Другой раз Сарнов изображает знаменитый тост ещё и так:

«— У русского народа есть два замечательных качества: ясный ум и терпение.

И Сталин добавил, что другой народ давно бы уже прогнал такое правительство».

Опять враньё и опять воровство. На этот раз у своего друга Бориса Слуцкого. Тот сочинил гнусный стишок «Терпение», жульнически сведя весь тост даже не к двум «замечательным качествам», а к одному, именно к терпению:

Такой омерзительной видится им великая пора нашей победы над фашизмом, пьяной оравой изображают они своих спасителей. А В. Войнович уверяет, что Сталин сказал и не о терпении, а о покорности народа.

На самом же деле в тот незабываемый час всенародного торжества Сталин возгласил: «Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкость и терпение».

Что же касается «прогнал бы», то у него речь шла не вообще, как хочет представить Сарнов, а о той драматической обстановке, «отчаянном положении», что складывались в 1941 и 1942 годах на фронте. Как уже упоминалось, иные европейские правительства при похожем положении сами бежали: польское — в Румынию, бельгийское и голландское — в Лондон, французское на шестой день сражения — в Тур и т. д.

Сарнов, конечно же, поднатужился ещё и высмеять художественный вкус Сталина: «плоские, примитивные, школярские представления о природе художественного творчества»… «не очень-то умел отличать Божий дар от яичницы»… Допустим, не отличал, но интересно, а отличал ли классик грузинской литературы Илья Чавчавадзе (1837–1907), который не только в своей газете «Иверия» печатал юношеские стихи Сталина, но и включил их в учебник «Родной язык» («Дэда эна»). А Сарнов, если не в юности, то сейчас что мог бы предложить из своих сочинений для такого учебника русского или еврейского языка? Может быть, хоть одну из главок своей книги, например, «Два столба с перекладиной»? Или — «Если бы победил Троцкий»? Или — «И подивился Тарас бойкой жидовской натуре»?

Сталин бесспорно был человеком художественно одаренным. Об этом свидетельствуют не только его юношеские стихи, но и речи. Ну, разве ты-то, ненавистник, способен хотя бы в кругу своей жены и тещи произнести речь, которая, как речь Сталина на XVII съезде, 48 раз прерывалась бы аплодисментами и взрывами хохота… (Впрочем, я лично, читая эту его книгу, хохотал 597 раз — над каждой страницей.) А речь Сталина 3 июля 1941 года, слова, которые он там нашёл в трагический час истории для обращения к народу, просто не с чем сравнить в мировом ораторском искусстве.

Но и этим дело не исчерпывается. А Сталинские премии! Взять хотя бы самые первые, 1941 года. «Тихий Дон» Шолохова, фортепианный квинтет Шостаковича, «Страна Муравия» Твардовского, «Рабочий и колхозница» Мухиной, фильм «Чапаев» Васильевых — разве это не «Божий дар»? Уланова, Игорь Ильинский, Николай Симонов, Эйзенштейн — где здесь «яичница»? А вот когда «Похождения Ивана Чонкина» называют «замечательным» и «знаменитым» сочинением, то это не что иное, как попытка выдать за вкусную яичницу несъедобное варево Бог знает какой консистенции.

А история с премией Виктору Некрасову в 1946 году? Сарнов сам рассказал её, а смысла не понял, как это с ним часто бывает. Фадеев вычеркнул Некрасова из списка лауреатов, а Сталин вписал. И что ж, ошибся? А таких случаев, когда он вопреки мнению литературных авторитетов сам принимал решение, немало. Так было, например, и с повестями Веры Пановой «Спутники», «Кружилиха».

Но вот война кончилась… Я не уверен, что Сарнов знает, чем она кончилась. Во всяком случае, в обильных рассуждениях о войне — ни слова о наших победах, о капитуляции врага, о спасении народов Европы, а только — о неграмотности маршалов, о бездарности генералов, о своей ненависти к Верховному Главнокомандующему.

Что же заслужило наибольшее внимание автора в нашей послевоенной жизни — восстановление разрушенных городов и народного хозяйства? прорыв в космос? обретение родиной статуса сверхдержавы? новые книги, фильмы, спектакли?.. Нет, прежде всего, конечно же, — антисемитизм! Причем не какой-то там подпольный. «Государственный антисемитизм постепенно поразил всю жизнь страны, проник в каждую пору государственного организма… Самым удивительным было то, что после смерти Сталина (главного, дескать, антисемита. — В.Б.) государственный антисемитизм набирал все большую силу, день ото дня становился все жестче и изощреннее… Тогда за всеми евреями в народе(!) утвердилось прозвище „инвалидов пятой группы“…»

Жуткая картиночка!.. Но в каком народе, от лица которого так любит говорит Сарнов, утвердилось приведенное прозвище? Я лично, принадлежащий к русскому народу, узнал о прозвище только сейчас из этой книги. Так не есть ли оно изобретение самого автора или его друзей?

А какие доказательства антисемитизма, обоснования, имена, факты? О, у Сарнова их навалом. Я, говорит, этих антисемитов проклятых видел живьем, с некоторыми даже учился вместе в Литературном институте. Это кто же? Например, «со мной на одном курсе учился Алексей Марков, будущий видный в Союзе писателей антисемит, получивший за это — по аналогии с известным думским черносотенцем — прозвище „Марков Второй“…»

Тут вспоминается эпизод, имевший место в 1916-м военном году в Государственной думе. Депутат из Одессы профессор Левашов сказал с трибуны, что в его Новороссийском университете в 1915 году на медицинский факультет принято 586 студентов, из них — 391 еврей, т. е. 65 процентов; в Варшавском университете, эвакуированном в Ростов-на-Дону, на юридическом факультете 81 процент евреев, на медицинском — 56, на физико-математическом — 54. Вот тебе и «черта оседлости»… Но депутат Гуревич, заявив в ответ, что, дескать, все русские, желающие учиться, приняты, а больше среди них таковых нет, воскликнул: «Так что, вам нужны пустые аудитории?!» Тогда помянутый черносотенец Марков сказал: «Университеты пусты оттого, что русские молодые люди взяты на войну». Это антисемитизм?.. А. Солженицын, воспроизведя в своей последней книге «Двести лет вместе» ту давнюю перепалку в Думе, осторожненько заметил: «С одной стороны, конечно, был прав Гуревич: зачем аудиториям пустовать? каждый пусть занимается своим делом. Но, так поставив вопрос, не подтвердил ли он подозрения и горечь правых: значит, дело наше не общее? дело одних — воевать, а других — учиться?» (с. 506).

Этот текст интересно сопоставить с некоторыми цифрами в другом месте книги, правда, более ранними. Так, известный в свое время адвокат А. Шмаков со ссылкой на «Правительственный Вестник» утверждал, что за время с 1876 года по 1883-й «из 282 466 подлежавших призыву в армию евреев не явилось 89 105, т. е. 31,6 %», тогда как общий недобор по стране был 0,Т9 %. В иные годы этого периода соотношение цифр было еще красноречивей. Например, влиятельная петербургская газета «Голос» 15 февраля 1881 года привела официальные правительственные данные, согласно которым в предыдущем году всего было недобрано в армию 3309 новобранцев, из коих 3504 еврея, что составляет 92 % (с.151).

Далее сообщается, что генерал А. Н. Куропаткин, многолетний военный министр, а затем Главнокомандующий на Дальнем Востоке, писал в работе «Задачи русской армии»: «В 1904 году <когда началась война> не явившихся к призыву евреев увеличилось вдвое против 1903 года. На каждую тысячу призываемых недобор был свыше 300 человек, в то время как недобор среди русского племени составил на 1000 всего 2 человека. Да и те евреи, что были призваны из запаса, массами бежали с пути на театр военных действий» (с. 350). Лучше бы мне не знать этих цифр. Может, всё-таки ошибался Куропаткин?..