— Если вы не против, мы чаепитие небольшое устроим. За чайком обо всем и поговорим.

— Хорошо, хорошо. Пойду чайник подогрею.

Полина Акимовна вышла и вернулась в комнату с подносом.

— Прошу. Вот только угостить вас нечем. Не предполагала, что гость будет.

— Не беспокойтесь, я хорошо позавтракал. А вот чаю с удовольствием выпью. — И Сухарев придвинулся к столу. — Вы что же, Полина Акимовна, одна живете?

— Да, с тех пор как мужа похоронила.

— Что же с ним случилось? Вы давно овдовели?

— Он скончался в тридцать восьмом году от разрыва сердца, сейчас это называют инфарктом. Так неожиданно произошло... Мы ведь раньше всю квартиру занимали...

— На соседей не обижаетесь?

— Нет, что вы. Они хорошие люди. Мы свыклись, подружились. Да, так вот... Имущество наше все в войну пропало. Да бог с ней, с обстановкой. Мне очень фотокарточки жалко.

— Скажите, Полина Акимовна, а кто вон на тех двух фотографиях?

— Мой двоюродный племянник и его жена.

— Они живы?

— Нет. Она в войну в Киеве погибла, а он тоже умер.

— Это Виктор Павлович?

Туровская удивилась такой осведомленности, но ничего не спросила.

— Да, это он.

— Красивый человек.

— Но как он потом переменился! Почти ничего от прежнего не осталось.

— Я понимаю, вам больно о нем говорить, но, может быть, лучше уж сразу?

— Ах да. Ну конечно... Витя написал что-то в этих тетрадях одному очень хорошему человеку. Сверху на тетрадях было написано: «Для Дмитрия Васильевича Ясина». Я его прежде не знала. Письмо Ясину уже давно было отправлено, но он все не ехал и ничего о себе не сообщал... И вот получилась такая беда, с этими тетрадками...

Полина Акимовна всхлипнула и приложила к глазам платок.

— Извините меня, голубчик...

— Успокойтесь, Полина Акимовна, и расскажите, что за беда-то приключилась.

— Украли у меня Витины тетрадки. Своими руками вору отдала. — Полина Акимовна вздохнула: — Это вот как было. Вскоре после смерти Витюши зашел ко мне один человек. Пожилой. Назвался Витиным другом. Сказал, что знал его еще по Киеву, хлопотал за него, когда Витя был в заключении, и после... Удивился, что я о нем не слышала, и назвал фамилию Спивак. Витя, помнится, такой не называл. Спивак спросил, не у меня ли оставил Витя свои тетрадки? Я сказала, что оставить-то он оставил, да не ему, а Дмитрию Васильевичу Ясину. Тогда он сказал, что хорошо его знает. Но только, говорит, давно не видел его. Я растерялась. Как быть? А он говорит: «Отдайте мне тетрадки на память». А про себя думаю: «Не отдавай, не отдавай...» И все-таки не отдала тетради. Спивак и ушел ни с чем...

А Ясин все не приходил. И тут месяца через полтора этот Спивак снова явился. Подарок мне привез — красивый халат. А самое главное, привез записку от Ясина и сказал, что повидался с ним. В записке Ясин писал, чтобы я отдала тетрадки Спиваку. Ну я и отдала. Только на всякий случай адрес и телефон у него спросила. Он в этот же день в Москву должен был уехать. Между прочим, он у меня зажигалку свою забыл... И сразу же позвонила ему по телефону. А мне ответили, что и знать такого не знают. Тогда я письмо на его адрес послала, а оно вернулось, и на нем надпись: такой гражданин по указанному адресу не проживает.

Я сразу поняла, что ошибку сделала. А тут недавно Ясин и сам объявился. Никакой записки он, оказывается, не писал, Спивака не знает. Выходит, украл этот жулик тетрадки. Вот такие дела. Уж и не знаю, как теперь быть?

— Ну что ж, спасибо вам, Полина Акимовна. Давайте договоримся так: никому не рассказывайте о моем посещении, это очень, очень серьезно. Я постараюсь помочь вам. Вы должны немедленно заявить в милицию о мошенничестве Спивака. Если хотите, я вас провожу. Не стоит это откладывать. Если Спивак опять придет, не смущайтесь. Делайте вид, что ничего не произошло, хотя я уверен, что он к вам не придет. Ясину тоже обо мне не говорите. Всему свое время. Ну вот, а я вам приготовил сюрприз. Взгляните-ка.

Сухарев протянул Полине Акимовне фотографию Эньшина. Она смотрела на нее растерянно:

— Господи, да это Спивак. Кто же он на самом деле?

— Самый обыкновенный авантюрист. Теперь забудьте о нем. Не тревожьтесь больше, пожалуйста.

— Спасибо вам, утешили меня.

Сухарев улыбнулся:

— Ну что, сходим в милицию?

— Раз нужно, придется сходить. Подождите минутку, я сейчас соберусь.

И ВСЕГО ПРЕВЫШЕ...

Теперь Павел жил в мастерской. В бывший свой дом он ездил лишь затем, чтобы навестить сына. Встречи с женой были для него мучительны.

Раньше он считал, что хорошо изучил характер Симы, и заранее мог представить ее поведение в любом случае. Но когда он рассказал ей о Нине и объяснил, что будет лучше, если они с Симой расстанутся, не последовало ни упреков, ни слез.

После этого разговора Павел несколько дней не приходил домой. Сима признавалась себе, что все-таки живет ожиданием — вдруг произойдет чудо и Павел вернется...

Сына она отвезла к матери «погостить». Та ничего не знала о случившемся и поэтому не беспокоила ее расспросами. Андрюшке же Сима сказала, что отец уехал в командировку.

Она ходила по опустевшим комнатам, все было в порядке, лишь не хватало некоторых вещей мужа да на книжной полке стало пустовато. Зашла в ванную, убрала полотенце Павла, затем сложила в одно место его оставшиеся вещи.

Моментами она пыталась вызвать в себе гнев, озлобление против Павла, но эти чувства не появлялись, была лишь непроходящая боль...

Первые годы после женитьбы они ютились в маленькой комнате. В кооперативную квартиру въехали всего год назад. Она видела счастливое лицо мужа, его радостные хлопоты по дому. Едва устроившись, стали приглашать друзей. Казалось, обрели полное счастье. Сима тогда была уверена, что их жизнь с Павлом нечто прочное и нерасторжимое.

Снова и снова задавала себе вопрос: когда же началось у него отчуждение и прошла любовь к ней?..

Может быть, в душе Павла затаилась какая-то обида и от случая к случаю все росла и росла?.. Как-то в одну из ночей Павел не пришел. И хотя случалось и раньше, что он оставался в мастерской, ее охватила тревога. Она быстро оделась и поехала в мастерскую. Павла там не оказалось...

Для Анохина разрыв с Симой был не менее тяжел и мучителен. Но он все отчетливее понимал, что так честнее, — жить в постоянной лжи было бы невыносимо. Да и Сима во время их решительного разговора сказала, что никакие компромиссы с его стороны ей не нужны. «Когда уходит чувство, приходит раздражение и даже ненависть», — сказала она тогда... Труднее всего была разлука с Андрюшкой. Но Павел условился с Симой, что будет видеться с сыном.

В это трудное время Павел находил успокоение лишь в работе. Его радовала возможность остаться наедине с этюдами, чистыми холстами, туго натянутыми на подрамники. Прикосновение кисти к холсту похоже на прикосновение к живой плоти — та же упругость, и при первом мазке словно дрожь проходит по телу будущей картины...

Из поездки на Колыму Павел привез много рисунков и этюдов, Он сделал несколько эскизов к картине о геологах. Один из них он выбрал как более удачный: на нем изображен момент, когда, устроившись в кузове грузовика, геологи готовы к переезду на новые места работы. Лица их серьезны — путь предстоит нелегкий. А здесь, на старом месте, остался сколоченный ими низкий бревенчатый дом — их временное пристанище. Ни розового восхода, ни оранжевого заката — обычный день, серый, неласковый. Среди геологов и бывалые, и впервые идущие в тайгу, она начинается прямо за домом... И дальше, среди сопок, едва различима дорога — начало их пути...

Павел сосредоточенно работал. В такие часы все, что было вне картины, переставало для него существовать.