Два года, и духи довели его до состояния, которое сравнимо разве что с состоянием животного страха. Как им удалось заставить его увидеть себя?! Да, духи замучивали людей досмерти, когда у него не оставалось никого, кто мог бы им помешать и подставить под удары себя. Так почему же в том мире духи закрыли глаза на преступление? Почему не остановили?
И внезапно почувствовала, что два волка идут рядом, по правую и по левую сторону…
Любка вздрогнула и остановилась, не обрадовавшись. Она сама чуть только что не убила массу народа. И преступление было на лицо. На трассе, в том месте, где произошла авария, стояли три машины скорой помощи и три автомобиля гаишников, эвакуаторы… Пять искореженных машин и ничего не понимающие люди.
— Люба, поверь, им хуже, чем сейчас тебе, — волшебница приняла свой обычный вид.
— Ты убила их не хуже зверя, — следом за нею трансформировался волшебник. — Пока они тебя убивали, у тебя было одно желание, чтобы не стало ни боли, ни мучителей. Тот мир тает, как мираж в пустыне.
— В смысле? — Любка перевела взгляд с волшебника на волшебницу.
Она тяжело вздохнула.
— Разве они смогли бы убить младенца, который был магом от рождения, если бы головы их не покусали черви? Зверь уже был среди них и крепко держал их. Твоя сила уходила вместе с твоею жизнью. Твоим единственным желанием в тот момент было, чтобы их не стало их.
— Как ты думаешь, что должно было случиться вскоре? Духи не прощают.
Любка внезапно замерла в сильном волнении, закрывая от взгляда волшебников свою радость. Нет, не так бы она хотела поквитаться с теми, кто испоганил ей жизнь. Ночь должна была прийти от ее руки. За мать, за девственность, за не рожденного ребенка, за каждую свою любовь, за полчища врагов и мертвых друзей, за каждый день ее унижений…
Но один взгляд на трассу — и Любка одумалась. Для магов она была не больше, чем те люди, которые стояли возле своих машин и понимали, что могли умереть. Конечно, все они будут жить, но кто скажет, что жизнь их не изменится? Особенно тяжело придется тому мужчине, похожему на Игоря… Слава Богу, что у него есть семья, жена и сын. Он не будет один. Но они могли ехать сегодня в этой машине — и она могла не успеть.
— Но как же… — Любка знала, волшебники умеют читать мысли.
— Люба, разве не предсказано каждому миру, что однажды придет не Сын Бога, но кто-то, кто переставит местами одно с другим. И мир погибнет, если Зло перевесит. Понятно, что люди пытаются передать пророчество духов по-своему. И придумывают героя-спасителя, который будет биться с посланцем. Но кто мог бы противостоять тому, кто имеет власть над землею и всеми мирами? Разве твое появление на свет не было проявлением его воли? И как маги могли восстать на того, кто дает им силу иметь на земле власть? Кому хочет, тому и дает… А они как думали, наступят на него ногой, а он за это их по головке?!
— Что, прямо все-все-все? — изменилась Любка в лице.
— На себя наступать не след, только люди уходят… А духи премиленько целуют их на прощание…
— В лобик! — оба волшебника рассмеялись.
Заметив изумленный и подавленный Любкин взгляд, волшебник пояснил:
— Мы не люди, мы Боги. Если мы могли создать их раз, неужели не сможем повторить свой эксперимент еще миллион раз?! Мы украшаем свой сад. Но если елочная игрушка пытается разбить все другие, долго ли она будет радовать взгляд?! И кто может заставить нас перестать эволюционировать?! Устаревшие игрушки?!
— Ты неплохо справилась с заданием, — похвалила волшебница, взглянув на опаленные деревья.
— Приятно было смотреть на море пролитых слез и внезапные вспышки проснувшейся памяти. Мы рады, что обошлось без жертв.
— Люди потеряли целые состояния, — расстроено проговорила Любка. — Мне на такую машину никогда не заработать.
— Ну… — волшебник взглянул на трассу, прищуриваясь. — Не все они заработаны честно, это первое, второе — многие ли не нарушили правила дорожного движения. Допустимая скорость на этой трассе девяносто км в час и выдержанная дистанция между машинами. И третье, кто думал о будущем — позаботился о страховке.
— Неужели ты и в самом деле хотела бы потерять девственность от того мальчика? — волшебница наморщила нос, почесав его.
Любка покраснела. Оказывается, за нею все это время следили. Ужас! Но раз уж ее уличили, она решила быть откровенной.
— Я много раз дотрагивалась до других, — призналась она, смутившись, — но я больше ни один не помню так, как Лехин. Других как будто не существует.
Волшебник захохотал, волшебница с сочувствием похлопала по плечу.
— Это оттого, что он у тебя был первый.
— Я, наверное, глупо думаю, да? Мне и самой так кажется… Мне столько лет, а я чувствую себя все такой же, как раньше… Люди другие.
— Почему в тридцать, в сорок и в пятьдесят люди должны забывать, что рождены не для жизни, а для смерти. Смерть приходит к человеку, когда он приглашает ее к себе. Люба, в твоем мире люди живут и сто пятьдесят, и двести лет. Ты молодая девушка… Несколько подъеденная червем, но как все люди этого мира. И твое желание расти дальше, лишь доказывает, что где-то внутри тебя скрыт огромный нераскрытый потенциал.
Наверное, Любке не было так легко с тех пор, как она оставила училище. Один этот день изменил всю ее жизнь. Теперь занятия перестали быть ей в тягость. Она уже не смотрела по сторонам и не пыталась подстроиться под окружающих людей, копируя их и примеривая на себя. И наконец-то сдвинулась с мертвой точки…
В первый же вечер, когда она доковыляла в тапках и халате до квартиры и сообразила, что внутрь ей не попасть, ибо ключ остался на столике в прихожей, она вдруг почувствовала посыл: «иди через дверь!». Перед глазами мелькнула рука, сделав пас, и прозвучало странное слово.
Любка повторила все в точности.
И сразу увидела свою прихожую, будто стена стала полупрозрачной. Она преодолела ее без труда. А когда оглянулась, стена стояла на месте. Только словно бы уже через темное стекло она вдруг заметила, как перед ее дверью с той стороны застыл сосед сверху.
И снова пас рукой, и слово, вылетевшее из подсознания — сосед тихо выругался и побрел вниз, ни разу не оглянувшись.
«Надо запомнить!» — подумала она.
Она вдруг начала получать информацию, которая никак не могла приходить ни от волшебников, ни от духов, ни от людей этого мира… Словно что-то сломалось там, на границе миров. Она понимала, что знания приходят с того света. Носитель ее матричной памяти был магом, посвященным во многие тайны — и учителя рассказывали ей, как быть Богом, как держать под контролем свою силу.
С того дня она умнела на глазах, испытывая невероятное облегчение. Сила наконец-то перестала ее пугать. Знания укрощали силу, направляя в нужное русло. И мир вдруг предстал в новом свете. Люди перестали существовать каждый сам по себе — теперь это был один огромный живой организм, связанный на подпространственном уровне тугими переходами и незримыми нитями. И когда кто-то из них умирал, в другом месте происходили события, которые никто не ждал. Боль накладывалась на боль, зло накладывалось на зло, добро источало из себя энергию, питая организм в целом. Один или два человека могли убить миллионы людей, разъедая, как раковая опухоль, и разрастаясь, пока у организма в целом не вырабатывался иммунитет, и он не набрасывался на заразу.
Терпеливо, день за днем, она вникала в те законы, которые правили этим организмом. И училась не вмешиваться. Там, где боль не доставала сознания, болезнь начинала быстро прогрессировать. Например, вымирание сел и деревень, которые давали городам силу и молодость. Народ сделал ставку на город, обрывая с селом все связи, которые могли бы поддержать его, вычеркнув из жизни. Пятьдесят процентов репродуктивного населения ушли в небытие, как быдло, как спившееся и опустившееся чмо, презираемое всеми. Село состарилось, теперь там доживали свой век старики и старухи. Два и три поколения — и города содрогнутся в агонии, почувствовав гниение своей плоти. И страна откроет двери всем, кто прилетит и приползет клевать внутренности.