— Вы имеете хотя бы приблизительное представление о средней продолжительности жизни людей на вашей планете? — спросил Морель.

«Должно быть, этот Морель научился задавать нелепые вопросы там же, где и Меткаф», — подумал Джордж.

— Весьма смутное, сэр. Люди на Столице живут не более семидесяти — семидесяти пяти земных лет. Когда кто-нибудь достигает восьмидесятипятилетнего или девяностолетнего возраста, это становится сенсацией.

— Ясно… Учитывая детскую забывчивость, можно принять восемьдесят лет за базовый верхний предел выживания знаний об определенном участке неба. Вы понимаете, к чему я веду?

— Нет, сэр, — отозвался Джордж.

— Похоже, я уловил вашу мысль, доктор, — вмешался Рэндолл. — Звезды не могут просто появляться и исчезать. Они вечны. Должно быть, при некоем циклическом движении неба Столицы Потерянная Звезда исчезает из виду — если предположить, что эта легенда основана на реальном факте. Но поскольку никто из живых людей не помнит, чтобы он видел Потерянную Звезду, продолжительность жизни дает вам нижний предел продолжительности этого цикла.

— Вот именно. Эти восемьдесят лет дают нам нижний предел для цикла, о котором мы говорим.

— А, понял! — воскликнул Джордж. Он был достаточно умен, чтобы понять цикличность движения небесных светил, и как только он вспомнил об этом явлении, ему стало ясно: звезды не исчезают. Просто он никогда не задумывался об этом. Подчиняясь установкам правительства гардианов, он никогда не верил, что светящиеся точки в небе — мощные солнца.

— Так что это за цикл? — спросил Меткаф.

— По-моему, ответ очевиден.

— Можете назвать меня кретином, доктор, — великодушно сказал Меткаф, — но объясните, что к чему.

— Есть предположение, что солнце Столицы — одно из пары.

— Я знаю, что такое двойное солнце: две звезды, движущиеся по орбите одна вокруг другой, — проговорил Джордж, — но никто на нашей планете никогда не видел второго солнца или хотя бы особенно яркой звезды.

— Разумеется. Но что вы скажете о сиянии, исходящем с севера и видном с экватора?

— Значит, это был свет второго солнца?

— Очевидно, да. Вам это что-нибудь говорит, командир Меткаф?

— Еще бы! — Меткаф кивнул и задумчиво продолжил: — Северный полюс Столицы должен быть точно обращен к другой звезде — только в этом случае вторую звезду нельзя увидеть с южного полушария Столицы.

— Вы совершенно правы. И все это говорит о весьма необычном строении звездной системы Столицы, — согласился Морель. — Но другого объяснения описанному вами явлению я не вижу.

— Сэр, позвольте спросить, — начал Джордж, — о какого рода необычном строении вы говорите?

— Сейчас попробуем собрать воедино все, что нам известно. Солнце Столицы… как вы называете его?

— Нова-Сол.

— В Лиге можно насчитать десяток звезд с подобным названием, — буркнул Морель. — Люди не отличаются оригинальностью… Итак, Нова-Сол находится в двойных взаимоотношениях с другой звездой — обе они движутся по орбите вокруг друг друга или, точнее, вокруг пустого участка космоса на полпути между ними, где гравитационное притяжение двух звезд полностью уравновешено. Эта центральная точка равновесия называется центром тяжести системы. Две звезды обращаются вокруг этой точки с периодом не менее восьмидесяти лет. Пока вам все понятно?

— Да. Но я не понимаю, как вторая звезда может оставаться невидимой на протяжении всего цикла.

— Подождите, доктор, — вмешался Меткаф. — По-моему, я понял: орбита Столицы — не планета, а сама орбита совмещена с орбитой второй звезды. Сейчас эта орбита обращена ко второму солнцу.

— Вот именно! — довольно усмехнулся Морель.

— Постойте, повторите еще раз, — попросил Джордж.

Морель вздохнул с обреченностью человека, которому за свою жизнь довелось поведать слишком много медленно соображающим студентам.

— Сейчас попробую объяснить. — Он вдруг поднялся, вышел в соседнюю комнату и вернулся с большим листом плотной бумаги, ножницами и маркером. Морель бесцеремонно смахнул с большого круглого стола все лишнее, и Джордж с Меткафом успели подхватить кофейные чашки в последнюю минуту.

Морель разложил бумагу на столе и быстро изобразил на ней схему.

— Теперь смотрите, — начал он. — Обычно все тела в Солнечной системе движутся в одной и той же плоскости. Я нарисовал здесь основные элементы Солнечной системы Земли. Если вы хотите изобразить орбиты всех планет, кроме Плутона, можно воспользоваться листом бумаги, как это сделал я. Если не считать отклонения в пару градусов, все орбиты находятся в одной плоскости. Плутон — исключение, которое помогает объяснить правило. Орбита Плутона отклонена на… — сколько там? — на семнадцать градусов от плоскости остальных орбит. Если бы понадобилось точно изобразить орбиту Плутона, я взял бы проволоку и проткнул ею бумагу — так, чтобы половина проволочного кольца находилась поверх бумаги, то есть ровной плоскости, а половина — под ней, а потом отклонил эту орбиту, проволочное кольцо, под углом семнадцать градусов от бумаги, представляющей плоскость Солнечной системы. Это дало вам хоть какое-нибудь представление о плоскости орбит?

— Пожалуй, да, — кивнул Джордж. Он уже начинал все понимать и досадовать на школьных учителей, которые этого не объясняли. Джордж, поклонник техники, машин и механизмов, впервые познакомился с самой огромной заводной игрушкой в мире, узнал сложный и упорядоченный танец небесных тел.

— Замечательно, — заключил Морель. Он явно перенесся в учебную аудиторию, и все его слова и жесты стали более отчетливыми, словно он читал лекцию перед целым курсом слегка озадаченных студентов. Его голос окреп, произношение стало четче, жесты вдруг приобрели размах и выразительность. — А теперь, поскольку наш лист бумаги достаточно велик, я могу изобразить здесь совершенно иную солнечную систему — со звездой, планетами, спутниками и так далее. Заметим, что все это находится на одном ровном листе бумаги, все движется в одной плоскости. А теперь нарисуем орбиты планет второго солнца — хотя бы еще одну.

Он провел маркером от одного из двух солнц большой круг, который прошел сквозь оба солнца — так, что две звезды оказались разделены диаметром круга, расстоянием в сто восемьдесят градусов друг от друга.

В центре этого большого круга доктор поставил точку.

— Эта точка — центр тяжести, в буквальном смысле — точка равновесия системы, где притяжение одной звезды абсолютно равно притяжению другой, и эти притяжения взаимно нейтрализуются. Это центр гравитации, точка равновесия всей системы. Теперь представьте себе, что два солнца движутся по орбите вокруг этого центра тяжести, а планеты вращаются вокруг своих солнц — все это вращение происходит в одной плоскости.

— Понятно, — кивнул Джордж, чувствуя, что Морель ждет именно такой реакции.

— Вот и хорошо. Такой вид имеет большинство систем двойных звезд, и это вполне понятно. Но теперь мы подходим вплотную к уникальным характеристикам вашей системы Нова-Сол.

Морель снова взял маркер и пометил одну солнечную систему буквой альфа, а другую — бета, затем взял ножницы и вырезал орбиту внешней планеты каждой системы. У него получилось два бумажных круга, каждый с солнцем, отмеченным точкой в центре, и планетарными орбитами вокруг солнца. Он взял систему Бета в левую руку, а систему Альфа — в правую.

— А теперь перейдем от двух измерений к трем.

Морель сориентировал систему Альфа перпендикулярно полу и повертел в руке систему Бета.

— Как видите, я могу повернуть солнечную систему Бета под любым углом к плоскости солнечной системы Альфа, но это вращение никак не повлияет на плоскость, в которой две звезды вращаются вокруг друг друга. Теперь повернем систему Бета под девяносто градусов к системе Альфа, потом под сорок пять, параллельно и под сто тридцать пять. Как бы я ни повернул ее, вы по-прежнему можете представить себе круг — общую орбиту, объединяющую эти два солнца. Они будут двигаться относительно друг друга в любом случае, какими бы ни стали плоскости планетарных орбит.