Мой рост был шесть футов, а его — пять футов с половиной. Я был одет, а он голый. Я знал, что он там, а он думал, что я за двести миль отсюда. Расправиться с ним было даже слишком легко, слишком упоительно легко. И Сьюзен я тоже не буду убивать. Хорошенькой женщине можно придумать наказание пострашнее, чем смерть.

Я вскочил, поднялся по лестнице до половины и только тут вспомнил про Барбару. Раздастся крик — быть может, один-единственный возглас, но Барбара проснется и прибежит в спальню к своим родителям, прижимая к груди медвежонка. И при виде того, что предстанет ее взору, весь мир ее детских понятий разлетится вдребезги. Да, это будет именно так — как разбить зеркало: трещины разбегутся сразу во все стороны, и вот оно уже погибло, его не восстановишь. Я держал жизнь Барбары в своих руках.

Я снова стал медленно спускаться. Я спускался долго: шестнадцать темно-серых, покрытых ковром ступенек, мимо морского пейзажа Дюфи, мимо джунглей Руссо — в прихожую, где темно-серый ковер уступал место темно-красному, и назад, в гостиную.

Я снова опустился в кресло в углу. Отхлебнул виски, но мне показалось, что оно утратило всякий вкус. Ничто не помогало, ничто не могло смягчить тяжесть удара. Оставалось только одно: ждать. Я подумал — не закурить ли. Но достать сигареты из кармана, зажечь спичку — все это требовало непомерных усилий. А мне нужны были все силы для того, чтобы ждать. Теперь они уже скоро спустятся вниз. Он не рискнет возвращаться домой много позже того часа, когда все кабаки в городе закрываются.

Я поднял голову, мне послышались шаги наверху. Но все было тихо. Внезапно я ощутил что-то мягкое и скользкое в левой руке. Точно кто-то сунул мне в нее какой-то предмет. Должно быть, я бессознательно разорвал пакет и комкал в руке халатик. Я разжал пальцы, и он упал на пол рядом с разорванным пакетом из блестящей голубой полосатой бумаги.

Когда они, держась за руки, вошли в гостиную, я ощутил лишь страшную неловкость. Мне не хотелось смотреть на них и, как это ни глупо, мне не хотелось, чтобы они смотрели на меня. И все же я смотрел на них, и даже достаточно долго, чтобы от меня не укрылась переполнявшая их чувственная радость. Завистливо, с похолодевшим сердцем я смотрел на них, почти как незваный гость.

Марк увидел меня первый. Он выпустил руку Сьюзен. Она с недоумением на него поглядела.

— Что с тобой? — спросила она.

И тут она увидела меня. Рот ее открылся, казалось, она сейчас закричит, но она не издала ни звука. Она шагнула к креслу, вернее, почти повалилась в него, широко раздвинув ноги, уронив руки на подлокотники. Но она не вцепилась в кресло, — наоборот, словно обмякла вся. Я подошел к ней.

— Не сиди, как шлюха, — сказал я. — Даже если ты шлюха.

Она сдвинула колени, но выражение ее лица не изменилось.

Марк, по-видимому, пришел наконец в себя.

— Спокойнее, спокойнее, старина, — сказал он. — Не делайте слишком поспешных умозаключений. Я только сейчас зашел. Шпингалет на окне…

— Я сижу здесь уже полчаса, — сказал я. — Убирайтесь вон.

— Шпингалет не опускался…

— Убирайтесь вон, пока я вас не убил.

Он с беспокойством поглядел на Сьюзен.

— Я не могу оставить вас с ним, — сказал он. — Если он вбил себе в голову эту идиотскую мысль…

— Лучше уйди, Марк, — сказала Сьюзен. — Он в самом деле может убить тебя, если ты не уйдешь. Посмотри на его лицо.

Она произнесла эти слова так бесстрастно, словно предлагала ему поглядеть на мой галстук, рубашку или ботинки.

Я шагнул к нему. И тут же понял, что совершил ошибку: дикое, остервенелое желание убить его уступило теперь место холодному расчету, и я мысленно прикидывал не спеша, как мне лучше за него взяться.

— Убирайтесь, чтобы я вас здесь не видел, — сказал я.

Его глаза расширились. Они были светло-карие, почти золотистые; я никогда раньше не видел этого так отчетливо, как сейчас.

Мне припомнилась драка в баре между двумя американскими солдатами, которую я наблюдал в Уоппинге во время войны. Меня чуть не стошнило, когда я смотрел на них, но сейчас я чувствовал себя иначе. Я улыбнулся и сжал кулаки, выставив вперед костяшки больших пальцев. Мне казалось, что я готов любой ценой оплатить предстоящее мне сейчас, через несколько секунд, удовольствие — ни с чем не сравнимое удовольствие, слаще которого я еще ничего не изведал. Я начал медленно, очень медленно поднимать руку, но в тот миг, когда я уже готов был нанести удар, Марк отвернулся.

— Боже милостивый! — почти всхлипнул он. — Боже милостивый! — И выбежал из комнаты.

Хлопнула парадная дверь. Я сел, у меня закружилась голова.

— Налей мне, я хочу выпить, — сказал я Сьюзен.

Она принесла мне бокал виски и села на прежнее место.

— Я чувствую себя, как последний сводник, — сказал я. — Не понимаю, почему я не убил этого жалкого, грязного подонка.

— Ты же не хотел его убить, ты хотел сделать хуже, — произнесла она ровным, бесстрастным голосом. — Разве не так? — Внезапно она истерически захихикала.

— Перестань, — крикнул я. — Ему ничего не грозило, как и тебе, пока моя дочь находится здесь, в этом доме. И все равно я чувствую себя сводником.

Она продолжала истерически смеяться. Я подошел и влепил ей пощечину.

Смех прекратился.

— Ты хочешь развода? — спросила она.

Я сел и взял бокал с виски.

— Я не знаю, — сказал я. — Не знаю. Давно это у вас?

— Не первый раз сегодня.

— Давно это у вас?

— С мая.

— Все совпадает, — сказал я. — Теперь я понимаю, почему ушла Герда. Она догадывалась, да?

Сьюзен кивнула.

— Мне бы тоже следовало догадаться, — сказал я. — Это он подарил тебе эти омерзительные дешевые духи — вот почему ты ими душилась. Он, вероятно, дарит флакон таких духов каждой своей шлюхе. Ты не очень-то самолюбива, а? Не успел он развязаться с одной женщиной, как ты уже согласилась ее заменить. Что ты в нем нашла? Он в постели лучше, чем я? Так, что ли?

— Совсем не то, — сказала она. — Ты думаешь, что все дело только в этом. — Она встала. — Джо, извини меня, но я не могу больше, я хочу спать. Я так устала, что не в состоянии понять ни слова из того, что ты говоришь. Мы поговорим завтра.

Я схватил ее за руку.

— Почему ты позволила ему?

— Он умеет слушать. Ему говоришь — он слушает. И он не такой… — Она умолкла, подыскивая слово. — Не такой победоносный, как ты… Ему было плохо, он совсем пропадал, все презирали его. Я была нужна ему. А тебе никто не нужен. Ты просто используешь людей — и все.

Я выпустил ее руку.

— Я никогда не изменял тебе, — сказал я.

— Изменял, все эти десять лет изменял.

Я поглядел на нее с недоумением.

— Богом тебе клянусь…

— Не считай меня идиоткой, Джо. Я была идиоткой, когда выходила за тебя замуж, но с тех пор у меня открылись глаза. Ты думаешь, люди уже перестали о ней говорить?

— Элис мертва.

— Вот именно. Потому-то мне и обидно. — Она закурила сигарету. — Я по крайней мере изменяла тебе с живым человеком. Это как-то благопристойнее. А ты считаешь, что имеешь теперь право обзывать меня бранными словами, ты считаешь, что имеешь право называть меня шлюхой.

— Она мертва, — повторил я беспомощно. — Я больше не думаю о ней.

— Не о ней, так о какой-нибудь другой женщине, — сказала Сьюзен. — Я знаю только одно: обо мне ты не думаешь и не думал никогда.

Она с укором поглядела на меня. Внезапно я ощутил нелепое желание упасть перед ней на колени и вымолить себе прощение.