– Саш, я серьезно. Я не хочу никакого насилия.

– Никакого насилия. Все исключительно добровольно. Да расслабься ты, Лиз. Все будет опаньки. Ты, главное, договорись.

Терзаемая смутными сомнениями, Кацарубе я все же позвонила. Напела что-то такое, вроде того, что мне и моему клиенту была бы нужна его консультация, так не мог бы он... Он, бедолага, с такой легкостью согласился, что мне стало еще более неловко. Да, во вторник, чудесно. Два часа дня, кафе «Пушкинъ». Договорились, будем ждать.

Ждать не пришлось. Все участники исторической встречи собрались исключительно вовремя. Сашка явился в полном боекомплекте – на джипе и с охраной. Я было снова испугалась, но он оставил их всех на улице, и у меня немного отлегло. Поднялись, встретились, всех друг другу представили, уселись в отдельном кабинетике-закуточке среди замечательных интерьеров, сделали заказ. И приступили к делу.

– Я так понял, – рокотал румяный Григорий Петрович, обращаясь к нам с Сашкой. – Что у вас были ко мне вопросы консультационного плана? Чем могу помочь?

Я хотела было открыть рот, но Сашка глянул на меня боком исподлобья, и я передумала.

– Были, – ответил он сам после здоровенной паузы. Слова его чугунно рухнули на стол, и, кажется, остались там лежать. – Были у нас вопросы. Сейчас мы их озвучим.

– Так я слушаю, – ответил Кацаруба. Он, кажется, слегка сбледнул с лица, но марку держал.

– Про Саврасова были у нас вопросы. Русского художника Саврасова, в девичестве Иогансена.

Накануне мы с Сашкой часа полтора потратили на изучение и запоминание им всех подробностей дела, включая фамилии потерпевших и участников.

– Я вас не понимаю, – заерзал на стуле эксперт.

– Дак что ж тут непонятного? – у Сашки вдобавок к чугунности прорезался какой-то простонародный говор. – Экспертизу на Саврасова ты подписывал? В январе месяце?

– Ну, кажется, да, – с легким сомнением согласился Кацаруба. – Я много работаю и не могу быть уверен...

– Все ты можешь, – перебил его Сашка. – Еще б ты был не уверен. Саврасов. Зимний пейзаж. С подписью справа в углу. Так?

– Н-ну...

– Ну так вот. Вот эта самая картина – узнаешь?

И Сашка вытащил из кармана сложенный вдвое лист с описанием из коллекции. Я внутренне сжалась и зажмурила глаза. Сейчас Кацаруба глянет и скажет, что мы идиоты, можем своим описанием подтираться, что это две большие разницы, что только такой дилетант...

Ничего подобного не случилось. Бородатый красавец сидел, тупо уставившись на лист описания, который держал перед собой в руке. Рука слегка дрожала. Все молчали. В полной тишине официант принес закуски.

– Н-ну вообще-то, – тихо проблеял Кацаруба, когда официант ушел. – Сходство... Возможны ошибки... Каждый эксперт, будучи человеком, имеет право на ошибку. – его голос слегка окреп. – Так и в экспертизе говорится. Я могу признать...

– Некоторые ошибки, – мрачно заметил Сашка. – Слишком дорого обходятся. Эта вот конкретно, знаешь, сколько стоила? Такое не списывается...

Он снова сделал паузу.

– Я готов признать, – зачастил, не выдержав ее веса, несчастный эксперт. – Сделать заявление, объявление, что угодно. Стоимость, конечно, нет, но если вернуть...

– Ты знаешь, сколько она конкретно стоила? Ты будешь это возвращать? Или Пушкин?

– Н-нет, я не в состоянии, но... Моя репутация, я могу...

– Понятно. – Сашка поднялся с места. – Поехали.

Эксперт с готовностью вскочил, уронив на пол салфетку. Я тоже в неуверенности поднялась. Уже на выходе, когда Сашка задержался возле официанта, я успела спросить его шепотом:

– Куда ты его везешь? Что вообще происходит?

– Как куда? – посмотрел на меня Сашка ясными глазами. – В галерею, естественно.

Естественным мне это не показалось. Что он собирается там с ним делать? Куда я потом дену труп, если что?

– Зачем ко мне-то? – в ужасе спросила я.

– А куда? Ты что, дома их держишь?

– Кого – их?

– Остальные картины из этой шведской коллекции.

– Сань, я ничего не понимаю, – простонала я.

– Я тебе сейчас все объясню, – пообещал он, полуобнимая меня за плечи и подталкивая в сторону лифта.

На улице ясности не прибавилось. По сашкиному знаку его ребята, ожидашие в припаркованном джипе, приняли обмякшего эксперта и уверенно затолкали в машину. Мы с Сашкой остались вдвоем.

– Так, – деловито сказал он, обращаясь ко мне. – Тут все аккуратно. Ты сейчас быстро едешь в галерею. Где твоя машина?

– Сань, ты что? Какая машина? У меня ее отродясь нет. И вообще – ты обещал объяснить, что происходит.

– Нет? – он, казалось, был искренне озадачен. – Ну да. Тогда бери тачку и дуй в галерею. Мы будем через полчаса. Ты за это время ее закрой, что ли, чтоб там лишнего народу не было, лады?

– Никуда я не поеду, – уперлась я. – Не желаю быть пешкой в чужой игре. И вообще – я против насилия. И уж точно не в галерее, только этого мне не хватало.

– Какой чужой, Лиз, ты что, совсем? Ты же все и придумала, тоже мне пешка. И никакого насилия не будет, он сам все сделает. Давай, давай скоренько, некогда же. Раз, два. Через полчаса в галерее.

И исчез в своем бронетранспортере.

Мне ничего не оставалось, как выполнять ценные указания. Никакой машины я, конечно, ловить не стала, еще чего, по пробкам-то. Тут на метро одна остановка. В общем, через пятнадцать минут, запыхавшись вусмерть, я была на месте.

За оставшееся до назначенного срока время я успела уговорить озадаченную Машу уйти с работы, вывесить на дверь табличку: «Закрыто», налить себе чашку чая и немного сосредоточиться. Но, как я ни напрягала мысли, разгадать сашкин замысел до конца мне не удавалось. Допустим, он дал понять Кацарубе, что сам купил фальшивую картину и хочет вернуть деньги. Ну, и куда они после этого дружно отправились? К тому антиквару, что продавал? Но он-то ведь знает, что это был не вовсе не Сашка. И потом – при чем тут моя галерея и коллекция, которая, между прочим, вовсе не шведская? Для чего нужно было выгонять Машу, если все будет добровольно?

Минут через двадцать напротив двери затормозил черный джип. Из него вышли четверо, двое направились ко мне в галерею. По крайней мере, на своих ногах идет, успела я порадоваться за Кацарубу, и дверь распахнулась.

– Проходите, Григорий Петрович, – пригласил Сашка.

С ним произошла разительная перемена. Он был весел и легок, обращался к своей жертве на вы и источал любезность. Эксперт казался слегка помятым, но жизнеспособным.

– Так вот, чтобы не терять времени даром, – продолжал Сашка свою загадочную мысль. – Сразу и приступим. Лиза, – обратился он ко мне тем же бодрым тоном. – Где у нас скандинавская коллекция?

– Что-то висит, – указала я рукой на стеллажи. – А что-то у меня в подсобке.

– Покажи все Григорию Петровичу, будь любезна.

Следующий час прошел в таком же бреду. Григорий Петрович рассматривал коллекцию, от которой у меня на тот момент осталась тридцать одна картина. Он брал их по очереди, подносил то к окну, то к лампе, скреб ногтем, переворачивал, в общем, осуществлял какую-то загадочно-бурную деятельность. Сашка, усевшийся за мой стол, с удовлетворением наблюдал за этим процессом, а я не знала, куда деваться, пытаясь при этом казаться в курсе событий.

Наконец Григорий Петрович указал на отложенную им в сторону стопку картин.

– Вот. С этим можно работать.

– Сколько тут? – лениво поинтересовался Сашка.

– Восемь, – ответил эксперт, пробежав по стопе пальцем. – И, в принципе, вот еще две, которые можно под вопросом.

– Хорошо, – кивнул Сашка. – Значит, десять. Забирай. Я скажу ребятам, они проводят.

По его знаку вошедшие ребята забрали отобранные картины и исчезли вместе с экспертом. Закрыв за ними дверь, страшно довольный Сашка обернулся ко мне.

– Класс! Ты видишь – целых десять штук! Отлично вышло! Лизка, ты – гений! Я всегда в тебя верил.

– Ну, может быть, хоть теперь-то я могу узнать, что здесь произошло? – не разделила я его восторгов. – Потому что я, хоть и гений, но не могу постичь происходящего.