Он ударил себя по лицу кулаком, издал дикий, неописуемый крик и устремился из комнаты, из дома на улицу искать Эстер.

40. ПОГОНЯ И ПОИМКА

Внезапно Эстер увидела его словно бы обезьянью тень, несу shy;щуюся по тротуару. В свете яркого апрельского солнца тень мча shy;лась за ней, туловище и длинные руки мотались из стороны в сторону, ноги высоко взлетали в их причудливом шаге, сердце у нее екнуло и заколотилось, мучительно и радостно. Но она не обернулась к нему, упрямо опустила голову и ускорила шаг, слов shy;но бы не замечая его. Тень поравнялась с ней, обогнала ее, но Эс shy;тер по-прежнему не смотрела на Джорджа, а он не произносил ни слова.

В конце концов Джордж схватил ее за руку и суровым от сты shy;да и настойчивым голосом заговорил:

– Что это с тобой? Куда ты? В чем дело, черт возьми?

– Ты велел мне уходить, – ответила она с оскорбленным до shy;стоинством и попыталась высвободить руку. – Сказал, чтобы я уш shy;ла от тебя и больше не появлялась. Ты прогнал меня. Дело в тебе.

– Возвращайся, – сказал он с гнетущим стыдом и остановил shy;ся, словно собираясь повернуть ее и направить в обратную сторо shy;ну.

Эстер вырвалась и пошла дальше. Губы ее тряслись, и она не произносила ни слова.

Джордж постоял, глядя на ее удаляющуюся фигуру, в его на shy;растающем стыде и гневной растерянности снова неожиданно пробудилась черная ярость, и он погнался за Эстер с безумным криком:

– Вернись! Возвращайся, черт побери! Не позорь меня перед прохожими! – Схватил ее за руку и зарычал: – Не реви! Прошу, умоляю, не реви!

– Я не реву! – ответила она. – И не позорю тебя! Ты сам се shy;бя позоришь!

Несколько человек остановились и уставились на происходя shy;щее, заметив их, Джордж повернулся к ним и рявкнул:

– Это не ваше дело, гнусные ротозеи! Чего пялитесь?

Потом, угрожающе повернувшись к Эстер, хрипло заговорил с искаженным лицом:

– Ну, видишь? Видишь, что натворила! Они глазеют на нас! Черт возьми, у них прямо слюнки текут – вон облизывают свои поганые губы! И ты радуешься этому! – перешел он на крик. – Чувствуешь себя на седьмом небе! На все готова, лишь бы при shy; влечь к себе внимание. На все, лишь бы опозорить, обесчестить, унизить меня!

И потащил ее за руку в обратную сторону так быстро, что ей приходилось бежать.

– Пошли! – сказал он отчаянным, умоляющим тоном. – По shy;шли, ради Бога! Ты бесчестишь меня! Прошу тебя, пошли!

– Иду. Иду, – ответила она, и по лицу ее заструились слезы. – Ты сказал, что не хочешь меня больше видеть.

– Ну-ну, поплачь! Хны-хны-хны! Полей глицериновые сле shy;зы!

– Нет, слезы настоящие, – сказала Эстер с достоинством.

– О, и-и-и! О, а-а-а! О, горе мне! Ой-ой-ой! Поиграй на пу shy;блику! Добейся ее сочувствия!

Внезапно Джордж разразился неистовым, безумным смехом, повернулся и заорал на всю улицу, приглашающе размахивая ру shy;ками:

– А ну, подходи, ребята! Мы сейчас увидим первоклассное представление! Дает его одна из лучших актрис эксперименталь shy;ного театра, цена всего пять центов, одна двадцатая доллара!

Он умолк, глянул на Эстер и злобно выкрикнул:

– Ладно! Твоя взяла! Мне до тебя далеко!

– Я не играю на публику, – сказала она. – Играешь ты!

– С таким славным, изящным, румяным личиком? Это твой очередной трюк? Пускаешь посреди улицы слезы по своему чис shy;тому, прелестному, женственному личику!

– На публику играешь ты, – повторила Эстер. Внезапно ос shy;тановилась и поглядела на Джорджа, лицо ее было красным, гу shy;бы кривились. Потом сказала негромко, презрительно, словно произнося самое страшно оскорбление: – Знаешь, как ты себя ведешь? Так вот, скажу. Как христианин!

– А ты как еврейка! Треклятая, хитрая еврейская Иезавель!

– Помолчал бы о евреях, – сказала она. – Мы слишком хо shy;роши для тебя, вот и все. Ты ничего не знаешь о нас и со своей подлой, низкой душонкой до конца жизни не сможешь понять, какие мы.

– Понять! – воскликнул он. – О, я кое-что понимаю! Не та shy;кие уж вы изумительные и загадочные, как думаете! Значит, мы слишком подлые и низкие, чтобы понять, до чего вы благородны и замечательны? Тогда скажи, – выкрикнул он взволнованным, воинственным голосом, – почему, если мы такие низкие, вы не держитесь своих соплеменников? Почему каждая из вас стремит shy;ся подцепить христианина? Скажешь мне? А?

Возбужденные новым спором, они снова встали лицом к ли shy;цу посреди тротуара, раскрасневшиеся, озлобленные, не обра shy;щая внимания на прохожих.

– Нет-нет, – твердо заговорила Эстер протестующим тоном, – не смей так говорить. Это неправда, сам знаешь!

– Неправда! – воскликнул Джордж с неистовым, возму shy;щенным хохотом, ударил себя ладонью по лбу и умоляюще воз shy;дел руки к небу. – Неправда! Господи, женщина, как ты мо shy;жешь смотреть мне при этом в лицо? Знаешь ведь, что правда! Черт возьми, вы все, и мужчины, и женщины, будете ползать на четвереньках – да! – унижаться, пресмыкаться, хитрить, пока не заполучите в свои когти христианку или христианина!.. Черт возьми! К этому должно было прийти! – И он рассмеял shy;ся злобно, безумно.

– Прийти к чему? – спросила Эстер с гневным смехом. – Господи, да ты помешался! Большей частью сам не сознаешь, что говоришь. Открываешь рот, и слова вылетают сами!

– Отвечай! – хрипло потребовал он. – Это неправда? Пре shy;красно знаешь, черт возьми, что правда!

– Я ухожу! – воскликнула она высоким, взволнованным го shy;лосом. – Ты снова начинаешь! Я сказала, что больше не стану слушать твои мерзости!

Она вырвала у него из пальцев руку и с пылающим, гневным лицом пошла прочь.

Джордж тут же догнал ее, остановил, мягко, крепко взяв за кисть руки, и заговорил негромким, умоляющим голосом:

– Оставь! – сказал он, стыдясь себя и стараясь скрыть это смехом. – Пошли обратно! Я это не всерьез. Неужели не пони shy;маешь, что я просто шутил? – И снова громко засмеялся.

– Да! Блестящий шутник! – сказала она с презрением. – Ес shy;ли б кто-то проломил еврею голову, ты счел бы это замечательной шуткой!.. Знаю! Знаю! – продолжала она возбужденно, чуть ли не истерично. – Можешь ничего не говорить. Ты всегда оскорб shy;лял нас. Ты нас до того ненавидишь, что никогда не сможешь по shy;нять!

Джордж тупо, бессмысленно глянул на нее налитыми кро shy;вью глазами, в которых огоньки любви и ненависти, убежден shy;ности и недоверия, здравомыслия и безумия мгновенно сли shy;лись в единое пламя, сквозь которое дух проглядывал затрав shy;ленно, словно нечто, пойманное в ловушку, ошеломленное, от shy;чаянное, измученное, недоумевающее. И вдруг, в тот самый миг, когда услышал ее слова, исполненные горестного возмуще shy;ния, он ясно увидел ее лицо, маленькое, раскрасневшееся, горько обиженное.

И тут с возвратившимся сознанием своей непростительной несправедливости он понял, что она сказала правду, что он в не shy;истовой вспышке раздражения и мстительности сказал то, чего говорить не собирался, использовал слова как смертоносное оружие с единственной целью уязвить ее, слова, которые не мог взять обратно или загладить. Его вновь охватила волна невыно shy;симого стыда, отчаяние поражения заполнило его сердце. Каза shy;лось, он настолько оказался во власти безумия, что не мог хотя бы на пять минут сохранить чистого, слабого порыва. Тот по shy;рыв, который погнал его на поиски Эстер, исполненный стра shy;стного раскаяния, веры, твердой убежденности, оказался забыт с первыми же сказанными ей словами, он вновь унизил ее и се shy;бя гнусным, ядовитым потоком грязных оскорблений и ругани.

Стыдясь смотреть Эстер в лицо, Джордж поглядел на улицу и отчетливо увидел ее в подлинном свете – неприглядную, уг shy;ловатую из-за хаотичной архитектуры, неотделанные, выступа shy;ющие фасады новых зданий, неопрятную тусклость старых, но shy;здреватые парапетные плиты, ржавые пожарные лестницы, за shy;копченные склады, редкие яркость и великолепие старого крас shy;ного кирпича и более спокойного времени. То была обыкновен shy;ная американская улица, какие он видел множество раз, без по shy;ворота, без покоя, без просвета, без спланированной гармонич shy;ности.