Рисовал же Ефим Честняков крестьянство, оно было главным участником всех сюжетов, придуманных автором. Крестьянские дети — великий русский народ, что "святость носит под заплатками", — стоят, так близко прижавшись друг к другу, что производят впечатление единого целого.

     На первое место Честняков всегда выводил фантазию, сказку, воображение. Его деревня жила среди чудес и в родстве с чудесами. И это было её обычным, нормальным состоянием. На одном из его полотен, которое является иллюстрацией к им же написанной сказке "Тетеревиный король", на улице собралась вся деревня, к ним прилетел тетеревиный король, и никакого удивления среди жителей нет этому странному явлению.

     Картины Честняков хранил на втором этаже своего дома, который называл, по бедности его, "шалашкой". И не было публики среди взрослых, поэтому показывал он их детям — главным зрителям, ради которых старался и рисовал. Честняков писал про то, о чём мало тогда задумывались: "крестьянские дети очень рано становятся взрослыми", и своим творчеством он надеялся хоть немного продлить им детство, сохранить способную к воображению и фантазии душу ребёнка в будущем. Он создавал для них сказку на картине, чтобы потом она перерастала в реальность.

     Самое поразительное в картинах Честнякова — это свет, который идёт изнутри персонажей. Это духовный, божественный свет, которым человек освещает тёмную жизнь на этой земле. Ефим Васильевич прослыл праведником за свою жизнь, проведенную в лишениях, и за добрые дела. Люди в деревне помнят его, и к могиле художника ходят, как к святыне.

Юрий Мамлеев РУСЬ ПРИХОДЯЩАЯ

Юрий Мамлеев

РУСЬ ПРИХОДЯЩАЯ

      "ЗАВТРА". Юрий Витальевич, поводом для нашей беседы стала ваша книга "Русские походы в тонкий мир", куда входят повесть "Наедине с Россией" и литературоведческо-философское эссе "Метафизический образ России". В ней впервые на одной площадке "встретились" Мамлеев-писатель и Мамлеев-мыслитель. Что вызвало непонимание некоторой части публики, которая ориентировалась на ваши художественные маршруты.

     Юрий МАМЛЕЕВ. Я понимал, что повесть "Наедине с Россией" может вызвать вопросы, поскольку она необычна для моего художественного творчества. Такое часто встречается, когда писатель включает дополнительное художественное видение, пишет непохожую на предыдущие вещь.

     Существует книга "Россия Вечная", в которой изложена моя доктрина о России. Не только как о стране, но и как о высшей космологической реальности. Поэтому это нуждалось в каком-то художественном выражении. Я хотел более-менее популяризировать свои идеи, а литература обладает огромными возможностями в этом плане. Не снижая уровень вопроса, она может охватить сознание многих людей. Возникла идея выразить некоторые аспекты доктрины в художественной форме. Но чтобы было более ясно, я приложил философское эссе, которое написано крайне просто, оно объясняет, что я имею в виду под Россией Вечной, под Россией вообще, моё видение России как многоуровневой реальности. От нашей земной России дальше в глубину, в саму идею России. Скорее сама идея неожиданна, здесь я обращался к Веданте, использовал свои философские знания.

     При этом вся русская литература и философия девятнадцатого-начала двадцатого века пронизана поисками русской идеи, вопросом, что есть Россия. И это абсолютно необычно для других цивилизаций. В России заключена тайна, выходящая за пределы земного. Гоголь, Достоевский, Блок, Есенин, Лермонтов, Тютчев, Волошин — пронизаны идеей, что Россия не просто страна, а некая тайна, метафизическая реальность. До известной степени это можно сравнить с Индией, недаром Клюев называл Россию Белой Индией.

     "Русские походы в тонкий мир" — это книга, которая подводит к доктрине "России Вечной" на художественном, более доступном уровне. Но при всей ясности книга сложная, там даются необычные идеи, особенно для сегодняшнего сознания. Ведь мы находимся в цивилизации голого чистогана. И это необычная доктрина. У кого-то она вызывает восторг, у кого-то вопросы, недоумение, даже у моих поклонников, которые рассматривали моё художественное творчество совершенно в ином ключе, как раскрытие этого мира, его ада. И вдруг — рай. Как заметила одна знакомая — "Шатуны" и "Русские походы" надо объединить — получится единая книга. Как в "Божественной комедии" Данте — рай и ад взаимосвязаны.

      "ЗАВТРА". Многих критиков прямо-таки возмутила формула "Мы — сначала русские, а потом уже люди".

     Ю.М. Видимо, возмущает необычность такой формулы.

     Во-первых, это произносит один из героев, представитель идеальной России, Русской Державы. Там же есть герой, который мыслит по-иному — у нас две души — одна русская, другая общечеловеческая, которые составляют некоторое единство. Во-вторых, здесь в известной степени метафоричность. Вспомните знаменитую фразу Дэн Сяопина "Прежде всего я китаец, а потом коммунист".

     Однако, помимо метафоры и соотнесения с героем, это подчёркивание того, что русская душа выходит за пределы этого мира и наших представлений о нём.

      "ЗАВТРА". При этом оказывается, что в нашей земной России в конечном счёте имеется больше возможностей для духовной реализации.

     Ю.М. В книге показана своего рода идеальная Россия, которая носит название Рассея, Русская Держава. Она очень благоприятна для духовной составляющей. Богу не нужны наши технические достижения, Богу интересны человек и его душа. В идеальной России, Русской Державе всё ставится на место: на первый план выдвинут человек. Там тоже существует проблема спасения, тоже существует вертикаль. Но здесь возникает линия, которая всегда существовала в русской литературе. Страдания дают возможность прорыва, дают возможность более полной реализации вверх. В одном из диалогов повести герой говорит, что в земной России, России — мученице, можно добиться реализации, как бы ни было плохо. В страдании человек начинает искать выход, и когда он не видит выхода в этом мире, он всегда обращается дальше, ищет вертикаль. И невольно страдания подталкивают вверх. (Не всегда, конечно, страдания могут и убивать человека). Это всё довольно известные положения, здесь нет ничего кардинального. В буддизме вообще считается, что страдание — самое лучшее для духовной реализации. Потому что боги живут настолько самодостаточной жизнью, что она убаюкивает, не даёт движения.

      "ЗАВТРА". Про технику понятно. Но если Богу важен непосредственно человек, можно спросить, а зачем Богу Россия?

     Ю.М. В немецкой философии есть такое выражение — народы — это мысли Бога. В России заключена культура, душа народа, потому у России свой особый путь, как и у всякого народа. Я не могу писать за иные народы, я русский и занят Россией.

     Каждый народ исключителен. Эта исключительность опасна только тогда, когда народ, опираясь на неё, говорит, что другие народы ниже меня и я имею право господствовать над ними. Такое было в истории. Но в этом виновата не духовность народа, а направленность это исключительности — антидуховная, сугубо материальная. Исключительность духовная направлена вверх, она не мешает другим народам, как гениальность Достоевского не мешала другим людям.