Всплеск. Нирвана. Плывешь в искристом и тягучем янтаре, обливаешься жарким потом. Как пескарь на сковороде. Было падение, веселое падение в огнях и тарараме, теперь океан вокруг. Океан неподвижного тумана. Ему все равно, что порождать и что созерцать. Ему не нужно пространство-время: он и есть и пространство, и время, и еще семь с гаком измерений впридачу. Ему неизвестны законы: он всегда вне закона. Дышать там нечем, но дышать там и незачем. Там тихим сразу становишься, поскольку масштаб свой и место свое вдруг понимаешь.

И тогда сгущаются из тумана тени.

Паханы на сходку съехались! Рыба, качающаяся в кресле на колесиках. Рядом дядька-Водолей со звездой во лбу; по другую руку красноглазый маршал Овен. Всесокрушающий Телец и всевидящие Близнецы; рассудительный Рак и мудрый ярый Лев; ехидная утешительница Дева и ядовитый целитель Скорпион -- все они прокурорски глядели на меня. Туман, удушающий туман, похожий на время, -- почему туман всегда так похож на время? -- занавешивал вращающуюся сцену. Меня взглядом не прошибешь, но как не ощутить в этой обстановке свою презренную принадлежность? Слаб человек, раздавят его одним нажимом пальца будто блоху зазевавшуюся.

И -- таковы их привычки -- вокруг и над ними, словно отражение или сон, рисовалась вселенная, во всех своих неприглядных подробностях. Пылал горизонт, в небесах кипели созвездия, бегали во тьме друг за дружкой спятившие собратья мои.

Современность наша никак не способствует крепости духа, и поэтому неуютно было мне в компании вседержителей. Они не запугивали: кому придет в голову запугивать крапиву, сдуру

проросшую сквозь щели в бетоне плаца? Они ничего не предлагали: никто не предлагает посторониться муравью, чей маршрут пересекся с движением бронетехники. Они просто изучали диковинный экземпляр. Я догадывался: мой случай был им любопытен из-за полной невозможности моего случая. Мне давно полагалось обратиться в какую-нибудь мохнатую сволочь и понятливо подвывать в стае одного из демонов, этих самоопределившихся креатур (кроссворды читайте, неучи! кроссворды -- средоточие истин и прямой путь в чудесные поля!), выдвиженцев тьмы, именующих себя земными богами. Иль, на выбор, попросту помереть, преставиться от очередного несчастного случая, наложить на себя руки, скончаться от сердечного перенапряжения, -- подробности по вкусу. А мне -- вот он я, в центре Круга, жив-целехонек! -- как всегда, все пофиг. Даже собственная судьбина. Плевать на сложности нового уклада со всеми его передрягами, законами да беззакониями!

Со школы, кажется, ничего кроме последних страниц не читал. А вот в школе, в период бурного созревания, глотал запоем. У классика доходчиво изложена суть фатализма; нынче само слово фатализм переиначено, по-другому оно произносится, абсолютно по-нашенски, да ведь не в произношении суть. Суть в том, что ты усвоил: дергайся, не дергайся, ничего для тебя в мире не изменится. Не станешь ты счастливее, уворовав миллион, что бы ни затеял ты на ворованное; не вдохновишься девочкой по вызову, как бы распрекрасно ее ни обучили; не сумеешь залить тоску ни бормотухой, ни коллекционной бутылью из бургундских погребов. И коль не выпало тебе, то проживешь долгие лета трусливым лохом; а если выпадет -- прогремишь на весь свет и пропадешь. Или -- наоборот. Кому как.

И когда прочувствуешь ты эту незатейливую истину -- нутром, хребтом или, вследствие особенной тупости, черепной костью своей, -- тогда и подойдешь к основополагающему выводу: не ссучивайся, не вреди братве, разглядывай облака в солнечный день и обходи стороной глашатаев.

Мучители, выудив из меня эту длинную невеселую мысль, вновь в немоте своей растворились: пропали все как один, так ни слова и не проронив. Не заслужил я, видно, слов. Не удостоился вердикта. Мне, воспарившему на миг в сияние, вернули свободу оставаться тем, кто я есть. Ведьмочки, меня завидючи, взыграли и обернулись дивами неописуемыми… нахлынуло тут время тугое, закрутило нас, завертело в пляске хмельной… Когда оклемался, обнаружил, что история вдруг завершила бессмысленное движение свое.

И застрял я в непонятной келье, где ни опохмелиться, ни девке подмигнуть, ни припомнить даже, что привиделось, а что на самом деле стряслось.

Совсем те, нижние, угорели: друг на дружку карабкаются. Взобраться сюда затеяли -- ум им отшибло. Им, превращенным, не столько кровинушки хочется, сколько неуязвимость мою расколоть. Пищат они, бесятся, на людей клыком щелкают и сами не понимают, отчего бесятся. Или понимают, но себе не признаются. Поди признайся, что ты оборотень. Куда там! мы и в меньшем не сознаемся ни перед другом, ни перед Богом. Согласиться с ближним, что дважды два четыре, для нас хуже оскорбления.

Необычайно цепкие твари. Скалолазы. И не облом им из-за меня так стараться? Затворю-ка я окно… Обучились вертикальному перемещению, на беду мою. В нынешние времена высота -- не помеха. Любое пресмыкающееся на любую высоту заползет и любого ужалит. Или, например, возьмет лицензию, крылья отрастит, назовет себя птицей нового типа…

Превратившиеся. В том-то и дело, что выяснилось: не подвержен я модным мутациям. Иммунитет. Не у меня одного, конечно, только где они, другие? Где эти лобастые гуманисты, высокородные благородия? Нет их среди живущих. А кто остался, кто решил и посмел стать Отшельником, тот ныне за тридевять земель, под светилами иного спектра, куда таким как я путь заказан.

Прервусь. Кажется, визитеры ко мне. Что ж, от судьбы не отмажешься…

Хватит в стекла ломиться, гробовщики, сейчас открою!

Дела! Черт, дела! Явился крутой хмырь крылатый, морда вислая, не то бычачья, не то медвежья. Смахнул со стены воющую нечисть, как жалких тараканов, и впустил в мою обитель какого-то козлебарана в очках. Блеет он божественно, бородищей приветливо трясет, строит глазки как озабоченный гей. Наказал хмырь браться за работу да всячески содействовать исканиям козлебарана. Я послушно кивал, в знак признательности за продление дней моих, и думал, как бы половчей от работы отлынуть. Чего ради потеть?

Затем летун упорхнул, а рогатый долго излагал мне суть дела. Ему очень хотелось мотивировать бесславный конец человеческой цивилизации, он искал во мне сочувствия, он полагал, что я как свидетель подберу необходимый фактаж (в моих кроссвордах такого слова не было! нужно поинтересоваться), после чего небо поймет мою полезность и отблагодарит меня пропуском в рай. От него несло козлом, и я попросил его на минутку вновь распахнуть окно да заодно приструнить рыдающих внизу колдырей. Он это мог, еще бы, он мог теперь все, он теперь власть, он сила и новый порядок.

Когда массивные рога идола зависли над бездной, я рывком скинул его вниз, во тьму и скулеж, порадовавшись восторженному визгу своры.

Вот и ребятам от меня перепало. Упал с небес нежданный агнец и настал мясной день…

Нет перемен в быте моем. Пишу себе, разрисовываю цветами стены, напрасно жду расплаты. Ни расплаты мне, ни награды. Тот могучий хмырь, хранитель мой, мелькнул в вышине, глянул недобро, перекувыркнулся -- и был таков. Я к нему не в претензии. Живем, братаны! Кто где -- в аду, в чистилище или на грешной земле -- но живем и будем жить, невзирая на конец света!

Виват Кругу творящему -- Кругу беспощадному -- и до единения среди светил!

А куда мы денемся? Не покупаются билеты в рай. Судьба каждому дарит свой пятачок. Трать как угодно. У каждого свой надел: на нем и пляши. Хочешь вырастить сад? Пожалуйста! Разрыхли почву, удобри ее, высади для почина простую траву, а затем, по прошествии лет, разыщи настоящие семена. Оберегай ростки, не впускай в сад чужаков, думай сердцем и не жалей рук. Когда-нибудь твой участок примкнет к Эдему… Кто способен на такое, тот обрящет, не спорю.