— Выпьем за это! — подытожил Лев и снова припал к миске. Собачка деликатно пригубила из своей и задумалась.

— А чем тебе гиены насолили?

— Они мерзкие! — скривился Лев. — Представь себе — бежишь ты по саванне, преследуешь антилопу.

— Я?!

— Нет, я! Бегу я, помнится, по саване, преследую антилопу. Догоняю, сваливаю на землю ударом лапы…

— Как ты можешь это помнить? — усомнилась Собачка. — Ты же никогда в Африке не был?

— Что ты понимаешь! — горько усмехнулся Лев. — Во мне говорит память предков.

— А-а-а… ну тогда ладно.

— И тут, — Лев насупился и всхлипнул. — Эти твари… Мерзкие вонючки… и сожрали добычу! Мою добычу, понимаешь!? — он ударил себя лапой в грудь и скорчил кислую рожу. — Нет, не терплю.

— Лёва, это было давно, — попробовала утешить Льва Собачка.

— А мне плевать, что давно! Во мне говорит память предков!

— Выпьем за предков, — быстро предложила Собачка.

Лев задумался и кивнул.

— Выпьем.

Они наклонились и снова отпили из мисок.

— Тебе еще налить?

— Наливай. Только капельку.

Лев разлил по новой. Собачка понюхала свою миску и скривилась.

— Где ты только берешь эту гадость?

— У сторожа, — ответил Лев.

— А сторож где берет?

— Не знаю, — признался Лев. — Но на вкус это натуральная ослиная моча, так что у меня есть некоторые подозрения.

Он склонился над своей миской, но пить не стал, а только вздохнул задумчиво.

— До чего мы, Львы, докатились! Пьем ослиную мочу. А ведь были царями зверей! Ведь были, а?

— Ну, в этой клетке ты и теперь царь, — заметила Собачка.

— Царь… — невесело усмехнулся Лев. — Цари не едят коровьи мослы и овсяную кашу! А чем меня тут кормят? Да не отвечай, и так тошно. Сижу за решеткой, в темнице сырой, — запел он, — вскормленный в неволе орел молодой… Орел, между прочим, тоже царь. А кормят его дохлыми мышами. А, каково? А вокруг ходят посетители с собаками… Ты понюхай, чем от них пахнет! Печенкой! И этим, как его, корм для собак… Все название забываю. Понимаешь, им — печенка, а мне — коровий мосол! Ненавижу собак.

— Лёва, Лёва! Не надо!

— Не-на-ви-жу! — с пьяной уверенностью повторил Лев. — Кругом, куда ни глянешь — одни шавки! А тебя как зовут?

— Моська.

— Вот видишь, и ты моська. Я же говорю, одни собаки кругом. Сиречь гиены. Гепард — и тот собака собакой, хотя тоже под кошку косит… родственничек. Шакал — собака, Волк — собака, и ты вон… Ты вообще кто такой?

— Я? Мой дедушка был волкодав.

— Брось дедушку, ты сам кто? Гиена, а?

— Я не гиена! А мой дедушка, он знаешь какой волкодав был! Его все волки…

— Чихал я на твоего дедушку!

— Да мой дедушка…

— … пошёл на шапку, — безжалостно закончил Лев.

У Собачки задрожал нос.

— Зря ты это, Лёва. Зря. Время было такое.

— Знаю, Моська, знаю, — печально вздохнул Лев и обнял Собачку так, что у нее глаза вылезли из орбит. — Мою бабушку тоже отдали на поругание таксидермистам, а я что? Я ничего. А что я?

— Выпьем за бабушку? — предложила Собачка.

— За мою бабушку и за твоего дедушку, — провозгласил Лев. — И за межвидовую дружбу!

Некоторое время они молча лакали.

— Вот ты, Моська, небось, дай тебе волю, тоже бы кошек гонял, а? — прищурился Лев. — Нет, ты признайся!

— Да кто ж мне ее даст, эту волю… — сказала Собачка и тоскливо покосилась на замок решетки.

Лев оскалился и сплюнул.

— Съесть бы тебя, собаку такую. Но нельзя. А то ведь и поговорить по душам не с кем будет.

Лев скрестил лапы, положил на них тяжелую голову. Его усы уныло обвисли.

— В одной ведь клетке живем. Приходится мириться.

Город горел.

К небу взлетали снопы искр, рушились крыши, корчились от жара древние фрески.

Жители бродили по улицам, обмахивались веерами и говорили: «Ах, какая жаркая в этом году осень!»

На центральной площади радостно пожимали друг другу руки трое горожан:

— Как удачно, что я застраховал свой дом! Это просто подарок небес, что он сгорел!

— А я вложил свои деньги в строительный лес, он должен скоро прибыть. На него теперь будет большой спрос.

— Поздравляю Вас. Я тоже выгодно разместил капитал, накупил овса и пшеницы. Мне за них уже предлагали тройную цену, а что будет завтра?

— О да, бизнес теперь расцветет.

На редких паникеров, бегущих с мешками к лодочной пристани, горожане смотрели с презрением: «Нет, это не патриоты!»

— Предатели! — плевали они вслед отплывающим лодкам. — Как вы можете хладнокровно бросать родину в это трудное время?

— Так ведь пожар же! — кричали в ответ с лодок. — Оглянитесь, город горит!

— А что пожар? — пожимали плечами горожане. — Под колесницами на дорогах ежегодно гибнет гораздо больше людей, чем от какого-то пожара. Подумаешь…

Пылали храмы, и жители восторженно обменивались впечатлениями:

— Смотрите, смотрите, какой высокий огонь! Такой никогда еще не зажигали на жертвеннике.

— Вот именно так надо служить богам! Чтобы искры долетали до самого неба!

— А говорят, в храме сгорели две сотни прихожан.

— Какое самопожертвование! Боги давно не получали столько человеческих жертв. Они будут довольны.

— Боги уже явили свою милость, у моего соседа сгорела усадьба. Я так рад!

— Но у тебя же тоже сгорела усадьба?

— Ну, это уже издержки…

— А обратите внимание, как красив наш город при таком освещении!

— Да, наш город прекрасен. Как скучны были эти серые стены, а взгляните на них сейчас, когда они обьяты пламенем? Какая экспрессия, какая мощь!

— Дух захватывает! Вам тоже трудно дышать?

— Вот так бы и умерли, ни разу не увидев горящего Рима.

— Да, как же все-таки очень умно придумал наш император!

А император стоял на холме, смотрел вниз на горящий город и вздыхал. Ему было нестерпимо скучно.

В вагоне было душно и тесно, пахло кислой капустой, давно немытыми гоблинами и детскими пеленками. Скаллош потряс головой и решительно протолкался к тамбуру. Там было почти пусто, только вырисовывался на фоне окна высокий силуэт проводника.

— Уже скоро, — не поворачивая головы, ответил проводник на невысказанный вопрос.

— Да я просто так, подышать вышел, — смущенно пробормотал Скаллош.

— А-а…

Эльф глубоко затянулся папиросой и выпустил дым из ноздрей. Скаллош прислонился спиной к стене тамбура и сквозь мутное стекло дверей стал смотреть внутрь вагона. Там сидели, стояли, спали вповалку гоблины — наверное, целая сотня, не меньше. Бурые и зеленые, клыкастые и плоскомордые, лохматые и лысые, старые и совсем молодые. Из разных кланов и разных областей, большинство никогда не встречались друг с другом и не перекидывались словом, а если и перекидывались, то слова были, как правило, бранные. А сейчас все сгрудились в этом вагоне, всех собрала вместе общая беда.

— Если бы мне еще год назад кто-нибудь сказал, что эльфы будут спасать гоблинов… — Скаллош недоуменно покачал головой. — Почему вы это делаете?

Проводник вытащил папиросу из рта, прищурился на тлеющий кончик и щелчком сбил столбик пепла.

— А ты бы предпочел, чтобы вас перебили люди?

— Нет, конечно!

— А к этому всё шло, — эльф снова затянулся и уставился в окно. — Древние чащобы вырубаются под корень, всюду холодное железо, а вас, недомерков, просто уничтожают. Пиф-паф, ой-ой-ой. И нет гоблина.

Скаллош передернул плечами. Он до сих пор слышал как наяву лай гончих и крики охотников на болоте. Счастье, что удалось убежать. Счастье, что встретился спасательный эльфийский отряд. Счастье, что эльфы вообще забыли старую вражду и вышли из холмов на помощь избиваемым гоблинам.

— Вас ведь тоже когда-то преследовали, да? — осторожно спросил Скаллош.

— Угу. — Эльф кивнул и выкинул в окно окурок. — Люди с собаками. И гоблины с отравленными стрелами. Вы тогда были заодно.

— Мне очень жаль…