На этот вопрос нам ответят кадры, снятые на первой пресс-конференции (они воспроизводятся и в фильме Келети, и в фильме Стоуна). Верхом на одном из столов сидит зализанный a la Джонсон грузный человек в роговых очках и сверлит глазами Освальда. Это — будущий его убийца Джек Руби, владелец двух стриптиз-шоу в Далласе. Как он попал на пресс-конференцию? В тот день виртуальных чудес он прошел подвал полицейского управления, назвавшись представителем израильской прессы, точнее, переводчиком с английского на иврит (Руби был ортодоксальным евреем). Полагаю, что, представившись таким образом, и у нас любой человек 21 августа 1991 года или 4 октября 1993-го мог бы пройти куда угодно. Впрочем, если бы Руби остановился, у него имелся универсальный пропуск — билет на стриптиз. Руби являл собой как бы фарсовый образ сионистской пропаганды: доверчивым людям он предъявлял иврит, а недоверчивым — стриптиз.
Гаррисон утверждал, что Освальд хорошо знал Руби, потому что тот тоже был участником заговора. Теперь представьте, что испытал Освальд, увидев своего приятеля прямо в полицейском логове, в нескольких метрах от себя. Он понял, что жизнь его в большой опасности — потому и замкнулся.
Его убили тоже по законам виртуальной реальности. В воскресенье телетрансляция о прощании страны с президентом Кеннеди прервалась прямой трансляцией из Далласа. За минуту до этого, в 11.19, представитель израильской прессы прошел мимо полицейского Воуна в подземный гараж полицейского управления, где присоединился к толпе журналистов. Ждали, когда выведут Освальда. В 11.20 он появился. Операторы нацелили на Освальда объективы, а Руби — пистолет. Он нажал на курок без всяких помех.
Жаклин Кеннеди впоследствии выражала сомнение, что Освальд был частью какого-то заговора. Однако 22 ноября, как и миллионы других американцев, она в этом не сомневалась.
Сначала казалось, что она не снимает забрызганный кровью и частицами мозга Кеннеди костюм, потому что не оправилась от шока. Но когда перед посадкой на аэродроме Эндрюс ей прямо предложили сделать это (по просьбе Джонсона), она столь же прямо ответила: “Нет. Пусть они видят, что натворили”. Подразумевало это, видимо, и невысказанное: “В каком костюме вы заставили меня сниматься рядом с Джонсоном, отведя от гроба мужа, в таком и увидите в Вашингтоне”.
О ком шла речь? Ясно, что уже не о непосредственных исполнителях убийства. Это относилось к тем, кто встречал президентский самолет в аэропорту под Вашингтоном. Жаклин отвергла план быстро ставшего правой рукой Джонсона Килдафа вынести гроб с телом Кеннеди через грузовой люк, чтобы скрыть его от взоров встречающих. “Мы выйдем обычным путем, — сказала Жаклин и повторила: — Я хочу, чтобы они видели, что натворили”.
Человек, не имеющий никакого отношения к заговору и потрясенный произошедшей трагедией, в этой ситуации совершенно не думал бы о себе. А будь он преемником убитого, то посчитал бы самым лучшим и даже выгодным для себя выказать максимум уважения покойному. Но не так реагировал Джонсон. На следующий день он сказал одному министру: “После посадки самолета они (вот что значит: язык не врет — Жаклин и Джонсон говорят “они”, но имеют в виду, конечно, совершенно разных людей. — А. В.) не обратили на меня ни малейшего внимания, вынесли тело из самолета, поставили гроб в машину, забрали с собой госпожу Кеннеди и уехали. Лишь после этого я сошел с самолета. Это означало, что мне, президенту Соединенных Штатов, не уделили никаких знаков внимания и не оказали никаких почестей”.
Почести этому ничтожному и грязному человеку сполна воздал президент Франции де Голль, сам недавно перенесший четыре покушения и имевший особый нюх на тех, кто причастен к подобным делам. После похорон Кеннеди Джонсон в зале приемов госдепартамента встречался с представителями иностранных держав, прибывших проводить в последний путь Кеннеди. Гости проходили к президенту по очереди, установленной в алфавитном порядке (по первой букве представляемых ими стран). И здесь де Голль повел себя странно и даже оскорбительно для хозяев (как, впрочем, и для гостей). Он велел передать Джонсону, что президенту Франции не подобает стоять в очереди и что он предпочитает за это время пообедать, принять ванну, переодеться и лишь потом пожалует на прием — если, разумеется, мсье Джонсон будет готов и ему снова не придется ждать.
Это столь разительно отличалось от подчеркнутого уважения, с которым де Голль на похоронах выражал соболезнования семье Кеннеди, что было ясно без особых разъяснений: законный хозяин Елисейского дворца не считает Джонсона за столь же законного хозяина Белого дома.
Через три года он объявил о выходе Франции из военной структуры НАТО и потребовал убрать из Парижа штаб-квартиру этой организации.
В первые минуты и часы после выстрелов в Далласе Жаклин и Роберт Кеннеди действовали так, как будто знали истину. Они чувствовали, что тоже находятся под прицелом, хотя не смогли бы объяснить, почему.
Среди десятков враждебных лозунгов, которыми встретили в далласском аэропорту президента и его свиту, был один, который Жаклин вряд ли связала потом на сознательном уровне с тем, что произошло в 12.30, но бессознательно призыв на плакате и убийство мужа слились для нее в одном целое. Лозунг гласил: “Долой клан Кеннеди!”
Говорят, что если обвинение не подтверждается фактами, то проверяется временем. 36 лет, прошедшие со дня далласской трагедии, дали нам возможность проверить: а не являлся ли этот призыв ее причиной?
Все президенты США были людьми состоятельными, но по американским меркам отнюдь не богачами. Это своего рода негласное условие игры: ведь крупный предприниматель на высоком государственном посту получает исключительное преимущество перед своими конкурентами, даже если заявляет, что временно устраняется от дел. Этой “хохме” в исполнении господ Потанина и Березовского только у нас и верят.
Кеннеди был первым, кто презрел условия негласного договора. Представитель столь преуспевающего клана не должен был выдвигаться в президенты, но он выдвинулся. Его соперники в бизнесе испугались не только за свои банковские счета, они испытали что-то вроде праведного гнева, если такое определение уместно в отношении воротил Уолл-стрита. Джозеф Кеннеди, отец Джона, Роберта и Эдварда, был известен как хитрый, жестокий, изворотливый бизнесмен, не уступавший в коварстве еврейским коллегам. Свою карьеру на государственной службе (он был послом в Англии в 1937-1940 годах) он очень удачно сочетал с предпринимательской деятельностью. Естественно, на Уолл-стрите сочли, что клан под общим руководством Кеннеди-старшего (в 1960 году он не был еще парализован), имея в своем составе президента и министра юстиции (он же генеральный прокурор), прижмет конкурентов так, что им небо с овчинку покажется.
Игра велась на слишком крупные ставки. Прежде президенты, имевшие небольшой семейный бизнес, послушно проводили политику наиболее влиятельных монополий либо маневрировали между ними, искренне не помышляя ни о чем другом. Кеннеди же проводил с в о ю политику и манипулировал другими финансовыми китами. Разумеется, ему приходилось учитывать их интересы, но до той степени, пока они не противоречили интересам собственного клана. Монополистов-сталелитейщиков Кеннеди согнул в бараний рог и то же самое предполагал сделать с нефтяными воротилами, обосновавшимися преимущественно в Далласе.