В сущности, мистер Розен способен был это делать и делал, хотя вместо чернокожих евнухов предлагал нечто лучшее – стройных, ласкающих взгляд гурий, одетых в волшебные платья.

Он сознавал, что выглядят они волшебными, главным обра shy;зом, благодаря Эдит Линдер. И произносил ее имя с ноткой религиозного обожания – называл ее «великой женщиной» и чув shy;ствовал некоторую бедность языка. Его неизменное благогове shy;ние перед сестрами Линдер стало глубже. Они могли делать все, и притом с легкостью. Хотя он прекрасно знал, как неутомимо грудилась Эдит для развития его бизнеса, во всем, что делала она, ему виделись волшебство и непринужденность. И такое впечат shy;ление сложилось у всех.

С годами Эдит стала более молчаливой и тощей. Собственная молчаливость снедала ее. От ее тела веяло, словно тонкими духа shy;ми, постоянной усталостью, но она никогда не отдыхала. Работа shy;ла беспрестанно, молча, изготовляла своими руками волшебные дорогостоящие вещи, которые приносили магазину «Штейн и Розен» громадное богатство. Весь день на каждом этаже магази shy;на слышалось ее имя. Где Эдит? Может немедленно придти? Она молча приходила – усталая худощавая женщина в простом чер shy;ном платье, стоящем восемьсот долларов. К ее тонкой костлявой лодыжке был пристегнут шагометр, а вокруг хрупкого запястья с сетью голубых вен, обянутого кожей туго, словно нога птицы, были инкрустированные алмазами часики, чудо тончайшей ра shy;боты, отсчитывающие тиканьем время – странное, трагичное время – в безупречном корпусе не больше наперстка.

Смуглое лицо мистера Розена лучилось энергией и удовольст shy;вием. У него было двое красивых детей. Прекрасная жена. Он был сам красив, словно призовой бык. Они все очень любили друг друга. Да, мистер Розен ушел далеко, далеко с окраины по shy;сле давних трудных дней первых усилий. Мягко, мягко, уверен shy;ной, энергичной походкой он расхаживал взад-вперед по своему магазину.

Он был очень, очень счастлив.

28. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ АПРЕЛЯ

Осень была для них мягкой, зима долгой – но в апреле, в по shy;следние дни апреля все засияло.

Весна приходила в том году очарованием, музыкой, песней. Едва в воздухе появилось ее дыхание, неотступное предчувствие ее духа заполнило сердца людей ее преображающей прелестью, околдовывало своим неожиданным, невероятным волшебством серые улицы, серые тротуары, серые, безликие людские толпы. Она приходила словно музыка, легкая, далекая, с ликованием и пением в воздухе, со звучащими лютней криками птиц на рассве shy;те, с высоким, быстрым мельканием крыльев и однажды появи shy;лась на городских улицах внезапным странным возгласом зеле shy;ни, острым ножом невыразимых радости и боли.

Даже все великолепие громадной плантации земли не могло превзойти той весной великолепия городских улиц. Ни возглас громадных зеленых полей, ни песня холмов, ни великолепие мо shy;лодых берез, внезапно вновь пробудившихся к жизни на берегах рек, ни океаны цвета персиков, яблонь, слив и вишен в цветущих садах – ни все пение и сияние цветущей поры с апрелем, выби shy;вающимся из-под земли со множеством ликующих возгласов, со зримой поступью весны, шествующей в цветах по земле, не мог shy;ли превзойти невыразимого, мучительного великолепия единст shy;венного дерева на городской улице.

Джордж покинул свою комнатку в маленьком, неприглядном отеле и завладел просторным этажом в старом доме на Уэверли-плейс. У них с Эстер возникла непродолжительная ссора, когда он заявил, что платить за квартиру будет сам. Эстер возражала, что квартиру сняла она – хотела, чтобы он перебрался в нее, что ей приятно будет думать, что он там, что квартира будет «общая» – она уже платила за нее, будет платить, и значения это не име shy;ет. Однако Джордж был непреклонен, сказал, что ногой туда не ступит, если не будет платить за нее, и в конце концов Эстер сда shy;лась.

И теперь ежедневно в полдень он слышал ее шаги по лестни shy;це. В полдень, радостный, мирный, прекрасный полдень, прихо shy;дила она, хозяйка этой беспорядочно обставленной комнаты, та, чей легкий, быстрый шаг пробуждал в сердце Джорджа ликую shy;щее торжество.

Лицо ее походило на свет и на музыку в свете полудня: было веселым, маленьким, нежным, как слива, и розовым, словно цветок. Было юным, добрым, дышащим здоровьем и радостью; ни одно на свете не могло бы сравниться с ним обаянием, энер shy;гичностью и благородной красотой. Джордж целовал его множество раз, потому что оно было таким добрым, цветущим, сияю shy;щим своей миловидностью.

Все в ней громко пело надеждой и утром. Лицо ее полнилось живостью, веселым юмором, было радостным, пылким, как у ре shy;бенка, и вместе с тем на нем, подобно пятнам на солнце, неиз shy;менно сохранялись строгие, сумрачные, печальные глубины кра shy;соты.

Итак, слыша в полдень ее шаги по лестнице, ее легкий стук в щерь, поворот ее ключа в замке, Джордж испытывал небывалые оживление и радость. Она появлялась, словно торжествующий возглас, словно грянувшая в крови музыка, словно бессмертная птичья песня в первых лучах рассвета. Она приносила надежду и добрые вести. Из ее оживленных уст изливались с пылкой дет shy;ской неуемностью множество рассказов о зрелищах и очаровательных красках, которые она видела утром на улицах, десяток историй о жизни, работе и делах.

Она входила в его вены, начинала петь и пульсировать в его пилой плоти, все еще отягощенной изрядными остатками сна, наконец он вскакивал с громким воплем, обнимал ее, жадно целовал и чувствовал, что на свете для него нет ничего невоз shy;можного, неодолимого. Она придавала звучание ликующей ве shy;сенней музыке, трепещущей в золотисто-сапфировом сиянии ноздуха. Все вокруг – трепетание яркого флага, детский крик, запax старых, нагретых солнцем досок, густые, маслянистые, гудроновые испарения улиц, меняющиеся краски и лучи света на тротуарах, запах рынков, фруктов, цветов, овощей и суглинком, оглушительный гудок огромного судна, отчаливающего в субботний полдень – обретало благодаря ей яркость, дух, наст shy;рои радости.

Эстер никогда не была такой красивой, как в ту весну. Джор shy;джа подчас чуть ли не с ума сводили ее красота и свежесть. Еще не слыша шагов по лестнице в полдень, он всякий раз ощущал ее появление. Погруженный в странный, чуткий полуденный сон, Джордж сразу же чувствовал, что она вошла в парадную дверь, даже если не слышал ни звука.

Стоя в ярком полуденном свете, она, казалось, воплощала собой всю прекрасную, радостную жизнь земли. Во всем изяществе ее маленького роста, стройной фигуры, тонких лодыжек, пол shy;ных, округлых бедер, пышной груди, хрупких прямых плеч, розовых губ, цветущего лица, в мерцании ее прекрасных волос, в веселье, молодости и благородной красоте она выглядела столь необычайной, изысканной, возвышанной и великолепной, ка shy;кой только может быть женщина. Первый же взгляд на нее в пол shy;день неизменно порождал надежду, уверенность, веру и посылал в вялую, все еще одурманенную сном плоть Джорджа мощную волну неодолимой силы.

Эстер обнимала его и неистово целовала, ложилась рядом с ним на кровать, ловко прижималась к нему и ненасытно под shy;ставляла счастливое, сияющее лицо под поцелуи. Она была све shy;жей, как утро, нежной, как слива, и до того неотразимой, что Джорджу хотелось поглотить ее, навеки заключить в своей плоти. Потом некоторое время спустя она поднималась и начинала про shy;ворно стряпать ему еду.

На свете нет более привлекательного зрелища, чем красивая женщина, готовящая обед для любимого. И при виде слегка рас shy;красневшейся Эстер, когда она ревностно, будто совершая рели shy;гиозный обряд, склонялась над своей стряпней, Джордж едва не сходил с ума от любви и голода.

В такие минуты Джордж не мог сдерживаться. Он поднимал shy;ся и начинал расхаживать по комнате в исступлении невырази shy;мого восторга. Намыливал лицо для бритья, выбривал одну сто shy;рону, потом снова принимался ходить взад-вперед, напевая, из shy;давая горлом странные звуки, рассеянно поглядывая в окно на кошку, крадущуюся по гребню забора; снимал с полок книги, прочитывал строку или страницу, иногда читал Эстер вслух от shy;рывок из стихотворения, потом забывал о книге, ронял ее на кровать или на пол, и в конце концов пол оказывался завален ими.