— Люси не в моем вкусе, — сказал я и допил свой виски с содовой. — Нам пора присоединиться к дамам.

— Подождем еще, — сказал он. — Они вполне счастливы сейчас — разбирают нас по косточкам за чашкой кофе. Выпейте еще виски, только не разбавляйте его на этот раз…

Я дал ему наполнить мой бокал.

— Вы заблуждаетесь насчет Люси, — сказал я. — Охотно уступаю ее вам.

— Я имел в виду не Люси. Я имел в виду вас. Возьмем меня: мне сорок шесть лет, у меня трое детей и собачья должность, на которой я держусь только благодаря влиянию моей тещи. Я живу за счет превышения моего кредита в банке, так как там все понимают, что моя теща не будет жить вечно. И теперь возьмем вас: у вас отличная, черт побери, работа и изумительная жена… У вас уже солидное положение в верхах, вы являетесь столпом общества — вам везет, не так ли?

— Ну, не слишком, — сказал я.

— Конечно, все это без труда не дается. Но однажды вам все-таки здорово повезло, верно?

Тон, каким это было сказано, не оставлял сомнений в том, что у него на уме.

— Вероятно, кто-то уже сообщил вам, что Гарри был слишком крупным младенцем для недоноска, — сказал я и поглядел В сад.

Смотреть там было в общем не на что — куст сирени и несколько жалких лупинов, — но мне не хотелось глядеть на Марка.

— Я совсем не собирался вытаскивать на свет божий эту старую историю, дружище, — сказал он мягко. — Но вам повезло, вы это знаете. И все же — вот удивительная вещь, — все же вы завидуете мне. Почему это?

Я заставил себя поглядеть на него. Он не был сердит или раздосадован, но он обличал меня. Наш разговор начинал выходить за рамки обычного.

— Оставим это, — сказал я и улыбнулся ему. — Я охотно верю, что Люси феноменально хороша для этих дел, но говорю вам раз и навсегда: она не в моем вкусе.

— А я и не имел ее в виду. — Он опять ухмыльнулся. — Но разве нет никого другого? Никого, кто бы вас интересовал? И что вы собираетесь по этому поводу предпринять?

Он сидел, посмеиваясь, и, к моему изумлению, я почувствовал, что краснею.

10

Рыцарь попирал стопой шею дракона. На рыцаре была желтая кольчуга, в руке — щит с красным крестом, а его меч был величиной почти с него самого. На мече не было крови, но дракон, по-видимому, был мертв. Он был ярко-синего цвета с длинным, похожим на штопор, хвостом и вызывал скорее сострадание, чем страх. У рыцаря забрало было поднято, лицо его казалось чрезмерно длинным и хмурым. На другом витраже он держал свой шлем в руке и стоял, преклонив колено, перед молодой женщиной в усыпанной драгоценностями короне на длинных черных волосах. Несмотря на слишком яркие краски, в этих витражах была какая-то своеобразная прелесть. Они бы понравились Барбаре, хотя ей, вероятно, стало бы жаль дракона. Впрочем, мне кажется, было бы ошибкой приводить ее в замок Синдрема. Пусть он навеки останется для нее старинным замком, каким, по-видимому, всегда оставался для Тома Синдрема, судя по латам, мечам, коврам, кольчугам и всему прочему. Том сколотил свой капитал в двадцатом столетии в Леддерсфорде, но здесь, в замке, он был средневековый разбойник-барон пли, может быть, прекрасный рыцарь, убивающий дракона.

Я потерял нить мысли, сделал паузу и отхлебнул воды из стакана.

— На этом, пожалуй, можно было бы и закончить, — сказал я, — особенно в такой прекрасный летний вечер. Я старался бегло обрисовать вам структуру местного самоуправления и, по возможности наглядно, показать, чем занимается советник, или, если угодно, советница, дабы оправдать свое существование. Но есть еще одно обстоятельство, которого хотелось бы коснуться в заключение…

Я посмотрел на Нору, которая сидела в заднем ряду с молодым человеком в ярко-красной рубашке, и снова потерял нить мыслей. Я отвел от нее глаза и минуты три говорил о том, что, конечно, я мог бы сказать значительно больше о задачах местного самоуправления, но ограничусь одним добавлением. Я подарил аудиторию улыбкой и выпил еще глоток воды. Слушателям явно не сиделось на месте. Надо было кончать, и побыстрее.

— В местном самоуправлении, разумеется, еще не все в порядке. Оно весьма далеко от совершенства. Оно могло бы стать несравненно лучше, чем сейчас. Что ж, леди и джентльмены, это зависит от вас самих. Вероятно, вам это уже говорили раньше, но мне все равно: теперь вы слышите это снова. Я призываю вас не только интересоваться работой местного самоуправления; явившись на этот доклад сегодня, вы уже показали, что она вас интересует. Я призываю каждого, если он чувствует себя способным выполнять работу советника, приложить все силы к тому, чтобы им стать. Мне безразлично, к какой политической партии вы принадлежите; ваш долг ясен. — Я повысил голос. — Свой призыв я обращаю прежде всего к находящейся в этом зале молодежи. Вам, вероятно, известен один из признаков кретинизма — основной его признак? Кретин — это лицо, не интересующееся общественной жизнью. Так не будьте же кретинами, прошу вас! Да, да, следите за нами, следите зорко, как ястребы! Проверяйте нас! Критикуйте нас! Да, даже браните нас, если мы этого заслуживаем. Но самое главное — присоединяйтесь к нам. Присоединяйтесь к нам и помогайте нам работать на благо общества, помогайте нам выполнять возложенную на нас нашими избирателями задачу. Я кончил, благодарю вас.

Я сел, как всегда думая про себя: за что, собственно, я их благодарю? Поднялся и директор и сказал то, что обычно говорится в подобных случаях: я внес свежую струю, у меня практический ум, я не витаю в облаках. Я сумел необыкновенно доходчиво, всеобъемлюще обрисовать работу местного самоуправления… Я опять поглядел на Нору. На ней было ярко-голубое платье с узором в виде золотых птиц и высоким воротом, но подол платья едва прикрывал колени. Она закинула ногу на ногу, и до меня долетел едва слышный шелест нейлоновых юбок.

Этот звук доконал меня. Он был еле уловим, и я бы и не услышал его, если бы не стремился так услышать, и все же это был один из тех остро нервирующих звуков, как если скребут ногтем по стеклу. Этот звук задевал за живое; он разбудил мою чувственность, а ведь я думал, что сумел ее обуздать. Мне показалось, что я понял, почему мужчины могут иногда стремиться овладеть женщиной силой. Здесь не столько жажда обладания, сколько жажда подчинить себе.

Вся беда в том, как любил говорить Марк, что женщины сами нас на это толкают. Нора сейчас как раз этого достигла. Мне очень хотелось знать, почувствовала ли она это? Была ли эта демонстрация округлых колен случайной или преднамеренной? И не означала ли эта легкая усмешка, что меня вовсе не собираются одарить тем, чего я так жажду, ибо я для Норы как мужчина не существую.

— А теперь, — сказал директор, — мистер Лэмптон любезно согласился ответить на ваши вопросы…

Воцарилось неловкое молчание, и в наступившей тишине казалось, что эта комната с ее дубовыми панелями, огромным холодным камином и витражами в окнах давит на сидящих в ней людей, что она связала им языки. А быть может, они уже догадались о том, что мне совершенно не хотелось приходить сюда, что я не особенно верю в то, что говорил, и что в эту минуту, сказать по правде, у меня было лишь одно желание: чтобы ноги некой молодой особы обнажились еще чуть-чуть повыше.

Затем молодой человек в синей спортивной рубашке — кажется, кроме меня и директора, все были без пиджаков — долго и нудно бубнил что-то относительно местного самоуправления и политики. Он, видимо, полагал, что местное самоуправление должно стоять в стороне от политики. Решительно и твердо я заявил ему, что это невозможно, и, изнывая от скуки, продолжал отвечать на вопросы. Не слишком ли ограничены полномочия муниципалитета? Не слишком ли велики полномочия муниципалитета? Можно ли считать, что существование крупных административных органов оправдывает себя? Долго ли еще Уорли сможет сохранять свою независимость?.. Под конец мне уже стоило больших усилий следить за тем, чтоб в голосе у меня не прорывалось раздражение. Они были молоды, предполагалось, что они все хорошо образованы, но они ничего не понимали — им нужна была справедливость, им нужно было, чтобы драконов убивали. Затем я увидел, что Нора смотрит на меня. Она прошептала что-то на ухо своему соседу.