— И почему же?

— Бог ее знает. Мне кажется, дурная наследственность. Она вся в мать. Та же самая, так называемая «творческая жилка», что не позволяет ее матери уделить дочерям больше двух минут времени, заставляет Фрэн порхать с места на место. А вот покойный отец ее — тот был человеком спокойным, обстоятельным. Ему хватало для полного счастья службы в какой-то государственной конторе, пинты пива после трудового дня и ирландского хоккея на траве. Но Фрэн считала его скучным, начисто лишенным честолюбия человеком и страшно боялась стать такой же, как он. Она его очень любила, но однажды сказала, что он мещанин, а я считаю, что он просто знал, что ему нужно для счастья. Мы с ним никогда не встречались, но думаю, он был доволен своей судьбой. Фрэн, конечно же, считает, что быть довольным жизнью неприлично.

— Но это самый близкий и надежный путь к счастью.

— Она считает, что это самый неразумный путь к счастью, потому что так не приобретешь жизненного опыта.

— Но зато и шишек не набьешь, — сказал Эндрю.

— Я пытался ее разубедить. Я не уставал повторять, что она слишком сильная, чтобы погрязнуть в будничной рутине, и что, даже не переезжая с места на место, можно ощущать течение жизни, но она не хотела мне верить.

Эндрю не знал, что сказать.

— Как бы то ни было, то ли из-за дурной наследственности, то ли так уж сложилось, но она такая же непостоянная, как ветер. Не знаю, случалось ли ей в жизни когда-нибудь заканчивать начатое, но вполне возможно, что она отмахнулась от меня точно так же, как и от всех остальных незавершенных проектов.

— Ох, не надо о грустном.

— А что такого? Если бы она того хотела, то без оглядки бросилась бы в Хартум, а любой, кто попытался бы ее похитить, костей бы потом не сосчитал.

— Но ведь вы собирались жить вместе.

— Только она этого не хотела. Она приходила в ужас от одной только мысли.

Ричард покачал головой.

— Путешествие в Африку было ее лебединой песней. В Египте все было как… в медовый месяц. Господи, как я был счастлив. А в Судане пришла ее очередь радоваться. Она села в свой долгожданный поезд. И мы поехали по богом забытой дороге, где все так безрадостно, — понимаешь, что я имею в виду? Жара, сухость, дышать нечем, но вагоны битком набиты, кругом шум и веселье — просто вечеринка на колесах! Фрэнс была вне себя от счастья. И тут она поняла, что все потеряет из-за меня, и это ее взбесило. Напряжение нарастало. Обиды, взаимные обвинения и тому подобное. И тут я исчез из чертова поезда.

— Хм. Думаю, ты выбрал не самое подходящее время.

— Фрэн тоже так думает. А теперь… Ну что теперь. Наши отношения висели на волоске, и я сомневаюсь, что этот волосок выдержит напряжение. Неожиданно обретя свободу, она не сможет устоять перед искушением. Бродит где-нибудь в Судане или в Египте — или где там ее леший носит — на поводу у своих желаний. Что взбредет ей в голову — одному богу известно.

Ричард ждал так, как никогда не ждал раньше. Ждал долго и мучительно, ожидал невозможного. Но как бы сильно он ни хотел, Фрэнсис не могла возникнуть перед ним во плоти, как часто случалось во сне, а без нее он ощущал себя таким же уязвимым, как в Абу-Хамеде.

Всего один звонок по телефону мог положить всему этому конец. День за днем он откладывал его на потом, не желая слышать ответа, потому что, находясь в подвешенном состоянии, он все еще мог надеяться. Только когда Вебстер начал намекать, что свяжется с суданской полицией, он больше не стал откладывать на потом решающий запрос. В тот понедельник, когда он уже должен был выйти на работу, Ричард пошел в посольство выяснить, пришел ли его паспорт, и попросил Вебстера позвонить в Египет, а именно — в отель «Абу-Симбель» в Асуане. Он объяснил, что ему надо узнать, лежит ли все еще их рюкзак в комнате хранения. Если его там не было, значит, и Фрэнсис след простыл. Проще не придумаешь.

С помощью Вебстера он очень быстро дозвонился до отеля. Ричард сказал администратору, что оставил там рюкзак несколько недель назад, и спросил, не забрала ли багаж его девушка.

— Много вас здесь таких, — резко ответил мужчина. — И все оставляют сумки!

— Помогите, пожалуйста. Мне необходимо знать, у вас ли мой рюкзак. Вы не могли бы заглянуть в комнату хранения? Это синий вещмешок, не очень большой, не тяжелый, и мы оставили его прямо за дверью.

— Простите, сэр. Я не могу покинуть рабочее место. Я очень занят. Перезвоните.

— Нет возможности перезвонить. Пожалуйста…

Вебстер взял трубку и сказал что-то по-арабски, а затем пояснил Ричарду:

— Он пойдет проверит.

— Что вы ему сказали?

— Я использовал служебное положение.

Египтянин вернулся к телефону через пару минут.

Синего рюкзака в кладовой не было.

Вечером Ричард сидел на террасе у Эндрю. Уже дважды — на вокзале — он был повержен, но тогда он чувствовал себя как приколотое иголкой насекомое, он еще продолжать двигать в воздухе ножками. Теперь же и конечности его отмерли.

Он раздумывал над тем, что ему делать дальше, когда Эндрю подъехал на своем «лэндкрузере» и бегом через весь дом кинулся к нему.

— Что с тобой?

— Залезай в машину, — сказал Эндрю. — Там девица, ирландка, только что поселилась в «Акрополе».

Не доходя до машины, Ричард успел спросить, когда Фрэнсис приехала, кто видел ее, как она добралась… Эндрю не знал подробностей, кроме того что кое-кто из экспатриантов разговаривал с ней, а новость о ее прибытии просочилась в «Меридиен».

— Я сразу же поехал за тобой.

— Я уже потерял всякую надежду, и тут — она! Как это похоже на Фрэн, чтоб ее! Боже, как я ждал этого. Скажу тебе, дружище, у меня будто кровь из вен выкачали. Я хочу сказать, черт возьми! Но все теперь будет по-другому. Я получил хороший урок. И я все ей скажу. Я скажу ей сегодня же вечером. Куда бы она ни поехала, я отправлюсь за ней. Что мне Лондон, что мне карьера! Я с нее теперь глаз не спущу до конца своих дней.

Эндрю притормозил у светофора и попытался убедить Ричарда не гнать лошадей.

— Ричард, нет никакой гарантии, что это она.

— Ради всего святого, много ли ирландок путешествуют по Судану без сопровождения?

— Немного, но за последнее время тебя не раз ждало разочарование, и тебе придется падать с большой высоты, если ты не опустишься на землю, друг. Охлади свой пыл, пока мы еще в пути.

Он говорил впустую. Ричард продолжал в том же роде, пока они не подъехали к отелю. Как только они поставили машину на парковку, Ричард рванулся было вперед, но Эндрю придержал его за локоть:

— Ричард, ей-богу, а что, если это не она?

— Не смеши меня.

— У вас остановилась девушка из Ирландии. Фрэнсис Диллон. Вы не могли бы ее вызвать?

— Ирландка?

Администратор проверил список постояльцев.

— Да. В номере «тридцать три».

Он снял трубку. Ричард сжал кулаки, торжествуя.

Эндрю улыбнулся:

— Может, мне удалиться?

— Нет-нет, ты должен с ней познакомиться!

Он наматывал круги в ожидании. Когда прозвенел лифт, они оба обернулись навстречу молодой женщине.

Жестокий поворот судьбы. Ричарду и без того было несладко.

Девушка прошла к стойке. Администратор кивнул в сторону Ричарда. Тот стоял в глубокой прострации.

— Ричард? — сказал Эндрю, сбитый с толку. — Фрэнсис?

Она поморщилась:

— Н-нет.

Журналистка из Белфаста. Ричард не мог понять, кто эта женщина. Объяснив, что они ошиблись, Эндрю заказал девушке выпить. Ричард сидел, ничего не говоря, смотрел на нее и не понимал, почему перед ним не Фрэнсис.

Где бы Фрэнсис в тот момент ни была и что бы она ни делала, они оба страдали от одного и того же: от неизвестности. Неизвестно где, когда, как, почему. Выдернутые с корнем из жизни другого, они остались жить в подвешенном состоянии, в неведении, в неопределенности, день за днем, неделя за неделей, пока недели не перерастут в месяцы, а месяцы в годы. Позднее ему пришлось свыкнуться с этим, но в тот день в Хартуме он был на пределе. Ему казалось, что он просто не вынесет еще одной ночи без нее. Зайдя в мужской туалет, он ударился о стену головой, удар был сильным, но легче не стало: как будто зудит где-то внутри и не почесать. Он вернулся и допил то, что оставалось в бокале. Все пошло кувырком. Зачем-то он сидел здесь с девушкой, которую не видел раньше и больше никогда не увидит, с девушкой, на месте которой должна быть Фрэнсис. Фрэнсис, наконец-то вернувшаяся к нему.