Моллой вышел, украдкой прикладывая платок ко лбу.

— А вы будете работать в паре. Мы подошли к главной фигуре. И если старая поговорка о том, будто две головы лучше, чем одна, и имеет какой-то смысл, мне, чтобы сравняться с ним, понадобилось бы целое отделение. Говорят, он якобы знает, о чем вы думаете. Мой вам совет: ведите себя так, словно он это знает, тогда вы ничего не напорете. Его имя Джеремия Томпкинс, и живет он вот по этому адресу. Внешне там и смотреть-то не на что, только вы не обманывайтесь насчет его внешнего вида и не думайте, будто он ничего собой не представляет. Другие до вас допускали ту же самую ошибку и потом очень сожалели. Если можете, не выпускайте его из виду; если все-таки придется выпустить его из виду на мгновение-другое, удостоверьтесь хотя бы в том, что не выпускаете его из диапазона вашей слышимости. Диктофоны и всякие другие подобные штучки.

Сокольски посмотрел на Доббса.

— И он что, будет знать, чем мы занимаемся? — спросил коп в тревоге дрожащим голосом.

Макманус только и сказал ему:

— Сколько вам лет, Сокольски? — И продолжал, не дожидаясь ответа: — Будьте готовы в любую минуту зацапать его. Ждите, если можете, пока у вас не появится на него что-нибудь определенное. Однако в любом случае завтра к полуночи, за сутки до крайнего срока последнего пророчества, он должен быть в каталажке. Выполняйте!

Дверь открылась, они вышли, и приглушенный голос, удаляясь, жалобно спросил:

— А как надо стараться не думать, чтобы не выдать, о чем думаешь?

Затем дверь закрылась, и Макманус повернулся к Шону:

— А теперь займемся вами. Вы находитесь в самом центре опасности. Вы прикрываете мишень. — Он задумчиво погладил подбородок. — Вы боитесь львов, Шон?

— Никогда об этом не задумывался, — откровенно признался Шон. — Пожалуй, не лег бы со львом в постель, будь у меня выбор. Во всяком случае, вплоть до настоящего момента никаких отношений со львами я не поддерживал. Они занимались своим делом, я — своим.

— Ну, зато отныне, боюсь, вам с ними придется повозиться, — сухо заметил Макманус. — Не надо понимать меня буквально. «Лев», на борьбу с которым я вас ставлю, может принять чуть ли не любую форму. Может оказаться пулей, удавкой на шее или чашкой кофе с ядом, и не исключено — самым настоящим львом в натуральную величину. Точно мы ничего не знаем, кроме указанного для совершения сего акта времени — послезавтра в полночь. А это уже кое-что. Даже очень много.

Ваша задача — сохранить ему жизнь. Есть и такой вариант: заполнить весь дом парнями вроде вас, послать туда человек шесть или целую дюжину. Но тогда «лев» сразу почует их, отсрочит свой визит и появится в какое-нибудь другое время, когда его уже никто не ждет. Это не в наших интересах. Я хочу, чтобы он пришел в назначенный срок… — Макманус стукнул кулаком по столу. — И чтобы уже больше никогда не появился снова!

Потому-то и отправляю вас туда одного! Идите в заднюю комнату, где девушка сейчас отдыхает, и как только наша сиделка скажет, что ей уже лучше, поезжайте к ней домой. Вы ее гость, ее дружок — мне все равно, кто вы.

Только смотрите, чтобы после послезавтрашней полуночи ее отец остался жив! Остальное — все на ваше усмотрение.

Шон повернулся и без единого слова вышел.

Макманус остался один за своим столом и с карандашом. Операция началась.

Глава 5

Ожидание: телохранитель против планет

Колеса замкнуло, машина остановилась перед домом. Джин выключила зажигание.

— Вон он. — Она показала подбородком на дом.

Шон посмотрел на него. Посмотрел очень внимательно — ведь видел его впервые. Он где-то слышал, что детектив должен смотреть на какой-то предмет много раз: мол, чем больше смотрит, тем лучше, ибо каждый раз узнает о нем что-то новое. В том-то, мол, и заключается суть детективной работы: смотреть и смотреть, пока наконец не узнаешь всего, что может сказать тебе сама эта вещь. Он никогда не соглашался с подобной установкой — она была не для него. Считал ее справедливой в отношении мелких самоочевидных вещей, которые можно оторвать от окружения и взять для отдельного рассмотрения самих по себе. Однако же для получения общего представления, общей картины, панорамы, единого целого предпочитал всему свежий, ничем еще не испорченный взгляд. А то, что приходило потом, почти нисколько и никогда первое впечатление не улучшало. Последующие взгляды только смазывали четкость первого впечатления.

Это вовсе не означало, что он такой всезнайка и ему достаточно всего раз взглянуть на картину или обстановку, как он уже знает о ней все. Это означало, однако, что, каково бы ни было его первое впечатление от данной картины, оно, скорее всего, оказывалось ближе к истине, чем любое последующее. Он обладал хорошим воображением и был слабоват по части логических построений. Потому-то, наверное, и называли его мечтателем.

Поместье оказалось большое, а сам дом занимал лишь незначительную его частицу и сейчас находился в самом его центре — такая открывалась перспектива с того места, где они остановились. На самом же деле дом являлся не более чем серо-белой вехой, почти затерявшейся на пересеченной покрытой зеленью местности. За домом она слегка возвышалась, там росли деревья. Судя по белой коре, березы. Их было слишком много, и они, спускаясь вниз, подступали слишком близко, представляя собой потенциальную опасность, ибо за первыми же двумя-тремя рядами воцарялась тень, скрывавшая абсолютно все. Среди них мог подкрасться и затаиться кто угодно, зверь или человек.

Сам дом ему не понравился. Ну будучи архитектором, Шон затруднялся определить, в каком стиле он построен. Невысокий, разлапистый, из светлого камня дом, хотя и двухэтажный, обманывал глаз и казался одноэтажным, поскольку все окна на первом этаже, особенно с лицевой стороны, были удлиненной формы и открывались, как двери, причем занимали такую часть фасада, что для окон второго этажа оставалась вверху лишь небольшая полоска, и те по сравнению с нижними смотрелись как не привлекающие внимания квадраты.

Ни мрачным, ни зловещим с виду дом не выглядел. И все же, слишком массивный, слишком формальный по архитектурному замыслу, он обладал нейтральными чертами общественного здания, не располагал к себе и не годился для личной жизни. В нем бы следовало разместить художественную галерею, библиотеку или какой-нибудь центр. Тогда бы вам захотелось зайти в него и с удовольствием по нему побродить. Но спать в нем вы бы не пожелали.

— Сколько вы в нем живете?

— Всю жизнь.

— Тогда вам, наверное, все равно, — тихо и задумчиво сказал он.

Они вышли из машины и прошли по короткой дорожке к парадной двери. У основания ступенек в качестве печати перманентной собственности располагался в камне бронзовый венок, в нем буквы «У.Р.», тоже бронзовые. Небольшие, но неуничтожимые.

— Полагаю, инициалы вашего отца…

— Деда, — поправила она. — Он и построил дом. В те дни в имение приходилось ездить в экипаже. И, отправившись по делам утром, вы добирались сюда лишь к сумеркам. — Она провела по инициалам носком туфли. — Дед и сделал все деньги в нашей семье. Я его не видела, но вроде как завидую ему.

— Почему? Потому что он сделал все деньги в семье?

— О, нет. Потому, что прежде, чем начать их делать, он прожил примерно двадцать лет. Ни у отца, ни у меня такого уже не было.

По обеим сторонам от ступенек лежали на плитах два мраморных льва. А может, две мраморные львицы, поскольку у них не было грив. Довольно маленькие, меньше натуральной величины. Местами мрамор пошел полосами и пожелтел от непогоды. Поднимаясь на крыльцо, Шон погладил одного по голове:

— Они несколько не к месту, вам не кажется? Каждый раз, когда он входит или выходит, они попадаются ему на глаза.

— В самом начале я подумывала о том, чтобы их убрать, но так ничего и не сделала. Я наблюдала за ним, когда он проходил мимо. Похоже, они ничего для него не значат. Он так к ним привык, что, полагаю, их вообще не замечает. Они каменные, и он не думает о том, что им полагалось изображать первоначально, сейчас львы лишь часть подъезда. Он боится… настоящих.