И что же Ист-Сайд? Оказался ли сломлен этим кровавым трудом? Исчезла ли вся жизнь из Ист-Сайда? Сокрушен ли Ист-Сайд совершенно? Нет – ибо Джордж неожиданно погля shy;дел, впервые «увидел Ист-Сайд», и понял, что душа Ист-Сайда неодолима; и что по какой-то непостижимой иронии судьбы владыки Ист-Сайда ослабли от накопленного за чужой счет жира, а Ист-Сайд стал сильнее от каждой капли пролитой им крови.

Казалось, что каждая капля крови, пролитая в Ист-Сайде, каждая капля пота, каждый стон, каждый шаг по каждому тяжко shy;му пути, весь огромный, невыносимый компост нищеты, наси shy;лия, непосильной работы и людского горя – да, и каждый воз shy;глас, раздавшийся в Ист-Сайде, на его людных улицах, каждый взрыв смеха, каждая улыбка, каждая песня – все громадное со shy;дружество нужды, тягот, бедности, которое соединяет своими живыми нервами всех обездоленных земли, вошли каким-то об shy;разом в самую сущность Ист-Сайда, дали ему увлекательную жизнь, теплоту и яркость, каких Джордж не видел ни в одном другом Доме.

Возьмите старое седло, истертое старым наездником и пропи shy;танное потом старой лошади; возьмите старый башмак, изно shy;шенную шляпу, продавленный стул, выемку в каменной ступени, протертую ногами за семь столетий, – во всем этом вы обнару shy;жите некоторые качества, которые создали Ист-Сайд. Каждая капля пота, каждая капля крови, каждая песня, каждый возглас мальчишки, каждый крик ребенка проникли в каждое окно Ист-Сайда, в каждый темный, узкий коридор, вошли в каждую истер shy;тую ступеньку, в каждый покосившийся лестничный поручень и даже Бог весть каким образом в архитектуру порыжевших, уны shy;лых, угловатых зданий, в фасады мрачных, закопченных много shy;квартирных домов, в состав камня – да, даже цвет старого крас shy;ного кирпича оказался до того захватывающим, до того замеча shy;тельным, что при взгляде на него трепетало сердце: горло сжима shy;ло от непонятного, но сильного волнения. Да, все это вошло в Ист-Сайд, благодаря всему этому Ист-Сайд стал Домом. И пото shy;му был замечательным.

Вторая авеню бурлила ночной жизнью. Лавки, рестораны, ма shy;газины были открыты; улица была насыщенна подлинной ожив shy;ленностью ночи, оживленность эта не радостная, но жгущая неуто shy;лимой надеждой, предвкушением, ошеломляющим чувством, что восхитительное, волнующее, чудесное рядом и может достаться те shy;бе в любую минуту. В этом смысле улица была подлинно американ shy;ской, и Джорджу пришло в голову, что истинные расхождения, раз shy;личия, разделения в американской жизни кроются не в цвете кожи, расе, месте проживания или классовой принадлежности, а в ха shy;рактере; и что во всех своих существенных чертах, в ее ночном воз shy;буждении, любви к темноте, в волнующем ожидании, которое в каждом из нас пробуждает ночь, эта улица является «американ shy;ской», что жизнь ее очень похожа на жизнь любой американской улицы – улицы субботним вечером в каком-нибудь колорадском городке, когда туда съехались фермеры, мексиканцы, рабочие са shy;харного завода, в южнокаролинском городе или в виргинском Шенандоа-Вэлли, когда туда съезжаются фермеры и владельцы хлоп shy;ковых плантаций, и в пидмонтском лесопромышленном городе, когда рабочие заполняют улицу, толпятся в пяти- и десятицентовых магазинах, или в голландском городке в Пенсильвании, или в лю shy;бом другом городе по всей стране, где люди по субботним вечерам отправляются в «центр», ожидая, что произойдет «то самое», тол shy;пятся, слоняются, ждут… неизвестно чего.

Ну что ж, вокруг было «то самое». Джордж знал его, видел, пе shy;реживал, вдыхал, ощущал его странную, невыразимую увлека shy;тельность, напоминающую множество раз перехватывающее горло волнение в родном городке. Да, это было «то самое», но очень своеобразное, субботний вечер на этой улице никогда не кончался, и вместе с тем «американское», подлинно американ shy;ское, с вечной надеждой в темноте, которая никогда не сбывает shy;ся, но может сбыться. Здесь была американская надежда, та не shy;истовая ночная надежда, что дала жизнь всей нашей поэзии, всей нашей прозе, всем нашим идеям, всей нашей культуре – та тем shy;нота, в которой наша надежда усиливается, в которой можно по shy;стичь все, что мы собой представляем. Этот Дом просто бурлил отвагой, надеждой, жизнью ночной Америки; и в этом смысле – да, вплоть до свесов его ржавых крыш, его фасадов, его старых кирпичей он был американским – «чертовски более американ shy;ским», как мысленно выразился Джордж, чем Парк-авеню.

Такси сделало поворот, снова оказалось между жилыми дома shy;ми, остановилось. Рядом на углу Джордж увидел ржавый, поко shy;реженный мусорный бак, потрескивающий костер из ращеплен-ных планок деревянного ящика, пляшущие языки пламени, оживленно играющих, скачущих на одной ножке уличных маль shy;чишек; и внезапно ощутил свежесть воздуха, тайную неистовую надежду, печаль, осознал, что скоро уже октябрь – что октябрь вернется, наступит снова. Все это – костер, потрескивание, пламя, ржавый бак, отблески огня, волнующе, порывисто пляшу shy;щие на кирпичной стене и неистово трепещущие на лицах маль shy;чишек – было очень впечатляющим, захватывающим и порази shy;тельно завершенным – «то самое» в полной мере присутствова shy;ло здесь, и о нем можно было только сказать, что это и есть Аме shy;рика.

Тем временем освещенные пламенем мальчишки затеяли спор: там был смуглый итальянец с копной черных волос, еврей, маленький, взъерошенный ирландец, курносый, веснушчатый, со слишком длинной верхней губой. Их маленькие лица были разбойничьими, крепкие, маленькие, упругие, как мяч, тела на shy;пряглись в споре. Послышался детский, упрямый, хрипловатый, немелодичный, но исполненный праведного негодования голос ирландца:

– И там есть! Тоже! Там есть церковь!

– А, много ты знаешь!

И все – переключение передач, вновь темнота и застроенная многоквартирными домами улица.

20. ТЕАТР

Джордж увидел Эстер, ждущую его, как и обещала, перед те shy;атром. Это было небольшое, красивое, залитое светом здание, его окружали старые кирпичные дома с восхитительными грубы shy;ми фасадами. Место было оживленным – шикарно одетые люди подкатывали в шикарных машинах и вылезали – но Джордж ви shy;дел ее одну, отчетливую на сером тротуаре и в его памяти. Эстер вышла из театра и ждала его. Она была без пальто, без шляпки и походила на женщину, только что покинувшую рабочее место. На ней было платье из темно-красного шелка, на талии и на гру shy;ди поблескивали вделанные в ткань крохотные зеркальца. Платье было слегка измятым, но Джорджу это даже понравилось. То бы shy;ло одно из замечательных сари, какие носят женщины в Индии, Эстер переделала его в платье. Джордж тогда не знал этого.

На ногах у Эстер были маленькие бархатные туфли с пряжка shy;ми из старого серебра. Ступни ее, маленькие, красивые, как и кисти рук, казались не крепче птичьих крыльев. Лодыжки тоже были хрупкими, красивыми, изящными. Джордж подумал, что голени у нее некрасивые. Слишком тонкие, прямые, похожие на палки. Прямоугольный вырез платья обнажал теплую шею; он вновь обратил внимание на то, что шея у нее слегка морщинис shy;тая. Лицо было румяным, цветущим, но глаза выглядели не shy;сколько усталыми, обеспокоенными, как у занятого, несущего бремя ответственности человека. Глянцевые темные волосы, не особенно густые, сбоку разделял пробор, Джордж заметил в них несколько седых прядей. Она ждала его, отставя одну ступню, словно демонстрировала хрупкие лодыжки и слишком тонкие, с виду слабые ноги. Одной рукой быстро снимала и надевала сно shy;ва кольцо; весь ее облик выражал ожидание, легкую нетерпели shy;вость, даже волнение.

Приветствовала Эстер Джорджа дружелюбно, как и утром, однако с какой-то нервозной, беспокойной торопливостью, с ка shy;кой-то деловитой сухостью, в которой сквозила озабоченность.

– О, привет, – быстро произнесла она, пожимая ему руку. – Я высматривала тебя. Приятно увидеться снова. Билет здесь. – Протянула конвертик. – Взяла место рядом с проходом… Оно в задних рядах, но там есть свободные места, и я подумала, что по shy;том выйду, подсяду к тебе… С тех пор, как вернулась, занята бы shy;ла ужасно… Мне, видимо, придется быть за кулисами, пока не поднимется занавес, но потом смогу подойти… Надеюсь, ты ни shy;чего не имеешь против?