Вечерочком у театра приметил долгожданную. Дикой красоты птенец! При ней зверун в очках сверкающих, вдохновенных. Вот он -- фить-пи-и! -- подъезжает с просьбой, портит мне обзор. Вот он мизинцем ловит кайф, усами к меду припадает, когтем скребется, счастье сулит. Это любовь. Это голодная мышь, тепло и свет, плесень и сыр.

Красавчик. Аполлон подворотен. Пижон, смазливый урод, распространитель язвы моровой. Усики стрелочкой, гнутый хвост, -- до чего грызун, до чего переносчик заразы! Дева ждет, играет с полуживым мышем, ей до дурноты противно, любопытно и брезгливо. Мрм… мяуу! -- я приближаюсь.

Миу-мурр! Мы с ней одной породы. Я подхожу. Зверька -- в сторонку. Да он смел, он шустр, споткнулся, упал, ушибся, глуп, безрассуден, торопливо встал, глядит торчком. Сшибки мне не хватало; улыбаюсь. Скупо, как Терминатор перед мочиловом. Говорю то, что принято говорить, но у них свои взгляды на этикет. Они салонные. С ковров и вернисажей. Морщатся.

Главное -- почуяла. Ф-рр! ох как чует она меня! Зубки навыпуск, зрачки веретенцами, хвост подрагивает, шерстка потрескивает. Клычки, гневные молнии, щекотка вокруг пупка, возмущена до глубины, жар в моих ладонях. Жар, бархат, стук сердца. Отличная ухоженная шерстка. Вдыхаю, притягиваю к себе, -- она тычется в мою сторону всеми хрустящими кулачками и дрожащими коленками. От этой ярости мне не по себе. Робко целую кису в губы -- просто так, чтобы обозначить, скрепить, но зверь снова встает, щерясь, снова движение делает, вот же мыш бешенный, неблагородный!

Как это западло -- сзади налетать.

Нет, так не пойдет. Кот я, котяра-мурлыка. Собачиться не люблю -- принципы имею. По теплому асфальту, по темным местам выгуливаюсь, не торопясь. Сам по себе, тать в ночи, бледнолицый зверь со шрамами у глаз. Все замечаю, псов обхожу, кошечек задеваю. Но фыркать и спину выгибать -- не намерен! Ни к чему. Я этих клеенок уличных всяких-разных познал, от неспелых школьниц до истекающих соком дам. Я их и сотворил.

Кот я. Вот моя визитка.

Прошу у нее прощенья -- и у него как бы. Долго и странными словами.

Как понять, кто с кем связан? Мне и в голову не пришло, -- поясняю ему. Я не знал, что он с тобой, -- шепчу Ей, -- знал бы -- убил!

Она вспыхивает. Ее гнев слишком явно обозначен. Телекамера где-то рядом… Актриса? Профессионалка?

Они уходят.

Во всяком деле свой искус. Профессиональный соблазн. Я часто слышу о любви. Говорят, это ниспадает лавиной: помрачение, озарение, осознание. Надо бы испытать…

Лови шанс, котенок!

Уходят. Искус…

Лови!

В театральном подвальчике ошивается благородная рвань: поэты-пропойцы, беспамятные барды, бывшие актеры, невостребованные гомо разных окрасов. Вхожу, огибаю ряд столиков, ныряю в закуток, где гнездятся, высиживают яйца пташки залетные. Не здороваюсь и в упор никого не вижу. Притягиваю к себе синеглазого бойскаута с модно выщипанным теменем, со светозарными кумачовыми полосами на ободранных бритвой щеках. Выряжен по-тибетски, в неподвижных зрачках -- изумление пред таинством бытия. Плюс нервное спокойствие придурка, отловившего оргазм под электрошоком. Плюс привычная, ежеминутная готовность к стоицизму. Конфуций, в натуре! Чело вороненое. Так и хочется обломать на нем кирпич. Чтоб от вечного отвлечь.

Этот шаолинщик запаролирован здесь как Колесничий. Колесоносец -- такое и не выговоришь. Любопытен тем, что добывает и распространяет по велению души, из принципа, в противовес героиновому злу и ликеро-водочному идиотизму. Принципиал, блин!

Принципы и достаток -- вещи несовместные. Значит, и пяти баксов хватит.

– - Больше надо давать! -- честно говорит он.

– - Потом, потом, -- тороплю я, -- беги, это не гонорар, это расходная часть бюджета.

Возвращаюсь в общую залу. Плюхаюсь на стул белого цвета. Заказываю дамское питье: "мартини". Назло окружающей водке и шмурдяку из крученых бутылок. Рядом, уткнувшись мордой в свои же ладони, погибает от непонимания седовласый, преисполненный жуткого достоинства поэт. Благородный, молью битый, в жижу пьяный. На то он и поэт. Душа народа.

Народ тем временем накачивается, чем может. Народ истово стремится к самосожжению. Люди, стекляшки. Хмельной дух, вонь сигарет. Шепот и вопли, смех и грех.

Глотаю желтую дрянь -- запиваю. Глотаю алую дрянь -- заливаю. Все будет хорошо. Уже хорошо. Хорошо и ладно будет. И ладно. И будет. Остальное -- позже. Потом. С Ней…

Заостряется взгляд. Стены дымятся и рушатся. Я вижу деву белую в прозрачных одеяниях. Она там, на дне. Тянусь, но промахиваюсь, хватаю за жабры склизкую глубоководную рыбину. Дева выскальзывает из бесчисленных полупрозрачностей, из нарядных обманок, переливает свое содержимое из телесного миража в нагую доверчивость, требующую тепла и взгляда, прикосновения и понимания, -- и зря. Ее нагота не видна даже мне.

Все напрасно, я не твой. Она исчезает, но я еще слышу голос -- так поют рыбы, не зная слов и не печалясь:

шуба летом -- как нелепо

я с иголочки одета

я хочу вас удивить

мы мечтали о диване

счастье вроде бы в кармане

значит нужно только жить

Свет становится ярким, тени густыми. Рядом возникает Колесничий. Дышит. Приучен бегать. Говорит, тихо и торопливо.

Пора.

Гонорар на столе, кастет на пальцах. Я встаю.

– - Смотри, Никуля, не ошибись!

– - Проверено.

– - Смотри, Колян, не проколись!

– - Ты шо, Котяра, я ж не идиот. Я ж тебя за своего…

И тут меня осеняет. К черту кастет!

Я шепчу Колесничему несколько слов. Он ухмыляется. Затем осведомляется о сумме.

Я не хочу его разочаровывать. Я хочу Ее.

Не торопясь, выхожу наружу. Уже совсем поздно. Над городом разбросаны звезды. Сонная луна стыдливо высовывает зад из ветвей. Все прозрачное, все примороженное. Холодрынь дикая. Зимний месяц июнь. Холодный воздух, холодное небо, холодные звезды. Вмерзшие в крышу. Близко. Когтями царапают.

А вот и она. Очкастый мыш уже с Колесничим откровенничает. Делово и во взаимном уважении. Все красиво. Без шума и без драки. Не дикари, зачем нам кастеты. Товарно-денежные отношения надежнее. И убойнее. Петля лучше топора: крови меньше.

Хмырь-очкарик -- мелкий сутенер. Бесталанный, жадный. Такие весьма полезны для котячьего промысла. Стычка у театра -- пример тому. Если бы этой стычки не было, ее следовало бы сочинить. Типовой сценарий, попытка романтически подъехать к молодой перспективной работнице.

Рыбка клюнула. Дева посмотрела мне в глаза -- и стала моей. Она еще не знает. Она еще не верит. Я ей сам скажу. То, что думает за нее, шепнуло в нежные ушки: вперед, сопротивляйся, злись, толкай, кусайся, этот -- возьмет! Девы такое ох как чуют. Девы только такому и верят.

Амазонка в шубке… Мыш, сволочь, сделал бы ее. Отодрал бы подло и внезапно. Отодрал и на людный угол выставил.

Не успел.

На этот раз он не успел нагадить. Колесничий дело знает. Витает хорек в стратосфере, о себе забыв. Звезды за косы тягает.

Не будь я безгрешен -- убил бы!

Вы пытать меня пришли?

Не беспокойтесь, я сильная женщина. Я, конечно, дам показания. Знала ли я, чем занимаются девочки? Вам это для протокола нужно? Ах, вам просто любопытно? Тогда кивну. Догадывалась.