Зато для Южноафриканской библиотеки, старейшей во всей Черной Африке, здание сооружено специально. Там она — и до сих пор, уже почти сто сорок лет. На одной из фешенебельных улиц Кейптауна. Здание недавно полностью отреставрировали.

16 марта 1995 года было торжественное открытие. Собрались члены Общества друзей Южноафриканской библиотеки, да и вообще любители книги со всего Кейптауна. Само здание не могло вместить всех, и собрались перед входом. Там и обносили шампанским. Речами не злоупотребляли. Директора, Питера Вестру, поздравляли от души, без официоза.

Правда, мне библиотека до модернизации была как-то милее. Старинные дубовые панели, громадные столы, за которыми сидело уже несколько поколений. Уют и патриархальность располагали многих к сонливости. Увидев читателя, прикорнувшего над подшивкой газет, я напомнил Питу Вестре слова хранителя библиотеки Кембриджского университета. Тот сказал как-то: «Мы рады видеть тут спящих. Заснувший читатель не так опасен для книг, как бодрствующий».

Общество друзей Южноафриканской библиотеки издает и книги. В 1964 году оно выпустило перевод первого русского описания Кейптауна — главы из книги капитана Василия Михайловича Головнина. Его шлюп «Диана» в 1808 — 1809 годах стоял тут тринадцать месяцев.

А сама библиотека издает журнал; он выходит ежеквартально. В 1960—1961 годах в нескольких номерах опубликовали перевод из гончаровского «Фрегата «Паллада» — о Кейптауне, каким он был в 1853 году.

Эти публикации вдохновили меня. Я предложил Питу Вестре, правда, не свои впечатления, а старые документы из московских архивов. Например, письмо верховного вождя южноафриканского народа пондо. В 1886 году он просил русского царя защитить его страну от буров и англичан. Имени российского императора он не знал. Написал просто: «Царю, Санкт-Петербург, Россия».

Питер опубликовал это сразу же, хотя редакционный портфель был забит. Наверно, от удивления.

Правда, в книжных магазинах народ здесь не толпится. И тиражами издатели похвастаться не могут. Несколько сот экземпляров. Да и вообще: для книг, выходящих в Южной Африке, тираж в одну тысячу экземпляров — уже неплохо, две тысячи — хорошо, чуть больше — прекрасно. Многотысячными тиражами печатают, пожалуй, только книги Уилбура Смита. Но этот житель Кейптауна давно уже стал самым модным в мире автором колониально-авантюрных романов.

Остальным же авторам особенно ожидать гонораров не приходится. Зачастую надо самому платить, чтобы напечатали твою книгу. Или искать спонсоров. (Впрочем, теперь ведь так повелось и в Москве.)

У кейптаунских издателей есть традиция: раз в месяц собираться в одном из старых особняков — пообедать и поговорить. Как-то раз и меня удостоили приглашением. Поднимая тост, я задал вопрос:

— Скажите, в какой стране южноафриканская литература выходила самыми большими тиражами?

Не скрою, насладился недоумением. А потом сказал, что роман Джека Коупа «Прекрасный дом» выходил в Москве трижды. И одно лишь третье издание — полмиллиона экземпляров. «Зулус Чака» — тоже трижды, общим тиражом почти полтораста тысяч. А сколько печаталось в журнале «Иностранная литература», когда тираж у него был почти полмиллиона!

В ответ кто-то привел слова Карела Схумана, современного африканерского писателя, что, увы, «африканеры мало читают книг, и им никогда не придет в голову высказать восхищение теми, кто их пишет» (это мнение попало даже в недавно вышедший «Словарь южноафриканских высказываний»). Конечно, многих покоробила такая резкость соотечественника, но обед был неплохой и располагал к благодушию. Я — единственный иностранец — не стал лишний раз сыпать соль на издательские раны. Сказал, что Карела, моего давнего знакомого, можно понять. В нем говорит и личная обида: его книги читаются меньше, чем они того заслуживают, и ему приходится зарабатывать на жизнь работой в Южноафриканской библиотеке. К тому же упреки, даже куда более злые, делались не только африканерам. Среди бесчисленных насмешек над президентом Рейганом была и такая — и даже не в уличных пересудах, а в солидной английской газете «Обсервер»: «Во время опустошительного пожара в библиотеке Рейгана сгорели обе книги. И самое ужасное, что одну из них он еще не кончил раскрашивать».

Кто-то рассказал анекдот, что вообще-то и нужны только две книги: телефонная и чековая. Другой посетовал на слишком хороший климат. Длинное лето. В свободное время людям не хочется сидеть дома. Повсюду теннисные корты. Под боком — живописные горы. Парки. В школах — уроки плавания. (Я нигде больше не видел, чтобы плавание было так распространено и чтобы дети плавали так хорошо.) Ну, и фетиш Южной Африки — регби. Когда идут важные встречи, то даже программу новостей по телевизору отменяют.

Включившись в полушутливые, полусерьезные сетования издателей, я оправдывал наше пристрастие к чтению длинными и холодными зимами. И еще напомнил им впечатления мореплавателя Головнина о первой кейптаунской библиотеке: «На столе увидел я огромную книгу, в которую библиотекарь записывал книги, даваемые им для чтения... Я из любопытства стал считать, сколько книг прочитано, и сосчитал, что с 1789 года по 1808 год, то есть за 19 лет, капштадская публика прочитала 87 книг».

Посмеялись и порадовались прогрессу, достигнутому с тех пор. Правда, та библиотека, которую Головнин назвал публичной, была частной коллекцией, завещанной городу ее владельцем. Южноафриканская библиотека возникла через десять лет после отъезда Головнина, в 1818-м. А здание, реконструкцию которого отмечали в 1995-м, она получила в 1860-м.

...Напротив библиотеки, в другом весьма почитаемом здании, раз в месяц проходит собрание одного из самых старых клубов во всей Африке, «Клуб Совы» (сова — как символ мудрости). Основан в 1894-м году. В 1896-м там выступал Марк Твен. С почтением упоминают в клубе и о выступлении лорда Баден-Пауэла, героя англо-бурской войны и основателя движения бой-скаутов. И, разумеется, о выступлении Киплинга. Опять Киплинг!

С 1860 года в этом здании помещается Южноафриканская национальная библиотека, основанная в 1818 году.

Дом кейптаунских клубов и сегодня выглядит так же, как и сто лет назад.

 

Члены клуба обращаются друг к другу, так, например: «Сова Майк Бартон». До сих пор в клуб допускаются только мужчины. Обязательно в черных костюмах. И не в обычных галстуках, а с бабочками.

Увидев все эти нравы джентльменов викторианской эпохи, я не мог сдержать улыбки. Но сами «совы», хотя и позволяют себе пошутить над своим клубом, все же гордятся им. Видят себя причастными к традициям «доброй старой Англии».

В отличие от клубов «Ротари», объединяющих прежде всего бизнесменов, «совы», как правило, из старой интеллигенции английского происхождения.

Встречи — по вторникам, на третьей неделе каждого месяца, вечером, с семи до десяти-одиннадцати. Ужин, один-два коротких и живых доклада и концерт. Приглашаются хорошие музыканты. Царит дух всеобщего дружелюбия, шуток, смеха.

Через несколько дней каждая «сова» получает от «совы»-секретаря протокол прошедшей встречи с добрым чувством юмора и с обращением «Дорогой брат сова».

Меня пригласили выступить 19 сентября 1995 года. Это было 1049-е собрание клуба. Темой доклада я выбрал «Образ южноафриканцев в России». Скорее всего, человек из нашей страны выступал здесь впервые. Наверно, поэтому «совы» вскоре предложили мне вступить в их клуб. От неожиданности я попытался отшутиться: нет у меня бабочки (действительно, для доклада мне ее кто-то одолжил). Она была сразу же подарена. Так я и стал «совой».

...На той же улице Королевы Виктории, где собирается этот клуб и где находится Южноафриканская библиотека, мне показали красивый трехэтажный белый особняк. Старожилы помнят, что тут во время войны и в первые послевоенные годы помещалось советское консульство. Южноафриканские власти закрыли его в начале 1956-го.

Особо кипучей деятельностью консульство не отличилось. Никаких связей — общественных, научных, культурных — за четырнадцать лет его существования установлено не было. Торговля велась мизерная. Никто из российских ученых или артистов не побывал в Южной Африке. Южноафриканская сторона хотела, чтобы на гастроли приехал скрипач Давид Ойстрах. Просьбу не удовлетворили.