Эстер принялась расхаживать и, уже преисполненная планов обновления, быстро, воодушевленно говорила:

– Конечно, комната грязная… Просто отвратительная! Но я наняла человека, завтра он вымоет окна и отскребет полы. От shy;правлю сюда из дома кой-какие вещи – свой чертежный стол, инструменты, старую кушетку, которой не пользуемся, и не shy;сколько стульев. Ты не представляешь, как переменится комна shy;та, когда здесь будет чисто и появится несколько вещей… Не поставить ли чертежный стол здесь? Под этим светом? Как ду shy;маешь?

Эстер, жестикулируя, стояла под световым люком. Сильный мягкий свет падал на ее свежее, румяное лицо, исполненное пылкости и надежды. Внезапно Джордж, сам не зная, почему, глубоко растрогался и ненадолго отвернулся.

Когда они вышли, Эстер заперла дверь и перед тем, как положить ключ в сумочку, торжествующе потрясла им слегка перед лицом Джорджа, что говорило яснее всяких слов: «Эта вещь наша».

Потом медленно, осторожно, держась за руки, как непривыч shy;ные люди, они стали спускаться по старой зигзагообразной лест shy;нице. Ступени со скрипом прогибались под их ногами, а позади в темноте раздавался стук падающей капли воды, скапливаю shy;щейся, набухающей, срывающейся с мерным, ритмичным одно shy;образием, казавшийся звучанием тишины в старом жилом доме.

25. НОВЫЙ МИР

В жизни Джорджа произошла чудесная перемена, и, как час-го случается, поначалу он едва осознавал ее. Сперва он не пони shy;мал, что означает для него Эстер. Перемену произвел не только факт любовного успеха: пожалуй, он – даже в последнюю оче shy;редь. Гораздо важнее было сознание, что впервые в жизни он для кого-то всерьез много значит.

Хотя Джордж этого почти не ощутил, сей замечательный факт оказал на него почти немедленное воздействие. Он по-прежнему был склонен к раздражительности, по-прежнему очень болез shy;ненно реагировал на пренебрежение, действительное или мни shy;мое, по-прежнему держался вызывающе, но уже в меньшей сте shy;пени. У него появились чувство уверенности, вера в себя, кото shy;рых не было раньше. А верить в себя он стал потому, что кто-то в него поверил. Война его против всего мира стала менее ожесто shy;ченной, так как прекратилась война с собой. Что же до мелких обид и неприятностей, неприветливости спесивцев, глупости ду shy;раков, мелочных интриг, зависти, злобы, пересудов, сплетен и мелкого политиканства, отравлявших жизнь Школы прикладных искусств, где он работал, легких уколов и щелчков повседневной жизни, которые поначалу вызывали у него жгучее презрение к себе, – все это отступило на подобающее место. Он смотрел на них, как на пустяки, которыми они и являются, если не хладно shy;кровно, то во всяком случае более сдержанно, соразмерно их зна shy;чительности.

В сущности, Эстер стала придавать его жизни некую направ shy;ленность, план, цель, которых не было раньше. Хотя Джордж тогда и не сознавал этого, она сама стала в его жизни своего рода целью, на которую можно было направить все громадные, до сих пор попусту растрачиваемые силы. Было бы неправдой сказать, что он «жил» ради встреч с ней. На самом деле жизнь его между этими встречами теперь шла ровнее, спокойнее, с более здравы shy;ми суждениями, чем раньше. Казалось, все слагаемые его жизни стали внезапно обретать соразмерность, гармонию в перспекти shy;ве картины. Виделся он с Эстер три-четыре раза в неделю, одна shy;ко связь с ее жизнью ощущал постоянно.

Эстер звонила Джорджу каждое утро, обычно пока он еще спал. Звук ее спокойного, веселого голоса, уже исполненный жизни, утра и деловитости, пробуждал в нем здоровое желание встать и приняться за работу, потому что он лихорадочно писал в каждую минуту, которую удавалось урвать от школьных дел. У Эстер всегда бывало множество планов на день – разъезды, встречи, работа. Если во время ленча она собиралась в «его часть города», они встречались за ленчем; и поскольку она любила свою работу, то приносила на эти встречи ощущение здоровой энергии, радостной деятельности, движения, возбужденности, полноты жизни всего мира. Иногда они встречались за обедом по вечерам, но большей частью виделись уже после спектакля. Джордж совершал долгую, волнующую поездку в Ист-Сайд. По shy;том они покидали погруженный во тьму театр и ехали к одному из ресторанов Чайлдса в тихом месте – их любимым был распо shy;ложенный на Пятой авеню, чуть севернее Мэдисон-сквер – по shy;есть там и провести около часа в разговорах.

Дело заключалось не просто в его влюбленности. Джорджу казалось, что, общаясь с Эстер, он наконец-то начал «познавать» город. Потому что в некоем странном смысле она стала для него воплощением Нью-Йорка. Тем городом, познать который он стремился. Она жила не в городе бездомного скитальца, не в го shy;роде жалких, пустых людей, обитающих в комнатках маленьких и дешевых отелей, не в городе потерявшегося мальчишки, чужа shy;ка, глядящего на множество огней, не в жутком, унылом, пустом городе, где нет ни единой двери, есть только неприветливые, за shy;пруженные людьми улицы. Она жила в родном городе,и Джорд shy;жу теперь казалось, что он стал здесь «своим».

Эстер была дочерью Нью-Йорка, как он порождением ма shy;ленького городка. Для нее улицы этого города не были странны shy;ми, переполненные шоссе нелюдимыми, языки и лица суровы shy;ми, холодными, незнакомыми. Пожалуй, этот город представлял собой хорошо знакомую округу, где прошла вся ее жизнь – двор, где она играла в детстве, место, где ходила в школу, «разные районы», где жила, выросла, вышла замуж – и все это было не ме shy;нее теплой, дружественной, привычной областью, чем тесные го shy;ризонты маленького городка.

Этот город Эстер любила искренне. Не с хвастливой демонст-ративностью и самодовольством; не холодно, как слабые люди, что похваляются старым домом, который выстроили их предки, и, неспособные жить подлинной жизнью в окружающем мире, иыдумывают ложную о том, который утратили. Нет, для миссис Джек этот город был ее жизненным пространством; был ее по shy;лем, лугом, фермой; и она любила его, потому что была его час shy;тицей, потому что прекрасно знала его и понимала, потому что он являлся сценой и декорацией ее жизни и работы.

Для нее этот город был живой, дышащей, борющейся, надею shy;щейся, ненавидящей, любящей, вожделеющей вселенной жизни. Был самым человеческим, потому что в нем больше «человечест shy;ва», чем в любом другом, самым американским, потому что аме shy;риканцев в нем больше, чем в любом другом. Все величие и убо shy;жество; высокие устремления и низкие желания; благородный труд и подлые поползновения ради низменных целей; ужас, на shy;силие; огромные свершения и постоянная, нескончаемая безре shy;зультатная возня – все это было здесь, поэтому для нее этот го shy;род был Америкой. И во всем этом, разумеется, поскольку этот взгляд, это понимание были очень здравыми, разумными, истин shy;ными, миссис Джек была права.

Повсюду, где бы ни появлялась, она приносила с собой это ощущение здоровья, жизни, работы, человеческого понимания; оно исходило от нее, словно сильная, нежная энергия счастья. Казалось, что миссис Джек, подобно Антею, черпает силу, здоро shy;вье, энергию труда, устремленности, деловитости, которыми лу shy;чилось ее румяное лицо, которые были видны в каждом движе shy;нии ее энергичного тела, сквозили в каждом маленьком, быст shy;ром шаге, в каждом жесте, из постоянного, живительного сопри shy;косновения с ее родной землей – той кишащей людьми бес shy;смертной скалой, по которой она ступала.

Эстер приносила эту громадную оживленность городской жизни на все встречи с Джорджем. Они встречались в неистовом бурлении полудня, в разгар дня, и Джорджа сразу же охватывало ощущение, что весь огромный, свежий груз утра взвален и на не shy;го. Десяток рассказов о жизни и делах срывался с уст этой взволнованной путешественницы, и ему внезапно казалось, что в них умещается некое громадное, волнующее великолепие, вся вели shy;чественная хроника дня.