Так вот, про маму. Мира дошла до того, что уже хотела удрать на какой-нибудь необитаемый остров, просто куда угодно. Где охрана не будет наблюдать, как она целуется с мальчишками. Это же свинство просто — прямо в лицо лезть своими глазами! Не дочь миллионера, а арестантка под надзором полиции — вот она кто была!.. А тут недавно фильм один посмотрела голливудский… Название?… Выскочило из головы. И придумала: разыграть похищение, папа заплатит миллион, и эти деньги Мира отдаст маме. Чтобы хоть немного справедливость восстановить.

Но сама, конечно, она бы не справилась. И тут ей подвернулись хорошие люди, предложившие помощь. Договорились с ними миллион пополам разделить. Полмиллиона для мамы тоже сумма нормальная.

— А ты не хочешь мне сказать, что это за люди? — спросила Вера. — И не бойся, ты ведь уже в безопасности.

— Я и не боюсь, — пожала Мира острыми плечами. — Только мужчину я не видела. А женщину… Я не могу сказать. — Она с вызовом посмотрела Лученко прямо в глаза. — Я обещала ей никому не говорить, так что…

— Ну и ладно, — кивнула Вера. — Обещала так обещала. Слово — вещь важная. Продолжай.

Про себя она подумала, что и так догадывается. А тут и девочка невольно подтвердила, что ее помощники — именно мужчина и женщина.

Мира продолжила свой рассказ. Это вначале ей казалось, что люди хорошие, а потом выяснилось… Ведь папа назначил награду за возвращение дочери такую большую, что всем бы хватило! А они… Гады, в общем. Короче, она от них удрала к маме. А мама — ну надо же быть такой дурочкой! Ведь могла бы эти десять миллионов получить, Мира же ее попросила: не звони папе, погоди!.. Но она позвонила. Heт, все понятно, но быть такой святой — это просто невозможно!.. Ну, а дальше неинтересно. Прискакали эти придурки, всех повязали — и маму, и меня… То есть не повязали, попробовали бы они меня повязать, а так…

— Господи, я так хотела, чтобы эти деньги достались маме! — снова заплакала Мира.

Пай тревожно взглянул на Веру: что, снова применить собакотерапию?

— Мама у тебя умница, — твердо сказала Вера. — Я бы тоже сразу позвонила.

— Да? — Девочка высморкалась. — А почему?

— Сразу же, ни секундочки бы не ждала. Ты только представь, как папа волновался, как переживал за тебя. Каждая лишняя минута ожидания для него — это же мучение. Это нервы, это быстрая старость, морщины и болезни. Нет, мама правильно поступила.

— Допустим… И что мне теперь делать? Вначале я хотела сказать папе: я сама нашлась, давай мне деньги! Но тогда бы я призналась, что сама себя похитила! А потом сама же и вернулась, то есть нечестно играла! А играть нечестно — это стыдно, мне папа всегда так говорил. Я, правда, немножко мухлевала, особенно во всяких детских играх… Короче, это тупик и полный провал.

— Ни в коем случае, — быстро сказала Вера, не дожидаясь нового приступа слез. — Никакого провала не наблюдаю. Ты просто ошиблась.

— В чем?

— Что маме нужны деньги. Эх, глупенькая! Ей нужна ты. Подумай сама: если бы тебе предложили вместо мамы деньги…

— Но мне не нужны деньги!

— А почему ты решила, что маме они нужны? Даже если на существование не хватает, но вдруг ей в жизни требуется что-то такое, чего за дензнаки не купишь? А? Ты у нее спросила? Тем более если деньги достались ценой твоего, извини за слово, шантажа.

Мирослава задумалась. Было видно, что такая простая мысль никогда не приходила ей в голову.

— А признаться папе ты зря боишься, — продолжала «ковать железо» Лученко. — Он сейчас так рад твоему возвращению, что как раз и можно признаваться во всех грехах. Мириться надо. Кстати… Что там с женой у Марата Артуровича?

— С Викой? — беспечно переспросила девушка. — Она ушла. Он говорит, что выгнал ее, но я слышала… В общем, нет у него жены теперь. Разведется ко дню рождения. У него скоро день рождения. Может… Как вы думаете, если теперь… — Она запнулась.

Вера внимательно на нее посмотрела.

— А что, надо подумать. День рождения, говоришь… Тогда, может быть…

Они принялись шептаться так тихо, что даже Пай не все понял.

Мира спросила:

— Но вы точно знаете, что он меня простит? И все получится?

— Получится или нет — не знаю. Будь готова к тому, что не получится, живи с открытым сознанием. А насчет прощения — простит, поверь мне. Посердится немного и забудет. Ты, конечно, та еще маленькая разбойница, но вы же не чужие люди.

— Вы думаете? — нерешительно спросила Мира.

— Я не думаю, я знаю. Ты уж мне поверь. Ну хочешь, я где-нибудь поблизости посижу. Для надежности. Если что, папочку вместе укротим. Втроем, с Паем. Давай, используй нас, докторов, пока мы тут…

— Oй, как здорово вы придумали!: — захлопала в ладоши Мира. — Только еще побудьте немного со мной.

— Ладно. А что ты тут делала? Рисовала?

— Ага. Мне, пока я там в ванной плакала, пришла в голову суперовая идея для рисунка на футболке.

— Ну-ка, посмотрим. — Вера наклонилась и подняла с пола лист картона, потом другой.

На всех картонах красовались варианты одного и того же сюжета. У воротника футболки была нарисована лиса с хитрющей рыжей мордой. Она обнимала горловину, как воротник-горжетка. На одном рисунке она свешивалась больше со стороны хвоста, на другом — мордой. На трех последних лиса держала в лапе пистолет, прорисованный со всеми пугающими подробностями.

— M-да, — сказала Вера. — Такой вот арт… Это тебе застрелить всех хотелось?

— Что, не нравится? — насторожилась Мирослава.

— Ты что! Еще как нравится, — искренне призналась Вера. — Идея действительно суперовая. Для молодежи, конечно. А давай еще немного подумаем, порисуем. Можно я тоже?…

— Конечно! Вот вам фломастеры, — сказала Мира.

Пай дремал у двери, время от времени поглядывая на хозяйку. Он, конечно, использовал всякую возможность, чтобы подремать, потому что он, можно сказать, чемпион мира по сну для закрытых помещений. Но ему было немного досадно. Так хорошо играли, ласкались, А теперь они что-то рисуют, рисуют… Чертят своими фломастерами по белым листам, а о нем совсем забыли. Не обращают на него никакого внимания. Безобразие. Кто вам настроение улучшил? Эх, люди… Нуда что с вас возьмешь, так и быть, рисуйте, только не увлекайтесь сильно. Ведь от них только и слышится: «Так, здесь на горловине бантик… Нет, не бантик, а бахрома, веселенькая такая… А облегание плотное? Ты что, конечно, свободное! Выточка… Подрезной карман… Это уже не футболка у нас получается, а кенгурушка… Воланы? Heт, это для юбки, сюда не подходит». И вдобавок обе пританцовывают и напевают…

Старостин тихонько приоткрыл дверь в коридор и заглянул. Сзади нависал Марат Ладыгин: ну? Что там? Они услышали песню Димы Билана, исполняемую на два женских голоса: «Все, все, все — хватит! Это не катит!» Охранник вытаращил глаза и осторожно закрыл дверь…

— Иди.

— Я боюсь.

— Да иди уже! Я здесь, снаружи, буду слать тебе лучи уверенности.

Вера Лученко и Мира Ладыгина стояли перед дверью кабинета ее отца. Невдалеке от них Сергей Старостин разговаривал по телефону и ждал, чтобы отвезти женщину и собаку домой. Паю было велено посидеть возле охранника.

— Вы и правда можете слать лучи?

— Это просто присказка такая. Хотя кое-что я послать могу. Ну, все, будь здорова. Ни пуха. И кстати, пожалуйста: больше никогда не устраивай таких переполохов. Жду в следующем году новых коллекций!..

Вера напоследок погладила девочку по плечу и отошла в сторону.

Марат сидел у компьютера и тоже разговаривал по телефону. Дверь приоткрылась, вошла Мира. В кабинете приятно пахло яблоками, на журнальном столике красовалась большая квадратная тарелка с горкой краснобоких яблок. Рядом лежала гроздь винограда. У Миры стало кисло во рту.

Папа повернулся к ней, увидел, сказал: «Я сейчас…» — и продолжат говорить.

Ей хотелось выйти, как раньше. Как всегда. Папа занят. И к тому же ей было все-таки страшновато.

Но Мира решила, что теперь не будет бояться. Ни за что на свете.