– За вас и за чудеса науки.

– Спасибо, но тут больше вопросов, чем ответов.

Ученые выпили и задумались. Первым начал Борков.

– Если честно, то я в дурацком положении. Я не могу ничего доложить начальству.

– Почему? Вы ведь видите будущее.

– В том то и дело, что нет. Вот это линия, – Борков показал на погасший экран, – могла быть сегодня, завтра. А может быть, это кит проплыл.

– В Черном море нет китов.

– Возможно, были – миллион лет назад. Мы даже не знаем, на сколько времени вперед и назад эта штуковина показывает. И что мы увидим? След от подлодки в первой мировой войне? Такую штуку и применить-то никуда нельзя. Вы лучше скажите, что философия говорит насчет времени?

– Есть теории, что время не существует. Это не только мрачный Юнг говорил, вот ваш коллега Тяпкин в Дубне развивает эту теорию.

Борков потянул себя за левый рукав и показал а часы.

– У нас с вами дискуссия прямо как в древней Греции. – ответил Изотов. Помните Пушкина:

Я своим студентам этот пример привожу, как попытку в споре заменить аргумент на факт. А у Пушкина стихотворение заканчивается примерно так – Ведь солнце перед нами ходит, однако прав упрямый Галилей. Тяпкин говорит, что и в физике есть уравнения не зависимые от времени это так?

– Есть такие, это вам любой студент скажет. Стационарные решения. Но это скорее упрощения, когда о времени просто забывают.

– Вот и считайте, что просто забыли о времени.

Борков задумался.

– И все для нас потеряло смысл.

– Нет, почему же! Нам открылось будущее.

– Как в него заглянуть? Выставить прибор на Волоколамское шоссе? Так по нему тысячу лет люди ходят, и еще ходить неизвестно сколько будут. Кроме вот таких полосок, – Борков опять показал на погасший телевизор, – ничего не увидим. Мы уже думали с моими ребятами. Хоть на улицу, хоть в космос – ничего. Хоть бы японский телевизор бы выделили, не фильмы смотреть, а работать, у нашего разрешение никуда, а то в министерстве триста инвалютных рублей не допросишься.

Сгоряча Борков начал о своем. Все экспериментаторы всего мира жалуются на плохую аппаратуру и отсутствие денег. А в это время Изотов как завороженный смотрел на телевизор.

– А вот это? – он показал Боркову на телевизор.

– Барахло, – Этому рубину сто лет.

– Я не о том. А телевизор?

– Что телевизор?

– Изображение его.

– Картинку, – понял Борков. Она же формируется электронами, а это часть нейтринного распада. Нейтрино собственно и было открыто в электронном распаде, он у нас для простоты называется бета-распад. Я читал одну статью в Physical letters одного американца, – Борков полез в другой шкаф и достал толстенный физический журнал. Дело в том, что по хорошей традиции, установленной еще Курчатовым, руководители физических институтов получали напрямую свежие выпуски иностранных научных журналов. От волнения Борков снял очки и стал жмуриться. Из-за близорукости он перестал быть похожим на самого себя.

– Вот и философия пригодилась! – торжествующи сказал Изотов.

– Да. За дружбу наук, – профессора подняли не допитые рюмки и опрокинули их разом, как по команде.

– Теперь я буду ждать результатов, как настоящий физик.

– А я думаю, пора действовать прямо сейчас, – Борков поднял трубку телефона и позвал Юру.

– Пойду домой, не буду мешать.

– Спасибо огромное. В следующую пятницу буду снова на лекции.

Профессора встали, пожали руки и Изотов вышел в коридор. В коридоре он столкнулся с Юрой, который спешил воплотить новые идеи шефа.

Осень в Москве переменчива. То стоят золотые деньки, то зарядит на целый день дождь. Каждую пятницу, когда он читал лекции, Изотов спрашивал Боркова, как идет работа. Но то теория не оправдалась, то электроника подвела, то не удалось закончить расчеты на ЭВМ. Каждый раз Изотов выслушивал, – что экспериментальная физика, это не теоретическая физика, а здесь нужны паяльник, оборудование и средства.

А в это время страна ждала принятия новой конституции. Самой стране было все равно, но по радио, телевидению и из газет с утра до вечера и с ночи до рассвета талдычили про новую конституцию. Чем она отличалась от старой, никто не знал, даже и такие специалисты, как заведующий кафедрой марксистско-ленинской философии МГУ

А.Ф. Изотов. Но отражать это событие полагалось во всех лекциях, что Изотов и делал по возможности кратко, чтобы не отравить содержание лекций. Накануне Изотов пришел в известный уже нам институт в скверном настроении. Конституция достала. Популярной шуткой тогда была такая: Приходит сотрудник весь мятый на работу. Его спрашивают почему не погладил костюм. Он говорит – включаю радио, там про конституцию, включаю телевизор там про конституцию, а утюг даже включать не стал. Это я не для смеха рассказал, – шутка так себе, это чтобы ощутить колорит тех дней. Причем вся эта ерунда про конституцию через каждое второе слово имела припев – «и лично генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева». Так вот принятие конституции было намечено на 7 октября. Этот день долго потом был праздником.

В холле хмурый Изотов встретил сияющего Боркова.

– Ну, что сегодня попробуем? – приветствовал Борков профессора философии простым шифром.

– Не откажусь, – без особого горения ответил тот.

Все ждали с нетерпением окончания лекции по философии. Средневековые схоласты делились на реалистов и номиналистов. Это очень скучная тема. Номиналисты верили в реальность вещей и этим они ближе нам. Реалисты же напротив, считали, что всякое понятие существует реально само по себе. Встала проблема – у одного предмета может быть бесконечно много качеств. И все они должны были существовать в мире! Вселенная заполнялась до краев этим бредом. Только великий гений средневековой философии Оккам остановил это безумие – сказал свое бессмертное в этом затхлом схоластическом мире – не создавай сущностей больше необходимого.

Все это привычно рассказывал Изотов, но видел, что нескольких человек в аудитории не хватает. Не было всех помощников Боркова.

Изотов быстро попрощался и пошел в знакомый кабинет Боркова. Тот ждал его один.

– Попробуем? Ребят я отпустил, – они сутками работали.

– Попробуем!

Борков, на всякий случай, глядя в мятую бумажку, стал нажимать на кнопки и включать тумблеры. Экран засветился. Профессора в ожидании впились в пустой экран.

Что-то замелькало в телевизоре, и вдруг появился диктор Балашов, который своим мягким бархатным басом стал читать текст:

Сегодня, 10 октября 1977 года в Москве прошел очередной пленум ЦК КПСС. На повестке дня стояли два вопроса – рассмотрение заявления генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева и выборы нового генерального секретаря ЦК КПСС.

По первому вопросу выступил товарищ Черненко Константин Устинович.

В Политбюро ЦК КПСС поступило заявление от Леонида Ильича Брежнева. В нем он просит освободить его от работы по состоянию здоровья. Рассмотрев заявление, пленум удовлетворил заявления товарища Брежнева и пожелал ему скорейшего выздоровления.

По второму вопросу выступил товарищ Громыко.

В это время экран потух, а на приборе загорелась красная лампочка.

– Не могут нормальный конденсаторов найти! – огорченно сказал Борков. Институт стратегического значения, а конденсаторов нет. Разрядился импульсный генератор. Теперь его неделю заряжать.

Потрясенный Изотов молчал. Потом начал судорожно жать руку Боркова.

– Это вообще, вы понимаете, что это?

– Честно, пока не совсем, но неделю надо на починку, чтобы продолжить.

– Нет, вы не понимаете!

Изотов и сам с трудом осознавал, что он видел. Через два дня после триумфального подписания конституции и объявления 7 октября нерабочем днем – праздником конституции, – Брежнев собрался уйти на покой.