Чего он не мог понять, так это причины ее страха. Она не имела никакого отношения к высоте изгороди, ибо даже если бы малышка сорвалась и упала, то не ушиблась бы. Не имела она отношения и к нему с его машиной: мать летела к ребенку задолго до того, как он показался на дороге. Да и сама изгородь отстояла довольно далеко от проезжей части, и бояться, что девочка попадет под машину, вряд ли стоило. А сама женщина плотно сжала губы и молчала, видно не имея возможности поделиться с ребенком своими страхами — уж слишком они серьезны. И, самое главное, на машину женщина даже не взглянула, ни вслед, ни в оба конца дороги. Она смотрела в сторону темневшего на заднем плане леса.

Страх? — подивился Моллой. Но перед чем? И не стал разбираться — всего лишь моментальный «снимок», который он сделал, проезжая мимо. Сделать-то сделал, но не проявил.

Показался еще один поселок. Там Моллой тоже не остановился, даже названия его не узнал. Он лежал как на ладони, открытый во всех направлениях, и было очевидно, что никакого бродячего цирка там нет.

Однако что-то и в этом поселке показалось Моллою странным. Что именно, он никак не мог понять, потому что знай катил себе дальше. И все же чувствовалось там какое-то подводное течение… ну, повышенная напряженность, что ли, какая-то особая атмосфера. На улице стояли люди по двое, по трое, разговаривали. Завидев его машину, они бросали на него равнодушные взгляды через плечо, их занимало что-то совсем другое, его появление лишь на мгновение отвлекло их. Из верхних окон чуть ли не каждого дома выглядывала хотя бы одна женщина. Причем смотрели они не вниз, в переулки, а куда-то вдаль. В сторону деревьев на окраине. «Если видишь, как женщина в одном доме или в двух разглядывает дали, — сказал себе Моллой, — это всего лишь самое обыкновенное любопытство. Но когда таким делом занимаются все сразу, тут уже что-то совсем другое».

И каждый раз, стоило ему только увидеть где-нибудь малыша, как моментально откуда-то появлялась мамаша, дула к нему напрямки и немедленно тащила домой. Моллою хотелось знать, откуда взялся страх за жизнь детей, который, казалось, молниеносно распространялся по сельской округе.

Он прибавил скорости, хотя ехал и так достаточно быстро, причем даже сам мне заметил этого, пока не взглянул на стрелку спидометра.

К тому времени, как он добрался до следующего населенного пункта, уже пали сумерки. Живописная деревушка вся купалась в пурпурном сиянии неба, однако и здесь незримые швы, связующие людей, были прошиты черным крепом. Такие же небольшие кучки мужчин. У одного оказался дробовик. Они передавали его из рук в руки, рассудительно рассматривая. Возле другой группы стояла собака на поводке. Дети исчезли совершенно. Моллой не заметил ни одного. Там, где в верхних окнах горел свет, сами окна плотно прикрывали ставни, и свет боязливо пробивался сквозь щели.

Он поехал дальше и вскоре ощутил, что уже не один в машине. На сиденье рядом с ним поселилось беспокойство, и ему показалось, что воздух для этого времени года слишком холодный и влажный.

Немного погодя вдали слева показались какие-то огни, тусклые в полусвете сумерек. Он решил, что добрался до Тэкери, следующего местечка по пути. Его удивило, что дорога почему-то проходит так далеко от деревни, а огни движутся как-то необычно. И тут до него дошло, что перед ним не огни домов. Светлые пятна пульсировали, подскакивали вверх и опускались вниз, подскакивали и опускались. То были огни ярко горевших факелов, люди ходили по лесу среди деревьев и что-то искали, за чем-то охотились.

Что же они ищут, за чем охотятся? В лесной тьме? Они напоминали искры возгорания опасности, эти огни, и когда уже пала ночь, он на полной скорости ворвался в Тэкери с включенными фарами. Они ярко высветили главную улицу с ее двумя поворотами. Машина остановилась.

В Тэкери вокруг него творилось нечто невообразимое. Посреди деревушки стоял шатер — Моллой таки догнал бродячий цирк. Однако казалось, что тут пронесся ураган. Несколько палаток лежали на земле. Прилавки были перевернуты, а громадные полосатые тенты, которые создавали тень, висели клочьями. У одного из фургонов отлетело колесо, и он осел набок. Кругом валялись жареные кукурузные хлопья, высыпавшиеся из мешков и втоптанные в землю бесчисленным количеством ног, а также лопнувшие воздушные шарики. Один из них, все еще надутый, зацепился за конек крыши ближайшего дома и покачивался там на своей крепкой ниточке. Валялась даже мужская шляпа, втоптанная в рассыпавшуюся пшеницу.

Моллой вышел из машины и походил немного в этом беспорядке. Площадь, улицы были странно пусты. Все попрятались по домам. Наконец он увидел какого-то человека, тоже болтавшегося там, как и он сам, подошел к нему и дернул его за рукав:

— Что здесь произошло, приятель?

Мужчина не отрывал блуждающего взгляда от земли. Он вел себя так, будто ему задали совершенно нелепый вопрос.

— А вы-то где были? — только и ответил он, причем с иронической интонацией.

— Не здесь. Не спрашивал бы, будь я здесь.

Взгляд мужчины по-прежнему выискивал что-то на земле.

— Да парочка этих чертей вырвалась на свободу, причем посреди толпы.

— Каких еще чертей?

Мужчина сменил тему разговора:

— И ведь только что их отремонтировал. На семнадцати камнях. Представьте себе. Сорвали прямо с запястья. А заодно оторвали и рукав у пиджака. — Он что-то поднял. — Вот он, рукав. А часов нет.

Моллою нужно было точное слово. Ему хотелось, чтобы его произнесли вслух, ведь оно не давало ему покоя в течение последних нескольких часов. Он спросил медленным скрипучим голосом:

— Так что за черти вырвались на свободу?

— Львы, — ответил человек. — А иначе бы отчего такой переполох и страх?

Моллой отпустил его рукав, чуть ли не отбросил его от себя.

— Львы, — энергично произнес он, — это уже по моей части.

Мужчина пошел дальше, все еще продолжая поиски.

— Кто-нибудь пострадал?

— Да многие понахватали синяков и шишек…

— Я имею в виду от них.

— Только один парень, тот, что присматривал за ними. Он был единственный, кто пошел навстречу им. У всех остальных хватило ума броситься в другую сторону, причем очень быстро.

— А кто знает, как все случилось?

Человек неопределенно пожал плечами:

— Вот именно — кто знает?

— Ну а где же этот укротитель или как его там?

— Лежит в доме священника. Его отнесли туда вскоре после того, как все произошло. Больницы у нас здесь нет. За ним пришлют сегодня вечером карету «Скорой помощи», чтобы отвезти его в…

— Покажите мне, где дом священника.

— Пусть вам покажет кто-нибудь другой, — нелюбезно отказался мужчина. — Мне нужно найти часы.

— Ну, получше ищите, — съязвил Моллой и оставил мужчину, усевшегося на землю с широко расставленными ногами.

У Моллоя создалось впечатление, что хранитель не так уж и пострадал, просто был весь в бинтах и испытывал безутешное горе. Он лежал на койке в передней гостиной преподобного отца, за ним присматривали женщины трех поколений, перебраниваясь по поводу того, как следует оказывать первую помощь:

— Беда с твоими повязками, ма. Ты просто не знаешь, когда остановиться. Рана у него около плеча, а ты забинтовала руку до самых кончиков пальцев. Всему же есть предел, не обязательно накручивать бинт, пока он не кончится.

Моллой ненавязчиво сумел выпроводить спорящих в коридор и остался один на один со своим будущим свидетелем. Окружающая обстановка сломила бы художника по интерьеру. Керосиновая лампа в форме песочных часов освещала комнату молочно-белым светом. Фиалки — а может, незабудки? — набросанные по всему стеклу, как оспинами испещряли лица обоих — и задававшего вопросы, и отвечавшего на них. Эти крапинки создавали также впечатление, будто по стенам, следуя особому образцу, ползают пурпурные мошки.

Хранитель явно тревожился, лихорадочно ерзал на диване, но причиной его беспокойства, несомненно, была не комната ужасов, в которой он оказался.