Отсутствие спасателей имело лишь одно объяснение - Мэгнюссон не дал сигнал. Должно быть, выйдя из режима сверхсветовой скорости, они оказались за этой проклятой пустынной планетой, и локаторы на орбитах вокруг Картера ничего не увидели. Значит, положение безнадежно!

Вновь и вновь, как птица Феникс, возрождался призрак запертого в шкафу ЛВ.

Обессиленный работой, недостатком кислорода и крайне скудным питанием, Павел проводил один-два часа между мертвой усталостью и дремотой в разговорах с Эндрю.

Две первых беседы были для него открытием: до сих пор он не представлял себе жизнь человека, которому суждено унаследовать одно из крупнейших состояний в галактике. С раскалывающейся от боли головой, сосредоточив все свои силы, чтобы, подобно пьяному, не свалиться от усталости с ног, Павел делал всё, чтобы приободрить Эндрю.

Но однажды вечером он признался себе, что, хотя им и удалось продержаться эти две недели, они все равно обречены. И в скверном настроении, мучимый жаждой, разразился обвинениями в адрес Эндрю, припомнив ему все: пьянство, лень, жадность и наплевательское отношение к другим пассажирам. Сначала изумившись, а затем разозлившись, Эндрю ответил ему тем же, и разговор, который мог бы стать дружеской беседой, завершился хлопаньем дверью.

Но, выходя, Павел успел заметить не просто ещё один красный огонек (он уже привык, что каждый день прибавлялось по одному), а целый рой красных индикаторов, которые ещё вчера были зелёными.

Дрожа всем телом, он подождал в коридоре, чтобы успокоиться, и снова открыл дверь.

- Извини. Мне стыдно. У тебя сейчас страшная боль. Индикаторы...

Павел кивнул в их сторону. Они, естественно, располагались так, чтобы пациент не мог их видеть.

- Я знаю, - пробормотал Эндрю.

- Что?

- Конечно же, я знаю! - снова разозлился Эндрю. - Эта твоя машина сделана не для абсолютно темного помещения, а в расчете на госпитальную палату, где стены излучают сумеречный свет, ведь так? Каждую ночь, когда ты выключаешь лампу, чтобы я спал, я вижу свет индикаторов. Я знаю, что дела мои плохи.

Павел закусил губу.

- Кажется, я был с тобой недостаточно откровенным. Я... Ну, в общем, я больше не верю, что нас спасут. Если бы нас искали, то к этому времени помощь бы уже пришла. Хочешь, чтобы я...

- Включил ЛВ? - прервал его Эндрю. - Нет! Нет! И ещё раз нет! Ты правильно сделал, убрав его от меня подальше. Только теперь я начал понимать, что такое жизнь. Нет, выбрось его, закопай, сделай что хочешь, только, ради Бога, не включай!

Тут голос Эндрю сорвался, на лице выступил пот.

- Что ж, хорошо, - угрюмо сказал Павел. - Спокойной ночи.

Павлу снова приснился ЛВ.

Когда он открыл дверь каюты пациента (невыспавшийся, ибо пришлось дважды заставлять себя бодрствовать по десять-пятнадцать минут, чтобы во сне опять не оказаться во власти ужасов), Эндрю лежал без сознания. Кроме четырех, все индикаторы на медицинских приборах светились красным светом. К тому же опустела последняя банка с питательным раствором. Оставалось немного воды, чтобы предотвратить обезвоживание, в мускулах было достаточно тканей, чтобы поддерживать обмен веществ ещё несколько часов, может быть, даже пару дней, если Эндрю останется неподвижным.

А потом...

Верная смерть.

Павел не мог в это поверить. У него кружилась голова. Он пытался убедить себя, что даже просто поддерживать в Эндрю жизнь четырнадцать дней, причем не обычных, а сверхдлинных местных - уже в своем роде медицинское чудо. Едва ли какому-нибудь современному врачу удавалось такое без помощи полного набора оборудования жизнеобеспечения.

Но что толку от того, что ему это удалось, если никто никогда об этом не узнает?

* * *

Надежда покинула Павла. Вся его перенапряженная воля к жизни рухнула, как мост от слишком большого груза. Он пошел к медицинскому кабинету.

В шкафчике лежал Легкий Выход.

Павел вынул гладкий прохладный прибор из футляра. Не составило труда вспомнить комбинацию цифр замка. Покрутил прибор в руке. Солнце давно уже встало, и было много света.

"Ему я отказал в этом, заставил вести напрасную, глупую, бессмысленную борьбу с болью. И теперь Эндрю умрёт, не приходя в сознание... А он оказался по-своему хорошим парнем. Я почти в восторге от него... и ужасно стыжусь себя: потому что собираюсь прибегнуть к тому, что сам ему запрещал".

Конвульсивным движением Павел повернул белый колпачок ЛВ и нажал его. Послышалось легкое жужжание. Павел закрыл глаза.

Не веря в происходящее, он снова открыл глаза. Всё было точно таким, как раньше. Только ЛВ стал горячим. И...

Павел с проклятьями уронил прибор на пол. Раздалось шипение, их прибора вырвалось облачко дыма, а сам колпачок деформировался и почернел.

Павел почувствовал себя самоубийцей, который потратил много сил, выбирая и завязывая веревку, лопнувшую потом под его тяжестью.

- Будь я проклят! - процедил он, наконец. - Миленькая коробка с комбинированным замком, с шикарной подушечкой-гнездом для прибора... Оказывается, он поломался при крушении. Чёрт, до чего же хилая штука!

Прибор больше не дымился. Павел дотронулся до него - еде теплый. Схватив ЛВ, он резко повернулся, ослепленный яростью, и покинул медкабинет.

"Я отплачу ему за то, что он втянул меня в это дело! Я сведу счёты! Я..."

Но что это?

Откуда-то снаружи послышался рев. Завибрировали искореженные стальные стены коридора. Павел замер, протянув руку, чтобы открыть дверь каюты Эндрю.

Ревущий звук на секунду стих, затем набрал силу. В ужасе уставился Павел на ЛВ в своей руке. Подумалось: "Уж не заработал ли он в конце концов? В вызванной им иллюзии - фантазия спасения?"

Но любая иллюзия, которой он был способен наслаждаться, исключала всякое воспоминание о ЛВ, поскольку даже намек на его существование напомнил бы Павлу, что он обречен на смерть...

Он повернулся, недоумевая, и разрывающим легкие рывком устремился к ближайшей пробоине в корпусе. Трясущимися руками зажег костер-маяк и упал рядом.

- Думаю, кому-то следует извиниться за то, что служба спасения не спешила, - сказал доктор в Центральном госпитале Картера. - Но ведь достаточно логично было оставить всякую надежду в тот момент, когда вычислили курс "Пеннирояла". Никто не ожидал, что после такой катастрофы можно выжить.

- Пожалуй, - произнес Павел. Он чувствовал себя намного лучше, хотя из-за богатого кислородом воздуха слегка кружилась голова. - И поисковая партия отправилась подбирать обломки, а не спасать людей?

- Боюсь, что так, - признал доктор. - Вас подобрал корабль, который был зафрахтован страховой компанией, отвечающей за груз мехов

Доктор помолчал, потом снова заговорил:

- Между прочим, должен сделать вам комплимент за превосходную работу с Эндрю Соличуком. Вы знаете, его семейство имеет огромный вес здесь, на Картере, и если бы его нашли мёртвым...

- Да, - произнес Павел. - Да, работа была что надо.

Отсутствующим взглядом он смотрел в окно. Отличное современное здание, очень дорогое, в окружении лужаек и цветников. Он любовался плавательным бассейном и террасой-солярием, где нежились под солнцем пациенты, и рассеянно поглаживал нечто полированное и ощутимо весомое, лежавшее у него на коленях. Что?..

Ах да, ЛВ, который не сработал.

- В каком состоянии Эндрю? Я бы хотел увидеть его, если можно.

- Думаю, устроим, - дружеским тоном сказал доктор. - Конечно, его пришлось собирать по частям. Но вы сами понимаете: семья, связи... Короче, Эндрю уже на ногах и, между прочим, всё время спрашивает о вас.

Поднявшись, он с усмешкой добавил:

- Рады, наверное, что эта штука оказалась поломанной?

- Что? - удивленно уставился на доктора Павел. - А, это? - Вставая, он взвесил ЛВ на руке. - О, он не мой.

- А мы считали, что ваш, - сказал доктор. - Перед психологической коррекцией прибор хотели забрать, но, увидев, как бурно вы реагировали, я распорядился, чтобы вам позволили держать его при себе. Своего рода психический якорь. Так, говорите, не ваш?