Ради своей внучки. Ради тебя, Анжелика.
Майя ожидала чего угодно — взрыва, слез, истерики, оправданий… Келли не пошевелилась, даже не изменила направление взгляда, и ее руки с прозрачно-тонкими запястьями все так же неподвижно лежали поверх одеяла.
— Тебе очень хотелось, чтобы твой папа победил на выборах, верно? Тогда ты смогла бы поехать учиться в свой колледж… Ты ведь мечтала только об этом — об их красивой форме, о зависти одноклассниц, о престиже (еще бы, одно из старейших учебных заведений, почти Кембридж или Оксфорд!), о постриженных лужайках, конных прогулках по частному парку… А всего-то и требовалось: уничтожить старую потрепанную тетрадь…
Лика едва заметно улыбнулась — похоже, Майино высказывание ее позабавило.
— Теперь вы подозреваете меня?
— Нет, Келли, нет… Это вы с бабушкой подозревали друг друга: ты увидела человека в костюме Бабы Яги возле двери музея, а Вера Алексеевна обнаружила дома пропажу своей трости и подумала прежде всего на тебя. А трость взял преступник, чтобы отвести от себя подозрение… Я понятно говорю?
— Я же не маленькая.
— Вы подозревали друг друга — и прикрывали друг друга, поэтому ты так долго молчала о дневнике.
— А бабушка…
— Бабушка не поджигала музей. Когда-то, в детстве, они с братом застрелили человека. Но школьного охранника, Гришу и Гоца убила не она.
— А кто? — спросила Анжелика без особого интереса.
Майя помолчала, собираясь с силами.
— Тот, кто очень хотел, чтобы у тебя все получилось. Кто мечтал уехать вместе с тобой в Америку — ведь ты однажды обещала это, помнишь?
Лика озадаченно нахмурилась.
— Откуда вы знаете? Это была наша тайна…
— Лера однажды проговорилась. Она получила тройку по физике, Артур сказал: «А еще собираешься в политех…» Она ответила: «Наверстаю. Это Валя у нас круглая отличница, но ей положено: они с Келли собрались в Штаты рвать». Ты-то об этом разговоре давно забыла. А твоя подруга восприняла все всерьез…
— ЗАТКНИСЬ!!!
Вопль был дикий, совершенно нечеловеческий, полный ярости и какой-то абсолютно запредельной тоски — такой, что волосы на голове поднялись дыбом. На Майю накатил странный столбняк — тело будто сковало льдом, и даже многоопытный Артур с его хваленой реакцией опоздал на долю секунды.
Валя Савичева, маленький злобный зверек, стояла в дверях, сжимая пистолет в вытянутых белых от напряжения руках.
— Келли, не слушай ее! Не слушай, что она говорит! Она все врет!!!
Палец на спусковом крючке. И слишком большое расстояние, чтобы попытаться дотянуться, или броситься на пол, или…
Майя и не пыталась. Для этой девочки, вооруженной совсем не детским пистолетом (тем самым — с ним, как с последним аргументом в свою защиту, школьный директор пришел ко мне в новогоднюю ночь и из него получил пулю в сердце), она была сейчас врагом номер один. Воплощенным Злом. И черный глазок холодно и спокойно смотрел ей в грудь, на уровне солнечного сплетения. Туда, куда Вере Алексеевне, взявшей на себя чужой страшный грех — грех убийства, вошел клинок, сработанный ее братом. Вот и настало для тебя время платить по счетам, подруга Тарзана. Лишь один вопрос еще казался ей важным, у порога смерти…
— Зачем ты это сделала, Валя? ЗАЧЕМ?!
— Я сказала, заткнись! Сука, если бы не ты… — Девочка с усилием оторвала ненавидящий взгляд от Майи и посмотрела на Лику. В ее глазах — Майя поклясться бы могла! — появилась вдруг самая настоящая нежность. — Келли, честное слово, я только ради тебя… Помнишь, мы болтали после уроков — тогда еще математичка заболела… Помнишь?
— Да, — сказала Лика одними губами.
Валя вдруг обмякла и коротко рассмеялась, будто услышала что-то забавное. Майе был знаком этот смех: с того новогоднего вечера, когда она стояла у окна в пустом кабинете истории, в руке был бокал с ликером, и все были живы, живы, живы… И золотистые песчинки кружились у самого дна.
— Ты говорила, что возьмешь меня с собой в Штаты, учиться в колледже. Мы мечтали, как это будет здорово: сидеть за одной партой, вместе ходить вечером в бар, играть в поло… Ты помнишь?
Дверь в палату отворилась, вошел Колчин и тихо сказал:
— Валюша, все кончено. Отдай пистолет.
Она, будто не слыша, на негнущихся ногах шагнула вперед. Указательный палец еще лежал на крючке, и пистолет еще был опасен, но из такого положения уже не стреляют. Майя перевела дыхание. Кажется, смерть опять промахнулась.
— Я никому не хотела делать больно. И Грише, хотя он иногда бывал такой противный… Какого черта ему не плясалось на дискотеке!
— Он видел тебя в костюме ведьмы, да?
— Я как раз оттащила охранника в кабинет истории, оглянулась — он стоит в дверях, в желтом костюмчике с капюшоном, и смотрит… А у меня маска съехала набок — конечно, он меня узнал.
— А потом ты велела ему указать на школьного директора, — еле слышно сказала Майя.
Валя всхлипнула — пополам с рвущимся наружу смехом, предвестником истерики.
— Я сто раз ему говорила: тебе нечего бояться. Только скажи следователю, что видел в коридоре человека в костюме Деда Мороза (против Василия Евгеньевича я тоже ничего не имела — просто на него так удобно было все свалить). А Гриша… Он все время пялился в зеркало в вестибюле — где я отражалась… А потом вдруг улыбнулся и подмигнул. Он бы выдал меня — рано или поздно. Поэтому мне пришлось… Лика, я не хотела! Я бы все сделала — я же купила ему этого несчастного Бэтмена! Я бы и гонки ему подарила — но где бы я взяла столько денег?!
Она сделала еще шаг и опустилась на корточки рядом с кроватью Келли. Она уже ничего не просила и ни на что не надеялась.
— Теперь ведь все равно, да?
Анжелика протянула руку и неловко дотронулась до Валиных волос.
— Наверное, да.
— Скажи честно, это важно для меня… Ты бы меня не обманула? Ты правда взяла бы меня с собой?
— Правда, — мягко сказала Келли.
И Валя наконец расплакалась — бурно, взахлеб, словно прорвало плотину. Ненужный теперь пистолет выскользнул из пальцев, она свернулась калачиком на полу, подтянув колени к подбородку, черная коса распалась, и волосы, роскошные, шелковые, предмет острой зависти всех куце остриженных одноклассниц, накрыли ее с головой…
Когда-то, еще прошлой весной, вдвоем копаясь в Ликиных видеокассетах (стандартный набор: два «Терминатора», четыре «Чужих», «Титаник» и «Водный мир» с Кевином Костнером), Майя с некоторым удивление обнаружила «Поющих под дождем» — культовый фильм конца пятидесятых. Теперь она узнала, что Келли придумала себе кличку в честь актера и режиссера Джина Келли, предмета поклонения поствоенных эстетов. Кроме того, ей открылось, что Лика, оказывается, обожает Поля Мориа и Джеймса Ласта и терпеть не может «Ласковый май» («Врубаю его, только когда хочу предков позлить. Ну, или еще кого-нибудь»), из еды любит манную кашу, а из шедевров кинематографа— «Семнадцать мгновений весны». Словом, решительно не соответствует имиджу, который сама же лелеяла все эти годы («Только не говорите никому, тетя Джейн. Засмеют еще»). Она ласково потрепала девочку по волосам: «Я — могила».
— А папа уезжает в Москву, — вздохнув, сообщила девочка. — Будет заседать в своей Думе. Он говорит, что вопрос о колледже для меня уже решен, а мне совсем не хочется ехать. Странно, да?
Они помолчали.
— Вы придете еще?
— Обязательно, — сказала Майя. — Хочешь, чтобы я что-нибудь принесла?
Келли секунду подумала и покачала головой:
— Ничего не хочу. Приходите сами: просто поговорить.
— Тебе нужно поговорить с мамой, — сказала Майя. — Она сейчас нуждается в тебе.
Уже выйдя из больничного корпуса, она оглянулась и посмотрела наверх. Анжелика торчала в окне третьего этажа и смотрела ей вслед — кусочек зеленой пижамы со слишком, пожалуй, широкими рукавами для худеньких рук, и, кажется, впервые за эти дни неуклюжее подобие улыбки на лице.