Не буду начинать, а то расстроюсь. И вообще, чего я так напрягаюсь с этой одеждой, как будто и правда на свидание собираюсь. Подумаешь, в ресторан поужинать пойти. Ну, в хороший ресторан, и что такого-то? С мужиком, всего-то делов. Он мне еще, между прочим, супчик должен, а я тут напрягаюсь, как девочка.

Проще надо быть, вот что. Черные брюки, темно-серо-коричневая шелковая майка, а сверху любимый шанелевский пиджак. В свое время мне повезло, и я купила его на каком-то ярдсейле за сущие копейки, что, честное слово, ничуть его не портило. Простенький, серенький такой, но кто понимает, тот догадается. И платок привязать поярче, чтоб майки из-под пиджака не было видно. Чудненько. Простенько и со вкусом. Заодно и недешево получилось, да. Ну тут уж что поделать. Темненькие туфельки с носиком, любимая сумка. Цыпочка. Еще если причесаться и морду сверху заменить...

Впрочем, нет, не дождутся, пусть любят, как есть. Мне и своя хороша. Столько лет вместе с ней прожили, а кому не нравится, пусть отдыхает.

Так, бодрая и воинственная, я и выскочила из дому. До Пушкинской добралась на удачно подошедшем троллейбусе, на месте оказалась ровно без четверти девять, как договаривались. Это неправильно, конечно, приличная девушка должна на встречи опаздывать, но я никогда этого не умела, так что не стоит и начинать.

Без десяти девять у меня в кармане заверещал телефон.

– Алло? Лиза? Ну и где вы тут?

– Стою возле Пушкина, как договорились.

– А. А я напротив припаркнулся, поглядите, видите джип черный, большой такой? Подходите давайте, и едем.

Я глянула напротив. Там и в самом деле среди тучи машин торчало несколько джипов. Я спустилась в переход, протолкалась там к другому выходу, поднялась, стала оглядываться в поисках...

– Да вот он я! Садитесь.

Я заглянула в распахнутую дверь машины. Сплошная черная кожа и стальной блеск. За рулем впереди торчал плечистый затылок. Карабкаться внутрь было высоко и неудобно. У меня был как-то однажды джип, не такой, а поменьше, еще когда я возила Женьку в школу, мне и тогда не нравилось, что в него нужно залезать, как по лестнице. А сзади, оказывается, это особенно неудобно.

Василий, дождавшись, пока я заберусь внутрь, и захлопнув за мной тяжелую дверцу, сам довольно ловко плюхнулся на сиденье впереди. Еще бы.

– В «Оранжерею» теперь, – коротко указал он шоферу.

Машина фыркнула и резко, почти перпендикулярно ввинтилась в поток на улице Горького, то есть, пардон, на Тверской. Я инстинктивно вжалась в сиденье.

– Странная ты все-таки, как будто все же не из Москвы, – обернулся ко мне Василий.

Я вздохнула и стала смотреть в окно, размышляя попутно, в каком регистре нам с ним общаться – на «ты» или на «вы». То есть относительно себя у меня вопросов-то не было, я со всеми малознакомыми людьми разговариваю на «вы» без вариантов, а вот Василий то и дело перескакивал с одного на другое. И можно было бы его одернуть, когда он в очередной раз переключится, а можно – оставить как есть. Но тогда надо быть готовой смириться с тем, что через какое-то время он окончательно меня «затыкает», и тогда мне тоже надо будет называть его соответственно, а то получится глупо. Хочется ли мне этого, вот что? В конце концов я решила, что человек, которого ты обливаешь супом при первом же даже еще не знакомстве, имеет право на некоторую душевную близость, и решила, что смирюсь. Примерно в то же время машина остановилась. Мы приехали.

Знаменитая оранжерея, которая на самом деле была рестораном, находилась совсем недалеко от Пушкина, тут же в переулках. Большая угловая стеклянная веранда, парадный подъезд со ступеньками. Метров на пятьдесят в обе стороны не припарковаться – все заставлено напрочь огромными блестящими машинами. Тут тебе и джипы разных сортов, тут и лимузины. Возле некоторых тоскливо топтались плечистые молодые люди.

Наш джип остановился вторым рядом, шофер выскочил, обежал и открыл дверцу сперва мне, а потом хозяину. Мы выгрузились и прошествовали в заведение.

У входа нас встретил элегантный метрдотель, учтиво поздоровался по имени – не со мной, естественно, а только с Василием – и вызвал официанта, который проводил нас к столику в центре зала, во втором ряду от окна. Надо сказать, народу в заведении было немало, свободных столиков я заметила только два или три, да и свободными они оставались недолго. Контингент, насколько я смогла понять во время короткого дефиле, был примерно тем же, что и в недоброй памяти ночном клубе – несимпатичные мужики в дорогих костюмах, разбавленные прелестными блондинистыми русалками. Все явно были знакомы со всеми. Василий, проходя, здоровался то с одним, то с другим, а русалки посылали ему воздушные поцелуи. Меня же, что неудивительно, окатывали суровыми взглядами прищуренных в скрупулезнейшей оценке глаз, от которых, честное слово, хотелось прикрыться сумкой «Биркин», как щитом.

Я и без того любила свою сумку – она знаменовала собой мою новую жизнь. Можно сказать – почти заменила. Была жизнь, осталась сумка. И я уж точно ценила ее (сумку, а не жизнь) – еще бы, за такие-то деньги. Но теперь, в Москве, я оценила ее стократ. Здесь это было больше, чем деньги, больше, чем новая жизнь. Это явно был Символ. Вроде тайного масонского знака. Только вот я еще не понимала, что конкретно это должно символизировать. Но, усаживаясь за столик, я не стала запихивать сумку вниз, а аккуратно посадила ее на соседнее кресло. Вынудив тем самым Василия сесть не рядом со мной, а напротив. Что тоже было само по себе неплохо. На всякий случай.

На нашем столике стояло несколько цветов в изящной вазочке – очевидно, символизирующих собственно оранжерею. Загадочное название, из-за которого я, можно сказать, тут и оказалась, пока оправдывало только это, да еще плетеные спинки стульев, обтянутых холстиной. Ну и, с натяжкой, большая стеклянная веранда с видом на забитый машинами тротуар. Оглядевшись, я заметила еще несколько букетов на стенах. Ну что ж.

Нам принесли меню. Официант, уже другой, интимно наклонившись к моему спутнику, что-то обсуждал с ним вполголоса. Не иначе, согласовывали напитки. Поскольку я все равно решила ничего спиртного не пить, то и не пыталась вникнуть в эту беседу, а раскрыла кожаную папку со «списком блюдей», то есть меню. С «блюдями», не включенными в список, здесь все, как я уже успела заметить, обстояло отлично.

Меню было, мягко говоря, эклектичным. Набор классических салатов, включая непременный «Цезарь» и креветки с рукколой, какая-то фуа-гра в трюфелях и крутонах, что-то еще непроизносимо французское... И тут же, рядышком, в горячих закусках – драники из кабачков и картошки. Рядом с супом прентаньер мирно соседствовала похлебка из молодого щавеля. Почему-то это было трогательно.

Я задумалась. Охоту к экзотике и изыскам мне вполне отбил эксперимент в предыдущем хваленном Дашкой кафе. Если у них считается возможным даже лосося подавать размороженным, то страшно подумать, что эти люди могут сделать с гусиной печенкой. Заказывать суп по понятным причинам мне показалось неэтичным. Плотно наедаться каким-нибудь мясом, которое было представлено в изобилии, не хотелось, учитывая позднее время. А просить драники было как-то обидно. Ну в самом деле – стоило идти в самый модный ресторан, чтобы есть драники. Драники надо жарить дома на кухне, брызгаясь маслом во все стороны, и поедать тут же, с пылу с жару, чтобы сметана текла по подбородку...

Я вздохнула и выбрала креветки с рукколой. Проверенная классика никогда никого не подводила. Возьму потом еще штрудель на десерт, вот и будет мне счастье.

Закрыв меню, я положила его на стол и увидела, что мой кавалер с неподдельным интересом наблюдает за мной со своей стороны стола. Я ответила ему вопросительным поднятием бровей – дескать, что, мол? Он пожал плечами.

– Забавная ты все-таки ужасно. Совершенно ни на кого не похожа.

Ага. Экзотическое животное. Обезьяна редкого вида. И опять на ты. Впрочем, да, на это я же уже согласилась, пусть живет.