Противоречиво? Да. И официальные мотивы отставки нам не известны.

Но зато известно, что в дни революции высокий церковный и государственный сановник, кавалер высших орденов империи Напп и подчиненные ему монахи-августинцы, особенно чехи, вели себя так, что это по меньшей мере должно было вызвать недовольство властей, взбешенных восстанием Венгрии, баррикадными боями в Вене и Праге, студенческими демонстрациями и делегациями, колесившими по стране, крестьянами, которые не дождались утверждения учредительным рейхстагом новых законов, явочным порядком срывали с себя ярмо барщины и феодальных податей.

Революция поставила на край пропасти весь феодально-бюрократический габсбургский режим. Пришлось увольнять в отставку наиболее ненавистных чиновников, сочинять конституции, заигрывать с буржуазией и крестьянами, расстреливать из пушек рабочие кварталы Вены, впускать в Венгрию армию Паскевича и даже менять императоров: Франц-Фердинанд отрекся в пользу Франца-Иосифа.

И когда режим все-таки удержался, счеты стали сводить со всеми.

Шестидесятишестилетний Наш, прелат и «Gymnasial-Studien-director», конечно, и близко не подходил к баррикадам. И его монахи тоже. И вряд ли они перестали на время революции молиться и служить мессы. Но они все же посмели проявить неподобающие им симпатии.

Ярослав Кршиженецкий обратил внимание на обнаруженное в монастырском архиве письмо патера Ансельма Рамбоусека патеру Матеушу Клацелу, которому — как мы помним — Мендель позднее задолжал свое трехмесячное жалованье. (Клацел накануне событий был отпущен аббатом на родину — это практиковалось, а у него была больна мать.)

Рамбоусек сообщал, что весной 1848 года из Брюнна в Вену выехала депутация революционных студентов и патриотов (то есть чешских патриотов, сторонников национального возрождения). В депутацию вошли двое чехов-монахов из общины святого Томаша — Филипп Габриель и Франц Теодор Братра-нек, одна из наиболее ярких в монастыре фигур, в то время личный секретарь аббата.

«Неделю спустя, — рассказывал Рамбоусек в письме, — приехала ответная депутация из венских студентов и гвардейцев [33]. Нам предстояло расквартировать 20 человек. Прелат сделался среди них весьма популярен, особенно после того, как однажды вошел в трапезную в широкополой фетровой шляпе и с великолепной студенческой трубкой в руке…»

Собственно, сам Напп всего только позволил двум «братьям» участвовать в революционной депутации, а всем остальным — принимать венских студентов, и еще проявил себя как радушный хозяин. Но так себя вели далеко не все аббаты и высокие чиновники — столпы церкви и трона. Весьма вероятно, что его отставка была связана именно с этими событиями…

Сам Грегор Мендель — по свидетельствам — встретил события 1848 года радостно. Он был сыном барщинного крестьянина, а революция хоть и потерпела поражение, все-таки смела остатки феодальных институтов, тяготевших над сословием, из которого Мендель вышел.

…Вернемся к Наппу. Он отстранен и в судьбе школьного дела города Цнайма не может быть теперь заинтересован по службе. Однако он заинтересован судьбой Менделя, своего меньшего собрата и ученика, вызвавшего его восхищение способностями и трудолюбием. Эмеритальный директор гимназий и училищ хоть он и не у дел, но все же персона. Связи и авторитет не утрачены совсем, и желаемого он может добиться.

Но вот новая загвоздка: судьба Менделя по окончании Богословского института уже устроена. Рукоположенный в священники двадцатисемилетний каноник получил превосходный приход в Старом Брюнне, и, конечно же, хоть он и отрекся от собственности, какие-то деньги за труды по Службе Спасения должны были попадать в его кошелек. (Кстати, о приходской службе почему-то в биографии не упомянуто.)

Следует не забывать еще такого обстоятельства: Мендель чувствовал себя обязанным помогать родителям деньгами, а более того, возместить младшей сестре Терезии жертву, принесенную семь лет назад. Сейчас для этого самое время: Терезии исполнилось двадцать. Право, приход в центре Брюнна должен приносить, пожалуй, несколько больше, чем шестидесятипроцентный супплентский оклад.

Есть документ, поясняющий причины происшедшего, — официальное письмо прелата епископу графу Шафготчу. Вот оно:

«Ваше Милостивое Епископское Преосвященство!

Высокий Императорско-Королевский Земельный Президиум декретом от 28 сентября 1849 года за № Z 35338 почел за благо назначить каноника Грегора Менделя супплентом в Цнаймскую гимназию. Сообщая об этом Вашему Милостивому Епископскому Преосвященству в соответствии с возложенным на меня долгом, осмеливаюсь лишь присовокупить, что оный каноник образ жизни имеет богобоязненный, отмеченный скромностью, воздержанием и добродетельным поведением, его сану полностью соответствующим, сочетающимся с большой преданностью наукам;

к попечению же о душах мирян он, однако, пригоден несколько менее, ибо стоит ему очутиться у одра больного, как от вида страданий он бывает охватываем непреодолимым смятением и сам от сего становится опасно больным, что и побуждает меня сложить с него обязанности духовника.

Напп».

Таким образом, нам становятся известными некие любопытные детали событий, происшедших, когда новоиспеченный каноник попытался исполнять обязанности приходского священника. Позволим себе, однако, не ограничиваясь цитированием документов, поразмышлять над этими уже известными читателю деталями.

У патера Грегора — так свидетельствует это письмо — упорно не вырабатывалась профессиональная отчужденность гробовщиков, патологоанатомов и священнослужителей — способность близ мертвого тела с привычной деловитостью рассуждать о размерах гроба, качестве глазета, изменениях, обнаруженных при вскрытии в органах, или о райском блаженстве, уготованном душе покойного, если он был истым праведником или своевременно покаялся во грехах. Проза ремесла, хоть оно и способно «освободить от мучительных забот о хлебе насущном», оказалась для Менделя невыносимой настолько, что он чуть ли не очутился на грани душевного расстройства…

Что ж, может, так оно и было. А может быть, все было совсем не так?… Объяснение причин его ухода со священнического поста, данное прелатом Наппом, было безоговорочно принято всеми биографами. Однако в 1967 году были опубликованы письма младшего из менделевских племянников — врача Фердинанда Шиндлера, написанные им в 1902 — 1909 годах на ужасном английском языке (одно — на немецком) замечательному английскому генетику Бэтсоиу. Младший племянник внес сумятицу в объяснение ряда событий жизни своего знаменитого дяди. Он писал, например, что в госпитале святой Анны, входившем в старобрюннский приход, каноник Мендель посещал не только палаты, где ему полагалось утешать больных к напутствовать умирающих. Он посещал еще и морг и присутствовал при вскрытиях трупов. Ему, видите, было интересно ознакомиться с анатомией человеческого тела; он рассказывал, вероятно, об этом своим племянникам, когда посылал их учиться на медицинский факультет. Трудно сказать, не вызвала ли нареканий такая любознательность каноника. Впрочем, среди медиков в католических странах и в те времена и позднее было известное число монахов. Но упомянутое свидетельство не согласуется с особой чувствительностью, описанной прелатом Наппом для оправдания ухода Менделя с пастырского поста. Можно предположить, что аббат-филолог просто считал не очень целесообразным, чтобы способнейший, отмеченный высшим отличием выпускник монастырской богословской школы нес обычную священническую службу, в которой его таланты не могли бы раскрыться должным образом.

…Впрочем, долго ли предстояло ему отбывать приходскую повинность?… Ведь он уже целый год готовился сдавать экзамен на степень доктора богословия (в Австрии вместо диссертаций писали письменные экзаменационные сочинения на предложенную тему). До сих пор все экзамены завершались для Менделя «primura eminentium» — «первым отличием». Вряд ли бы он провалился на докторском, а получив степень — пожалуй, это было тоже в пределах возможностей г-на Наппа, — мог бы занять и место преподавателя одной из богословских дисциплин в Брюннском теологическом институте.