Словно электрическое покалывание или далёкий стрёкот сверчков; как ощущение в воздухе перед грозой, или далёкий гул боевых машин. Изменённый варпом мозг Де Хаана гудел отзвуками какой-то силы неподалёку. Он вспомнил, как Нессун упоминал рисунок, который оставляет разум «видящих», когда они собираются вместе.

«Ты увидишь…»

Внезапно сорвавшись с места, он снова побежал. Никаких криков, лишь низкий стон в горле и путаница яростных эмоций, которые он не смог бы назвать, даже если попытался. Кровь тонкой струйкой стекала у него с губ, кроциус гудел и потрескивал. Ворота собора свисали, словно сломанные крылья. Пригнувшись, он проскочил под ними и замер на широких чёрных ступенях своей умирающей крепости.

«…сердце Варанты…»

Кроциус внезапно смолк, и Де Хаан взглянул на него в замешательстве. Навершие приняло форму человеческого лица, рот широко раскрыт, глаза распахнуты. Де Хаан узнал собственное лицо, ещё из тех времен, когда оно не было навсегда запечатано в шлеме.

«ПОВЕРНИСЬ, ДЕ ХААН. ПОВЕРНИСЬ И ПОСМОТРИ НА МЕНЯ.»

Он услышал не ушами, голос словно резонировал из воздуха через кости и мозг. Голос был размеренным, почти угрюмым, но его незатейливая сила едва не бросила Де Хаана на колени. Медленно он поднял голову.

«…и всё будет кончено.»

Огромная фигура, ростом более чем вдвое выше Де Хаана, неподвижно стояла с копьём в руке. Затем она шагнула вперёд, выйдя из окутывавшего её дыма на середину площади. Де Хаан следил, как кровь капала с её рук на землю, пачкая серые камни. Она стояла и разглядывала его, и в раскалённых добела провалах её зловещих глазниц не было ни ожидаемой ярости, ни бешенства, а лишь задумчивое терпение, которое пугало ещё больше.

Он шагнул вперёд. Вся его ярость угасла, словно задутая свеча: осталась лишь мучительная безысходность, вытеснившая из его разума всё остальное. Он подумал, как же давно «видящие» Варанты поняли, что он охотится за ними, как давно они начали взращивать его ненависть, как давно они начали строить для него эту ловушку? И ещё он подумал, а не смеялась ли над ним сейчас в своём «камне души» та «видящая», чьё пророчество он намеревался исполнить?

Он стоял в одиночестве на ступенях, воздух был неподвижен, слышно было лишь шипение исходившего от раскалённой металлической кожи жара и тихий плач оружия в гигантской руке.

Затем строки «Пентадикта» возникли в его памяти, строки, которыми Лоргар завершил своё завещание, когда смерть пришла за ним:

«Гордыня и неприкрытая ненависть, озлобленность и горькое забвение. Так пусть огромное драгоценное ожерелье Вселенной разлетится вдребезги!»

Он снова поднял глаза, мысли его внезапно стали ясными и спокойными. Он поднял кроциус, но приветствие осталось без ответа. Не важно. Он спустился по ступеням, вулканический взгляд не отрывался от него ни на секунду. Он пошёл быстрее, затем неторопливо побежал. Ребром ладони взвёл курок болт-пистолета. Он бежал, глаза непрерывно следили за ним.

Уже разогнавшись, грохоча сапогами, наконец-то обретя голос и вызывающе вопя, капеллан Де Хаан нёсся, словно демон, через поле своей последней битвы туда, где в ожидании его стоял, с дымящимся и пронзительно визжащим копьём в огромных руках, Сердце Варанты - Аватара Каела-Менша-Кайне.

Джоветт Симон - Честь аптекария (Apothecary's Honour)

— Апотекарий! — протрещал голос в шлеме Корпа, потом его смыла волна помех. Корп остановился. Скрип, издаваемый сочленениями доспеха десантника, прекратился, словно броня, которую не чистили с момента высадки на Антиллис IV, была благодарна за минутную передышку. Скалистое нагорье, где разбили свой лагерь Мстящие Сыны, было устлано плотью, костями и керамитом.

Корп повертел головой, пытаясь поймать сигнал. Ветер поменял направление, принеся с собой мерзостные энергии, выпущенные на свободу воинами Хаоса, и теперь каждая передача нарушалась морем помех. Последняя передача отделения скаутов, сопровождавших Вторую Роту Мстящих Сынов на Антиллисе, полностью утонула в волне треска и помех. Вот уже тридцать часов о скаутах ничего не слышно. Каждый оставшийся в живых Десантник уже вознес молитву Императору за упокой их душ.

Хлопья бледно-серого пепла вихрем закружились вокруг возобновившего шаг апотекария. Останки населения Антиллиса забивались во все щели доспеха Десантников, и залепляли визор. Корп автоматически провел ладонью по глазным сенсорам, счищая прилипшую к ним мягкую, жирную грязь. Вокруг простиралась земля, покрытая грязью и пеплом. Присланные на помощь осажденному Имперскому Гарнизону, Мстящие Сыны неожиданно оказались заперты в каком-то демоническом сне, где метели из человеческого праха гоняли ветры, завывающие голосами поглощенных Хаосом душ.

— Апотекарий!

Сигнал, набрав силу, пробился сквозь шипение и треск помех. Корп повернулся, прекратив карабкаться по склону, и осмотрел низины. Затем он рефлекторно перезарядил болт-пистолет и активировал силовой кулак. В душе Корп желал подняться наверх, чтобы вместе со своим командиром встретить новый натиск противника. Но он был Апотекарием, и не разу за те годы, которые прошли с того момента, как Корп надел белый доспех, он не оставил ни одного раненого Десантника. Это было делом гордости. Делом чести.

— Мстящие Сыны! — Корп молился, чтобы его собственный сигнал пробился через эту бурю пепла и помех. Он переступил через последний труп, закованный в черную броню. Несмотря на схожесть с доспехом Сынов, по мерзостным знакам и символам, покрывавшим полночно-черную броню трупов, можно было понять, кому служили воины при жизни. Темным Богам Варпа. Хаосу.

Корп пнул стилизованный под череп шлем, и с мрачным удовлетворением посмотрел на показавшийся обрубок шеи. Среди валяющихся на земле тел и оружия Апотекарий заметил болтер и болт — пистолет. И тот, и другой были помечены символом его Ордена. И тот, и другой были разряжены.

— Апотекарий?

Слабый голос донесся из темной ниши в скале. Корп подавил желание мгновенно бросится в темноту, хорошо зная об уловках, с помощью которых слуги Варпа могли обмануть человеческий разум, и осторожно шагнул вперед.

Десантник лежал в глубине пробоины, накрытый чем-то, что Корп поначалу принял за густую тень. Потом он понял, что это другое тело. Грудная бронепластина Мстящего Сына была покорежена болтерным огнем, и пробита в нескольких местах. Кровь его многочисленных жертв, покрывавшая доспех, в темноте казалась черной. Одна рука Десантника была вывернута под неестественным углом. Другая до сих пор сжимала рукоять цепного меча, засевшего в груди его мертвого врага.

— Это я, Корп.

Пряча пистолет и отсоединяя силовой кулак, Апотекарий опустился на колени рядом с умирающим боевым братом. Умело и быстро он открыл замки, удерживающие покореженный шлем Десантника, и отложил его в сторону.

— Перей! — Корп посмотрел в лицо сержанту, прошедшему множество битв — Должно быть, ты прикончил батальон этих поганых демонов.

-А они прикончили меня, — проговорил Перей сквозь кашель, его обычно глубокий и сильный голос надломился. Он перевел взгляд куда-то вниз. Корп проследил за направлением его взгляда, затем оттащил тело последней жертвы сержанта.

Напитанный Варпом меч пронзил живот Перея, войдя в тело до рукояти, наверняка одновременно с последним ударом сержанта.

— Ноги отказали. Не чувствую. — прохрипел Перей — Мое служение Императору заканчивается здесь.

Пока Перей говорил, Корп снял свой шлем. Ритуал, который он собирался провести, не требовал этого, но Апотекарий считал, что так будет лучше.

— Человек рождается в одиночестве — нараспев произнес он, снимая бронированные перчатки. Ветер обдал холодом обнажившеюся кожу рук, мокрых от пота.

— И так же он умирает, — дрогнувшим голосом продолжал Перей. Корп начал открывать защелки брони сержанта.

— Служил ли ты Императору? — спросил Апотекарий, снимая грудную пластину, и обнажая пропитанную кровью робу.