— Нет его. Оставьте записку, суньте под ведро на крыльце. Он внимательно посмотрел на нас и кинул быстрый взгляд на святилище. Отсутствие у нас фотоаппаратов и индифферентное поведение, кажется, его удовлетворили.

— Я ему скажу, что вы были. Родственники?

Мы сидели в лавке Джозефа и его индейской жены. Кажется, эта лавка и составляла почти всю деревню, во всяком случае, поблизости стоял еще один дом, а во дворе его сушились дрова (тоже экзотическая для Штатов деталь).

Сама деревня с почти грузинским названием Тсакуршови расположилась высоко на 3-й месе. От лавки Джозефа и Джейн широко видна была серовато-желтая равнина внизу с редко разбросанными домиками хопи и четкой прямой дорогой. По дороге полз небольшой караван: люди из отдаленных деревень направлялись, очевидно, на 1-ю месу, осуществляя тем самым свое право на уединение. Это право, увы, предусматривало наше отсутствие. Время уходило, и мы ждали от Джозефа и Джейн хорошего совета.

Со всех стен уставились на нас качины. Ни в одной из лавок по пути не видел я таких качин. Они занимали все стены в двух комнатах. Люди в масках и шкурах, с дощечками на спине, с зеркальцами под коленкой. Стоящие на одном колене, застывшие в танце, прицеливающиеся из луков.

Другие — с шарообразными глиняными головами, откуда торчали какие-то три перископа. Наконец, голые, нелепо размалеванные люди без масок с ломтями арбузов в руках.

— Это клоуны, — пояснил Джозеф, — во время обрядов они передразнивали уважаемых духов. Хопи считают, что смех очищает. А эти вот, — он показал на круглоголовых, — глиноголовые, у них свое место, — он вопросительно посмотрел на Джейн.

Джейн — типичная женщина хопи, ростом по плечо своему долговязому, сухому супругу, улыбнулась и кивнула, ничего не объясняя.

— «Мадхэд» — «глиняная голова», у нас их так зовут. Сколько у вас времени?

— Два дня. Мы искачи того американца, что на 2-й месе живет, да его нет.

Парень-хопи, стоявший за прилавком, мягко поправил: Я тоже  американец.   Надо  говорить: «белый американец».

— Извините, — сказал Виктор, белого американца.  Его не было. А мы   бы  хотели   попасть  на   церемонию, самое время. Джозеф задумался.

— Знаете, сразу не посоветуешь. Я тут уже 20 лет живу, а все равно — «пахаана» — белый. Знаете, какое прозвище мне дали хопи?   «Наста Сива» —  «Денег нет»: пока не раскрутил торговлю, брал куклы в долг. Хопи это казалось странным и очень смешным: как это у белого да денег нет? Таких белых не бывает.

— Джозеф сейчас лучше меня по-нашему говорит, — не без гордости сказала Джейн.

Парень за прилавком кивнул.

— Поезжайте в Бакави, — сказал Джозеф. — Найдите кафетерий. Спросите у хозяйки: «Продаете ли вы мороженое пахаанам?» Она поймет, что вы от меня. Может быть, что-нибудь и   придумает.

 Не   получится — заезжайте завтра ко мне. Что-нибудь сделаем. А вы, — он повернулся ко мне, — подумайте хорошо, что купить. Вам нужна настоящая качина — в такую даль, в Москву.

— Наста сива, — отвечал  я, — на совсем настоящую. 

— Смешно, — парировал Джозеф, — я уже хопи, для меня — смешно. Значит не забыли, что сказать?

—У вас продается славянский шкаф? — буркнул я себе под нос.

— Сэр?

— Dо уоu sеll уоur ice-сгеаm to the pahanas? — перевел профессор.

Бакави, деревня с не менее грузинским названием, оказалась куда больше, чем Тсакуршови. Немощеную площадь с одной стороны замыкала сплошная слепая стена, напротив — кафетерий и кучка домов. Один из них заметно выделялся штукатуркой и бронзовыми фонарями у красивой двери. Над кафетерием висел гигантский пластиковый стакан, наполненный разноцветными шариками. Оттуда же торчал флажок с надписью «Iсе-сream», и стало ясно, что мы попали в нужное место.

Внутри множество раскосых детей без азарта дергали рычаги игральных автоматов, переговариваясь по-английски. Несколько взрослых флегматично пили пиво, а недлинная очередь у стойки с мороженым, казалось, застыла на месте. Простоять пришлось довольно долго: продавщица тоже никуда не спешила. Из задней дверки вышел какой-то белый, скользнул по нам глазами и, не поздоровавшись, вышел на улицу.

Сквозь окно мы увидели, что он исчез в доме с фонарями. Мы слегка смущались: вся застывшая, равнодушная обстановка не вязалась с анекдотически-шпионской фразой, которая должна была открыть нам дверь в мир ритуалов хопи. Дошла очередь и до нас.

— Продаете ли вы мороженое пахаанам?

Это было воспринято с улыбкой и пониманием.

— Вы от Джозефа?  Действительно хотите мороженого или... что вам надо?

Мы поддержали бизнес и тем установили контакт. Мы объяснили. Хозяйка отпустила нам три порции, на лице ее не отражалось ничего.

— Поешьте пока.

С мороженым мы вышли на улицу. Я осмотрелся. Несмотря на грузинистое название, окружающее меня место больше всего напоминало поселок в глубинах Казахстана: то ли отсутствием зелени и пыльностью, то ли стоящими без складу и ладу домишками, больше же всего — лицами людей. Из дома с фонарями вышел давешний белый с младенцем на руках.

— Сынишка, — сказал он без вступ ления, — четыре недели.

— Как зовут?

— Эндрю-Аарон -Уильям- и-еще-много-имен, как у шотландцев принято. А вот завтра ему дадут первое индейское имя. В шесть лет — сменят на взрослое. Хопи он у меня, здесь так: раз мать — хопи, значит, и дети из ее племени. Завтра будет церемония.

— А вам можно присутствовать?

— Конечно.

Мы разговорились, не уходя далеко от тем, касающихся жизни племени. Я поинтересовался: с чего это все встреченные мною дети говорят между собой по-английски?

— Да. Это школа. Телевизор еще. Но все владеют своим языком и дома говорят только по-своему. Хопи ведь всего тысяч десять, меньше даже, вот и берегут свой язык. Даже для новых понятий слова изобретают. «Машина», к примеру. «То, что пукает и тогда едет». А ведь как верно?

— А телевизор?

— TV? Что-то, наверное, есть, но я слышу: говорят «ти-ви» и еще что-то гортанное добавляют.

Он постоял немножко с нами, потом — не  прощаясь — пошел домой. Муж хозяйки кафетерия, понятно, но отчего и почему решил жить с хопи — не сказал.

От самых дверей он обернулся:

—  Жена сказала, что на 2-й месе будут обряды. Туда вас должны пустить. В случае чего — подъезжайте сюда снова.

Он исчез за дверью с Эндрю-Аароном-Уильямом-Пока-Без-Индейского-Имени на руках. Значит, на 2-й месе. Это же предполагал и Джозеф с индейским именем Наста Сива.

Грузинские названия, казахский поселок... Пройденное всегда с нами, и потому — хотим мы этого или нет — оно само приходит к нам в нужный момент, как подпорка тому, что мы видим внове.

Дагестан, и Казахстан, и Грузию я видел куда больше, чем Америку. Эти воспоминания всегда со мной. И не только эти. Четыре мальчика подружились более сорока лет назад на первом курсе географического факультета, и, наверное, желание  попутешествовать тоже  было тем, что нас объединило. Как выяснилось, на всю жизнь. И не только это желание. Одного уже нет среди нас, второй ждал в Москве (заморской экзотики он видел много), двое — Физик-Математик  и  я  колесили сейчас между третьей и второй месами Страны хопи. И мы были вместе.

То, что ритуалы состоятся на 2-й месе, подтвердил нам приезжий из города Финикса, аризонской столицы. У него имелись свои источники информации: они с женой уже несколько лет навещают резервацию. Он очень серьезно и уважительно относился к хопи, признавая, что из всех племен Северной Америки они относятся к белым и их вере с самым большим недоверием.

Мы договорились встретиться после завтрака у столовой и поехать вместе: они ведущие, мы — ведомые.

— Когда они начнут? — поинтересовались мы.

— До обеда, точно не скажешь.

— А до какого времени?