…Конрад Врукк подзывает официантку и заказывает обед. При этом он утвердительно кивает какому-то гражданину, который просит у него разрешения занять место за этим же столом, так как зал быстро заполняется возвращающимися с праздника людьми. Врукк внимательно слушает конец речи на немецком языке и объявление польского диктора:
«Говорит Щецин! Сейчас мы будем передавать перевод приветствия, оглашенного вчера на Всепольском съезде крестьян-передовиков Зигфридом Венцелем, руководителем делегации германских крестьян…»
После обеда Врукк уже не желает идти на дальнейшие дожинковые торжества, не желает смотреть на четыре тысячи людей, выступающих в смотре художественных самодеятельных коллективов. Он устал и изнервничался. Он хочет сейчас залезть в какую-нибудь укромную нору, немного отдохнуть и двинуться к Берлину, где его ждут пачки долларов, почет и торжественное обещание легкой жизни. Ему не надо искать такого места — он направляется прямо на квартиру, где нашел приют год назад, когда остановился в Щецине непосредственно перед своим бегством в Берлин.
Глава двадцать вторая Квартира № 31
Дом номер 22 на улице Малковского находится в центре, с правой стороны Аллеи Войска Польского, в каких-нибудь двух минутах ходьбы от отеля «Гриф». Это пятиэтажное здание, типичное для щецинского строительства времен германского капитализма. Через глубокую арку подъезда мы входим на темную лестничную клетку. Лестница крутая, с резной балюстрадой, которая некогда была темно-коричневого цвета, а теперь грязная и обшарпанная. Ступеньки серые, затоптанные. Из-под слоя грязи на стенах кое-где пробивается светло-зеленый фон, существовавший еще в первые дни постройки. По стене тянется сделанная масляной краской полоса, на которой можно обнаружить следы графических упражнений местных детишек: «Янек — осел», «Это дом бабы-яги», «Крысек — глупый»… Однако мы не пойдем выше. Не здесь помещается шпионское гнездо.
Надо выйти во двор. Он невелик, квадратен и Лишен всякой зелени — бетонированная площадка, заваленная шлаком, углем, песком и остатками развалин соседнего сожженного дома. Справа виднеются одноэтажные серые строения, | где помещаются разные сарайчики и уборная.
Идя дальше по следу Врукка, мы видим перед собой шестиэтажный флигель желтоватого цвета. Квадратные окна тут и там украшают цветные ситцевые занавески. Флигель имеет узкий вход. Дверь, видимо, когда-то отброшенная силой взрыва бомбы, висит на одной петле. На каждом этаже четыре двери в квартиры: две слева и две справа. Лестничная клетка и здесь выглядит не лучше той, которую мы видели раньше. Двери квартир темно-коричневые. Дверные проемы глубокие, мрачные. Поднимаемся на четвертый этаж. Слева — квартира номер 30, без таблички. Тут живет строительный рабочий. Нам приходится чиркнуть спичкой: свет на лестнице отсутствует уже несколько лет — на шестом этаже обвалился свод и сорвало проводку. Направо от двери квартиры номер 30 находится квартира номер 31. Мы видим тут алюминиевую табличку в форме визитной карточки, на которой выгравировано: «Евгения Кнець». Немножко в стороне, но на том же уровне, что и табличка, прибит кусок медного листа в форме круга величиной с блюдечко. В центре его — замочная скважина. Круг имеет свою историю…
Нет, читатель, вы не пожалеете времени, якобы бесцельно потраченного вами на осмотр неинтересного для вас дома! Все это нам очень пригодится. Контрразведка тоже детально изучала топографию этого забытого и запущенного дома, чтобы быть готовой к последнему акту драмы, где Конрад Врукк играл главную роль.
Звоним. Нам открывает дверь худощавая молодая женщина. Она невысока. Держится немного сутуло. На лице никакого выражения. Бледно-голубые глаза, редкие ресницы, узкие бледные губы. Нос тонкий и длинный с большими ноздрями и незначительным покраснением на конце, с легкой горбинкой. Подбородок острый, лицо скуластое.
Женщина эта может благодарить судьбу. Над ней висела страшная опасность: ведь она была на волосок от преступления. Ее черты хорошо знали сотрудники контрразведки в Щецине. Эта женщина вместе с хозяйкой квартиры Евгенией Кнець и Конрадом Врукком ходила по щецинским дансингам. Кнець знала, что Врукк — преступник, хотя и считала его только контрабандистом. Теперь она тоже сидит за решеткой. Нашей же собеседнице удалось не запутаться в паутине шпиона. Нет никаких оснований подозревать, что она знала о Врукке больше того, что рассказывает журналисту через несколько месяцев после эпилога шпионской аферы.
— Кнець была подругой какой-то Лизы или Луизы — хорошей знакомой или даже невесты Крогуля. А у Генрика Сухановича было много денег и часов… С Евгенией Кнець я познакомилась на швейной фабрике. Она работала швеей, а меня назначили ей в помощь. Потом Евгению выд-зинули кладовщицей, а я осталась на ее месте. На фабрике Кнець хвалили за то, что она хорошо работает… Когда Генек ставил водку, мы на фабрику не ходили. Как-то Евгения поссорилась с ним и даже не хотела пустить его в квартиру. . Это было вечером… Тогда он сломал замок, который на следующий день сам же и починил. Он говорил нам, что работал слесарем. Вон видите медную бляху на дверях? Это как раз память о нем… Он был вежливым человеком и любил петь. Что именно пел? Да разве я могу вспомнить…
Глава двадцать третья Женщина, вино и шпион
Мы входим в квартиру. С лестничной клетки попадаем прямо в кухню. Из нее ведут двери в квадратную комнату с двумя окнами, на которых красуются муслиновые занавески. На окнах несколько цветочных горшков, обтянутых розовой бумагой.
— Это ее цветы… Евгения очень любила цветы, проше пана…
Посредине комнаты — накрытый льняной скатертью стол, на нем большая стеклянная пепельница. У окна около стены стоит потрепанная козетка с вылезающими пружинами. Комод — какая-то безликая рухлядь: нечто среднее между шкафчиком и ящиком для мусора. Видимо, совсем случайно попавший сюда небольшой полированный шкафчик — единственный приятный предмет из всей меблировки этой невзрачной комнаты. Над ночным столиком — маленький образок «Скорбящей Матки Боски»…
Здесь скрывала Конрада Врукка его приятельница Евгения Кнець. По рассказам соседей, это была высокая шатенка с коротко подстриженными волосами, худощавая и изящная.
— Надо же так случиться: на такого подлеца нарвалась! — судачат теперь в доме номер 22 на улице Малковского. Но вообще люди тут говорят об этом случае неохотно, тем более с чужим человеком.
Дворник Халабурда тоже не слишком распространялся на интересующую нас тему:
— Дык вот… приходили к ней разные там знакомые…
Во всяком случае не следует представлять себе, что Евгения Кнець — это шпионка в стиле детективных романов, какая-то щецинская Мата Хари. Попросту она легкомысленно доверилась мужчине, о котором знала много плохого, но тем не менее укрывала в своей квартире. Понятие «укрывала» тут звучит немного ошибочно… Как говорится, Врукк не стоил тех марок, которые на него потратил генерал Гелен, и, между прочим, именно потому, что Врукк не умел скрываться. Замашки сутенера и страсть к водке гнали его чуть ли не каждый вечер в ночные рестораны этого портового города. Кельнеры вежливо кланялись высокому молодому человеку, который читал только левую сторону меню, даже не заглядывая в ценник. А на фабрику на улице Рузвельта после каждого такого вечера не являлись на работу две швеи.
Собственно говоря, в Щецине Врукк не предпринимает никаких попыток возобновить свою шпионскую работу. Не пробует он и завязывать разговоры с незнакомыми мужчинами. Пристает лишь к посторонним женщинам, и Евгения Кнець, быстро раскусив и исследовав существо этих знакомств, однажды из зависти отказывается впустить Врукка ночью в свою квартиру. В этом городе Врукк уже не бродит около казарм и не пытается раздобыть бланки документов. Зато буквально на второй день приезда мы видим его в ресторанчике «Байка» («Сказка»). Он приходит туда с двумя женщинами из квартиры номер 31. Занимает столик во втором зале, где стеклянный паркет освещен снизу разноцветными лампочками. Здесь, в специальной нише, сидит джаз из шести человек. Шпион с любопытством оглядывается по сторонам: тут в этот вечер пируют скандинавские офицеры с торговых кораблей и несколько работников местной верфи.