…1913 год. В марте Михаил Афанасьевич венчается с Татьяной Николаевной Лаппа. Этот период является очень важным и в его медицинском образовании — в начинающемся осеннем семестре он соприкасается непосредственно с лечебным делом, слушает лекции Ф. Г. Яновского, А. Д. Павловского, В. Д. Добромыслова, В. Н. Константиновича, Г. Ф. Писемского.

Феофил Гаврилович Яновский возглавлял до 1913 г. кафедру врачебной диагностики. Основы распознавания болезней, освоение перкуссии и аускультации, так пригодившихся Булгакову в дни самостоятельной работы в земской глуши, — вот что давала студентам эта кафедра. Скажем и о важном, на наш взгляд, совпадении: молодые Булгаковы, поселившиеся на Рейтарской улице, и профессор Яновский жили в тот период совсем близко, и, быть может, Михаил Афанасьевич бывал у него дома, в скромном флигеле во дворе на углу Большой Подвальной и Нестеровской, на фасаде которого сейчас висит мемориальная доска в память о Ф. Г. Яновском. Дружеские отношения между учителем и учеником, видимо, сохранялись — не случайно художница О. Д. Яновская, родственница Феофила Гавриловича, изобразила впоследствии на одной из картин булгаковский дом на Андреевском спуске предреволюционной поры.

С октября 1913 г. в связи с инспирированным царским правительством «делом Бейлиса» в Киеве находился В. Г. Короленко, выступавший в защиту обвиняемого. Он остановился в гостинице «Франсуа» на Фундуклеевской улице. В связи с плохим состоянием здоровья Владимира Галактионовича Ф. Г. Яновский неоднократно посещал его, оказывая врачебную помощь. В обстановке черносотенной травли и для этого требовалось мужество.

Упоминания об этом судебном процессе имеются у П. А. Булгаковой-Земской. Думается, Ф. Г. Яновский и М. А. Булгаков, если они встречались вне университетских стен, не могли не говорить в этой связи о благородной позиции Короленко. Не случайно позже Михаил Афанасьевич упомянет о бесстрашном русском писателе-демократе с чувством большого уважения и нежности. Здесь стоит сказать о неизменно интернациональных взглядах, с юных лет присущих Булгакову, — эту его черту особо подчеркнула в беседе с нами Е. А. Земская. И их укреплению, возможно, способствовал Ф. Г. Яновский— врач-гуманист, известный и любимый буквально в каждом уголке многонационального Киева.

В работе над этой книгой автору чрезвычайно помогли встречи с исследователем жизни и творчества М. Булгакова А. П. Кончаковским и его интереснейшие записи бесед с Татьяной Николаевной Лаппа. Анатолий Петрович пришел в дом на Андреевском спуске в начале 70-х годов. «Дом Турбиных» был тогда и известным, и неизвестным. Лишь надпись мелом, вновь и вновь появлявшаяся на двери, напоминала — тут жил Булгаков. При разговоре с хранительницей этого очага Инной Васильевной Кончаковской (Листовничей) — дочерью бывшего владельца дома видного киевского инженера и архитектора Василия Павловича Листовничего (некоторые его черты запечатлены в образе Лисовича в «Белой гвардии») — выяснилось, что Инна Васильевна и Анатолий Петрович не только однофамильцы, но и близкие по духу, по чертам жизненного пути люди. В тот памятный день перед А. П. Кончаковским открылись тайны этих комнат, он увидел знаменитые изразцы турбинской печи, когда-то пышущие жаром, как бы услышал бой старинных стенных часов, ощутил огонь в бронзовой лампе. Так началось его приобщение к миру Булгакова…

Однажды летом 1975 г., узнав, что Анатолий Петрович собирается на Кавказское побережье, Инна Васильевна написала письмо Татьяне Николаевне Лаппа (впоследствии Кисельгоф), жившей в Туапсе, и попросила доставить его адресату. И вот А. П. Кончаковский отыскал дом № 6 по ул. Ленина, поднялся на третий этаж и постучал в шестую квартиру…

Разговор складывался нелегко. «Я дала слово моему первому мужу при расставании с ним, что о его жизни ничего не буду рассказывать, — сказала в раздумье Татьяна Николаевна. — Но с тех пор ушло так много воды в реках, в том числе и в любимом Михаилом Днепре, что можно, мне кажется, нарушить обет молчания».

Анатолий Петрович еще несколько раз приезжал в Туапсе. Татьяна Николаевна подарила ему несколько булгаковских реликвий, в том числе лампу, при свете которой писалась «Белая гвардия». Постепенно сложились подробные записи, отражающие встречи и беседы с Татьяной Николаевной. Пока они не опубликованы. С любезного согласия А. П. Кончаковского мы используем в нашем труде эти факты.

По словам Татьяны Николаевны, жили они в те далекие годы накануне империалистической войны и легко, и трудно. Легко потому, что все освещали молодость и любовь, тяготение Михаила Афанасьевича к искусству — частое посещение театров, да и вся чарующая атмосфера Киева. Михаил любил произведения Чайковского, Бетховена, Шуберта, с большим удовольствием слушал исполняемые оркестром фрагменты к популярным операм: увертюру к «Руслану и Людмиле», марш из «Аиды», антракты к «Кармен». Особенно любил музыку «Фауста». Часто дома напевал любимые арии. И вместе с тем, хотя родные и помогали им, они испытывали постоянные материальные затруднения. По настоянию Михаила Афанасьевича, они вели дом самостоятельно. М. Булгаков зарабатывал уроками, готовя гимназистов к поступлению в университет по нескольким предметам, в том числе по химии. Некоторым подспорьем служило и освобождение от платы за обучение в отдельных семестрах (штампы, удостоверяющие это, мы обнаружили в студенческой книжке Булгакова). Впрочем, деньги у них никогда не держались. Как только какие-то средства появлялись, они уходили на обед или ужин в ресторане, да еще на поездку туда на лихаче (вспомним, что и А. Турбин едет в 1-ю гимназию в декабре 1918 г. на извозчике). Очень любила юная чета Булгаковых Купеческий сад, ротонду над Днепром, куда шли через Владимирскую горку.

В литературе есть утверждение, что в этот период М. Булгаков почти забросил учебу. Судя по его личной студенческой книжке, формально такие перерывы отсутствуют, хотя некоторые дисциплины он, видимо, сдавал в более поздние сроки. И вместе с тем несомненен возрастающий интерес к медицине. В этот период Булгаков проходит курс десмургии на кафедре хирургии, руководимой профессором Александром Дмитриевичем Павловским, встречается с личностью, влияние которой в дни, когда развернется первая мировая война, скажется на его выборе в те трудные месяцы.

Руководимая А. Д. Павловским кафедра располагалась в военном госпитале. Именно А. Д. Павловский как крупный бактериолог (он основал Общество по борьбе с заразными болезнями и Киевский бактериологический институт) и одновременно видный хирург внес исключительно большой вклад в лечение хирургической инфекции. Знания М. Булгакова он оценит высшим баллом.

Хирург и экспериментатор Василий Дмитриевич Добромыслов с 1910 г. возглавлял в Киевском университете старейшую кафедру оперативной хирургии и топографической анатомии, основанную В. А. Караваевым. Именно тут М. Булгаков, вероятно, впервые увидел сложнейший хирургический эксперимент — восстановление целостности пищевода. Профессор Добромыслов использовал для этого аппарат искусственного дыхания с электрическим моторчиком. Можно полагать, что определенные детали экспериментальных операций на животных, традиционных для этой кафедры, ожили через годы в «Собачьем сердце». Нелишне отметить, что В. Д. Добромыслов сочетал экспериментальную работу в области оперативной хирургии и топографической анатомии с работой в клинике. В 1916 г. он, как свидетельствуют архивные документы, добровольно выехал в качестве хирурга в один из госпиталей Юго-Западного фронта. Оперативную хирургию и топографическую анатомию М. Булгаков также сдал на отлично.

В лице патологоанатома Владимира Николаевича Константиновича М. Булгаков встретился с классическими направлениями знаменитой научной школы, сформированной «королем патологов» В. К. Высоковичем. Приват-доцент Г. Ф. Писемский (в будущем видный советский акушер-гинеколог, основатель выездных женских консультаций) читал на курсе семиотику акушерства. Развитию клинического мышления способствовало слушание терапии на кафедре Г. М. Малкова, где изучались, в частности, сахарный диабет и анемии, болезни легких и желудка.