настроении даже Кукеса ему не хотелось видеть.
Птицын быстро шел от метро к институту вдоль бесконечной решетки парка Мандельштама. (Парк так назвали отнюдь не в честь поэта, а в честь большевика-подпольщика, перестрелявшего десятка два черносотенцев). Остроконечные пики мелькали у него перед глазами, как кадры немого кино. В обратную сторону, сталкиваясь с прутьями забора, бежали разлапистые корявые липы вперемежку с чахлым кустарником. Прутья с разбегу, гурьбой стукали о массивные каменные столбы, пятнистые от обвалившейся штукатурки, и снова, перегоняя друг друга, начинали безостановочный бег.
За три года институтской жизни Птицын наизусть заучил этот злополучный забор: вот сейчас ствол осины вырвется наружу сквозь металлические жерди, разведя их в стороны, как две соломинки, чуть дальше старый дуб изогнется, ляжет тяжким боком на кирпичный столб и сдвинет верхушку на три четверти, точно крышку масленки.
Арсений погрузился в белое марево пара, валившего из-под земли. По обыкновению где-то лопнули трубы. У канализационного люка сгрудились рабочие. Поперек дороги грохотал и вздрагивал компрессор. Тарахтел отбойный молоток.
Головы прохожих в шапках, капюшонах и платках плыли поверх мучнистого тумана одна за другой, сами по себе, лишенные туловища. Эта фантасмагория о чем-то смутно напомнила Птицыну, какой-то почти забытый фрагмент сна или воспоминания. Только там была река, ослепительное солнце... Красная река, красная от крови река... Люди в лодках баграми вылавливали бритые головы, которые медленно проплывали мимо, слегка покачиваясь на волнах.
- Птицын! Ну ты и скороход... - Ему в ухо прерывисто дышал Кукес.
Рука Кукеса даже в такой мороз оставалась теплой и мягкой, как подушка. Поздоровавшись, Птицын быстрее спрятал закоченевшую ладонь обратно в перчатку и вяло отшутился.
- Пробежаться всегда полезно. Смотри, как разогрелся: нос красный - щеки румяные... - Он был недоволен, что Кукес его догнал. С утра он вообще никого не хотел видеть.
- Да-а... Морозец! - Кукес слегка гнусавил и явно думал о другом. - Все мужское достоинство обледенеет... Как лед неокрепший на речке студеной...
- Кальсоны надо носить... Или тренировочные...
- Не могу. Люблю свободу: чтоб ничего не сдавливало, не тёрлось... Очень быстро идешь... Чуть потише...
Птицын скосил глаз на Кукеса, пошел медленнее.
- Ты что-то хромаешь? - заметил Птицын.
- Э-э-э... Ударился, - поморщившись, отмахнулся Кукес.
Мимо Птицына и Кукеса в утренней полутьме двумя встречными потоками резво бежали хмурые прохожие: мороз подгонял их пинками, колючий ветер, точно острым зазубренные ногтем, обдирал кожу.
- Как ты считаешь, Бог есть?
Птицын с любопытством взглянул в лицо Кукеса: его крючковатый нос, похожий на клюв хищной птицы, грустно повис над губой, заиндевевшие усики обвисли, глаза совсем остекленели.
- Охота тебе с утра пораньше решать проклятые вопросы!
- И все-таки! - настаивал Кукес, глядя под ноги.
- Конечно, нет! А если даже есть, ему глубоко на нас плевать.
- Ты в этом уверен?
- Абсолютно!
- Странно, я думал, ты законченный атеист... Но раз ты допускаешь, что Бог плюёт на человека, не все потеряно...
Кукес меланхолически пожевал губами, достал из черного тулупа пачку сигарет; прикрывшись от ветра, закурил.
- Честно говоря, - опять начал Птицын, укутывая горло шарфом и поднимая воротник серенького пальто, - существование Бога меня меньше всего волнует. Есть более насущные вопросы!..
- Например?
- Например, почему человек одинок? Или отчего жизнь не имеет смысла?
- Без Бога человек всегда будет одинок... Он сам себя наказывает... И смысла ... без Бога... не найдет...
- Очень невнятно! - Птицын остановился и шумно высморкался. - Вот я, допустим, уверовал - по твоему совету... И что дальше? Тут же обрел смысл? С какой это стати?! Бог мне, что ли, его в ухо нашепчет?.. Хорошо бы так было... Просто и без проблем... Вообще для меня загадка, как верующие общаются с Богом. Как они его чувствуют? Волю его то есть... Я однажды краем уха слышал... проходил мимо церкви... Одна старушка другой говорит: "Бог не велит!" А другая ей отвечает: "Не вздумай... Бог накажет!.." Осмысленный разговор!
- А если действительно наказывает? - вдруг встрепенулся Кукес.
- Какое там!.. Легче всего бормотать... с таким пафосом: "Вот Господь к такому-то, Сидорову Ивану Петровичу, пришел, а от такой-то, Культяпкиной Глафиры Львовны, отвернулся..." Откуда они это взяли? Что это за Бог такой идиотский? Как капроновый чулок - на любую ногу натягивай, будет впору...
- Чтобы поверить в Бога, нужно как следует пострадать... А ты богохульствуешь! - Кукес, стряхнув пепел с сигареты, неодобрительно пошмыгал носом.
- Рассуждаю... И страдал я достаточно. Ты, между прочим, сам навел меня на этот разговор, а на мой вопрос так и не ответил...
- Какой?
- Откуда такие "карамазовские" вопросы в наше-то время? Жениться, что ли, надумал?
- Как ты угадал?! - Кукес искренне удивился, потом посмеялся собственному изумлению. - Я сейчас как раз об этом думаю...
- Это видно, - насмешливо подхватил Птицын. - В твоих глазах, как говорит Лиза Чайкина, застыла вся неизбывная печаль твоего многострадального народа.
- Хорошо тебе издеваться!.. А я чувствую, как у нас с Ксюшей момент назрел... Нужно решаться!.. Только какой из меня муж?! - Кукес совсем погрустнел.
- Прекрасный муж! Замечательный отец! Отличный семьянин!.. В чем, собственно, проблемы?
Кукес опять пожевал губами, швырнул сигарету.
- Я очень злой!
- Ты? Ну, уж если ты злой, то кто же добрый?!. Твоему голубиному нраву позавидовал бы сам Иисус Христос...
- Ты меня плохо знаешь! Я злой ... и ревнивый! Вчера я побил Ксюшу... до синяков!
- Ну да?!
- Да-а... И из-за чего? - ссутулившись и прихрамывая, продолжал Кукес, скользя глазами по обледенелому асфальту. - Она дала свой телефон смазливому мальчику... в троллейбусе. Ну знаешь, из тех, что ловят глупеньких девочек, вроде Ксюши. Из "золотой" молодежи... В пивбарах сидят, дискотеках... В замшевых курточках...
- Понятно.
- Мы поругались с Ксюшей еще до этого... в общем, из пустяка... Пошли покупать в "Березку" джинсы для ее сестры... к дню рождения. А я давно хотел купить Ксюше зимние сапоги... Не наше дерьмо, а настоящие... Австрийские... кожаные... с хорошей колодкой...
- У нее нет сапог?
- Есть. Плохонькие... венгерские... Больше трех лет не протянут... А австрийские хоть десять носи... Фирма! "Мы не настолько богаты, чтобы покупать дешевые вещи". Так вот, папа достал чеки... через своего бывшего ученика ... кагэбэшника... К папе до сих пор приходят ученики... Очень любят... Этот гэбэшник из-за границы не вылезает... Короче говоря, Ксюша - можешь представить? - все эти чеки спускает на джинсы сестре. Папе они достались недешево! Вероника с Левой еще свои добавляли... Я говорю: "Купи светло-синие...Они дешевле на 50 чеков... Тогда тебе хватит на сапоги... Поимей совесть!.." А она: "Я хочу эти: черный вельвет, в мелкий рубчик... Как у Аллы Пугачевой..." - "Сестре, - говорю, - все равно: дареному коню в зубы не смотрят... А ты опять останешься без сапог!" Она упряма, как... Купили! Кто бы знал, чего мне стоило заставить папу просить у гэбэшника! Он терпеть не может пользоваться своими связями... Кланяться... Короче, я взбесился. До самых "Мытищ", пока ехали, ругал Ксюшу... Она возьми да и ляпни мне, что Петя уже звонил... Это тот, кому она телефон дала в троллейбусе... Приглашал в бар "Лабиринт". Не знаешь?