Сержант заметил, как Настя пристально смотрит на колодников, недовольно крякнул.

— А мне эти люди ни для чего… — безразлично заметила она.

Некоторое время посидела, посудачила с сержантом, затем промолвила:

— Ну, вот и передохнула. Указал бы, служивый, брод помельче. Домой пора…

На берегу Змеевки Настя шутливо погрозила пальцем сержанту.

— Не будь тучей, служивый, коли случай приведет встретиться. Бывай здоров!

— Что ты! Заходи — путь выпадет. Да и так просто заходи. Несколько дней здесь еще постоим.

Сержант неловко замялся, потом с многозначительной улыбкой выдавил из груди:

— Я ить тоже холостой…

На другой день Настя появилась раньше, чем накануне. Колодники рыли влажную землю. Тяжелый перезвон цепей резал ухо, неприятно отдавался в сердце. Кудлатый лишь мельком взглянул на Настю. В его взгляде — ничего нового. Зато сержант вне себя от радости. Усы натопорщил, весенним селезнем топтался на месте. В Настю впился глазами. Та откинула назад упавшие на лоб волосы, зло уколола сержанта:

— Что зенки уставил! Ай бабы вовек не видывал! Стой на месте, пока не приберусь!..

Юркнула через кусты. По раскинутым котомкам, картузам узнала полянку, где отдыхали колодники. Через несколько минут вышла обратно, повеселевшая, приветливая. И так несколько дней. Настя приходила почти в одно и то же время. Каждый раз с трепетом душевным замечала во взглядах кудлатого и его товарищей удивление, благодарность, восхищение.

После ухода колодников в подземелье сержант не раз появлялся у лекарской квартиры. Однажды довелось ему увидеть Настю. Постояли, потолковали, и сержант в упор предложил:

— Надежду имею сочетаться браком.

Та в ответ громко рассмеялась:

— И что ты такое надумал, соколик! Отзвенело мое время! Сердце в колобок сжалось…

Потом на ухо сержанту, чтобы отбить охоту к домогательству:

— Лекарь — старый холостяк. Сурьезного нраву человек. Не приведи бог, увидит тебя — лишусь куска хлеба. Ступай и больше не приходи.

С рудных поисков Федор решил завернуть в Незаметный — наведать Ваську Коромыслова. Чем ближе подходил, тем сильнее сжималось сердце от воспоминаний.

Ведь все эти места не раз исхожены вместе с Соленым. Вот и те косогоры, где копали землю с Феклушей. А вот и затерянное ущелье, в котором Федор в первый раз не приметил человеческого убежища.

И вдруг Лелеснов вздрогнул — чья-то тяжелая рука легла на плечо. Оглянулся, увидел незнакомое лицо. В правой руке человека — длинный нож.

— Чего надобно и кто таков?

Федор чутьем уловил, что незнакомец неопасен. Приветливо пояснил:

— Ваську Коромыслова надобно мне. Понял?

Рука человека повисла плетью. Тряхнул чубатой, черной, как уголь, головой, понимающе протянул:

— А-а-а…

За кружкой чая на смородиновом листе больше говорил Васька.

— Думаю шагать отселе. Теперь не один я. Двоим-то в пути подручнее и веселее.

Федор вспомнил про Соленого, который так и не нашел желанной воли, как-то вяло и бесстрастно сказал:

— Что ж, спробуй… может, у тебя счастливее судьбина, чем у других. — Прогнав задумчивость, живо спросил: — Кто таков и из каких мест твой путник?

— Да, да! Совсем запамятовал про то. Секретный колодник. Со Змеевой горы убег. И опять-таки Настя во всем виновница.

Васька говорил с жаром. Часто, как птица на взлете крыльями, махал руками.

— Ить, что надумала Настя-то! Уж так затуманила сержанту стражнику глаза! Тем и воспользовалась, чтобы наведывать колодников на выходе. Украдкой рассовывала по котомкам хлеб и иной харч. А вот ентому — Митькой Кривошеиным зовется — напоследок подсунула пилку по железу. Через месяц при выходе Митька и задал тягу.

В разговор вмешался сам Митька.

— Откеле бог послал эдакую смышленую да отчаянную бабу. Вовек не забыть…

Федору хотелось громко крикнуть: «Молодец, Настя!»

В верхнем горизонте Змеевой горы таились самые высокопробные руды, легкоплавкие и податливые на излом. Здесь гору вдоль и поперек источили выработками. Что ни год, то выработки гуще пересекались в середине горы, лучами разбегались в стороны. Иные из них пробивались наружу, и в обрывистых боках горы появились черные отверстия — казалось, гигантские птицы крепкими клювами пробили норы для своих гнезд под надежным каменным укрытием. Со временем в верхнем горизонте рудная добыча заметно поубавилась. Управляющий рудником не мог и не хотел верить в то. Давно ли он выслушивал похвальные речи Беэра за раденье в горных разработках? Ему казался коротким путь к желанному ордену по велению самой императрицы. Управляющий даже голову стал поворачивать по-особенному важно, будто шею приятно щекотала орденская лента. И вдруг такой конфуз!

Вот уже много дней подряд управляющий в сопровождении геодезии прапорщика Пимена Старцева, пробирщиков и маркшейдерских учеников спускался в подземелье. Не одну новую выработку пробили бергайеры. Большие груды породы выгребли в центральную штольню. Пробирщики придирчиво вглядывались в неровные изломы камней, и понапрасну: редкие рудные признаки не радовали.

А управляющий не унимался, приказывал проходить заново выработки. В тонкие струнки повытягивались жилы у бергайеров. И сам управляющий вконец извелся. От потерянного аппетита, спертого подземного воздуха у него под глазами растаяли сальные наплывы, беспомощно, мешками обвисла кожа.

Однажды бергайеры, как по сговору, побросали инструменты — не выдержали натуги.

— Нет мочи робить, господин управляющий! Да и для жизни не без опаски…. а ить у нас семьи, детишки малые.

Управляющий изрыгнул такой гром, что шорох по камням прошелся:

— Как посмели ослушничать! Да за такое вас плетьми в клочья посеку! А ну, быстро за работу!

Никто с места не тронулся, кроме Алексея Белогорцева. Подошел к стенке квершлага, скребком постучал, потом заговорил спокойно, будто грозные слова управляющего мимо уха пролетели:

— Ишь, как гудит стенка-то… стал быть, рядом старая выработка проходит, что каменьями завалена… Стенка эта, почитай, не толще картонного листика… Если дальше квершлаг долбить, не ровен час, господин управляющий, те каменья нарушат стенку и нас побьют.

Тут заговорил другой бергайер, остальные придвинулись ближе.

— Знали бы, за что камни потом поливаем. Ить руды-то в породе и на полушку нет. Понапрасну силы расточаем. Приказал бы, господин управляющий, штейгеру Федору Лелеснову взять нас под команду. Тот штейгер под головой самого семиглавого змея руду сыщет и на похверк доставит.

В эту минуту зашаталась стенка. Какой-то миг, и через большую брешь в ней с грохотом посыпался каменный дождь. Получилось так, что выработку мгновенно перехватил завал. По одну сторону его, в каменном тупике, оказались бергайеры, по другую, что выходила в штольню, — управляющий со свитой.

В завале осталось отверстие — не больше, как кулаку пролезть. Управляющего словно взрывом выбросило наружу. С перепугу только через день вспомнил про боль в ноге от ушиба камнем во время обвала. Бергайеры же прокопали в завале нору, чтобы туловище пролезло, и вышли невредимыми в штольню.

После того управляющий скрытно вызвал к себе Федора, пришедшего с рудных поисков, и завел ласковый разговор:

— Мыслю так, штейгер, что Змеева гора рудой не оскудела. Таятся где-то руды, и к ним дорожку надобно сыскать. Спробуй — фартовый ты. Людей на помощь себе возьми, сколь душа просит.

Федор с командой бергайеров незамедлительно спустился в каменное чрево.

Управляющий не стал понапрасну тратить время в ожидании результатов. На его рабочем столе появились большие развернутые листы бумаги. На них — тончайшие разрезы Змеевой горы с разноцветными линиями и искусными отмывками — последнее творение Пимена Старцева. Управляющий подолгу склонялся над столом, близоруко щурил глаза, шагал ножками циркуля по бумаге, что-то высчитывал и записывал.