Тайна старинного рояля

ЗИМНИМ УТРОМ

В этот декабрьский четверг я решил навестить нашу приятельницу Мади. Отнесу-ка я ей две камерунские марки.

Мади — настоящий коллекционер. Она увлеклась филателией во время болезни, приковавшей ее к постели на долгие месяцы. С тех пор мы с друзьями знали, чем ее порадовать. Разумеется, не могло быть и речи о покупке марок у торговцев: у нас не хватило бы на это денег. Малыш Сапожник выпрашивал марки у сапожника, чья мастерская находилась прямо над его квартирой. Корже добывал их с помощью матери, уборщицы на ткацкой фабрике; Бифштекс выпрашивал у отца, работавшего в мясном магазине. Гиль пользовался услугами мужа старшей сестры, у которого двоюродный брат жил в Аргентине, а Стриженому сосед по лестничной площадке иногда дарил свои «дублеты».

Мне было труднее всех. Жителем Лиона я стал недавно — до переезда в район Круа-Русс мы жили в маленькой деревушке в Провансе — и в городе почти никого не знал. Вот только одна соседка регулярно отдавала мне марки с писем, которые присылал ей сын из Камеруна.

На этот раз добрая старушка вручила мне две великолепные, совсем новые марки, которых у Мади уж точно не было. Она будет рада моему подарку!

Я взял с собой своего пса по имени Кафи. На улице было тепло и сыро, даже слишком тепло для этого времени года. Дождя не было, но тротуары блестели так, будто только что прошел настоящий ливень. Мади жила на улице От-Бют, в большом старом доме, похожем на мой. Я застал ее за столом на кухне, она как раз перебирала свою коллекцию. От моих марок девочка пришла в восторг. Мади показала мне свой новый альбом — она склеила его из страниц, вырванных из старых тетрадей. Потом она стала гладить Кафи, который положил морду на стол, любуясь разноцветными маленькими прямоугольничками.

Мади очень любила мою собаку. Иногда она даже просила одолжить ей Кафи ненадолго.

— Ну что, песик, — говорила она, держа его голову в руках, — наверное, тебе будет очень скучно зимой в Лионе?

Кафи смотрел на нее блестящими от счастья глазами, а потом вдруг повернулся к окну. Мади расхохоталась.

— А, понятно, ты хочешь прогуляться! А почему бы и нет, ведь сегодня не очень холодно! Тиду, как ты на это смотришь?

Мне эта мысль понравилась. Я очень любил гулять с Мади. Лето, проведенное ею после болезни в моей родной деревне в Провансе, сблизило нас. Мы подолгу разговаривали об этом южном крае, который она успела полюбить почти так же, как я.

По случаю теплой погоды вместо обычного пальтишка с меховым воротником Мади надела плащ.

— Как и все мальчишки, ты не очень любишь разглядывать витрины, — со смехом сказала она. — Хочешь, пройдемся по набережной? Выбирай: вдоль Роны или вдоль Соны?

Мне больше нравились Рона, потому что она протекала по «моим» солнечным равнинам; но я знал, что Мади скорее выбрала бы тихие воды Соны, по которой бесшумно скользили беззаботные лодочки. Чтобы доставить Мади удовольствие, я выбрал Сону.

Мы вышли из Круа-Русс (это старый квартал Лиона, расположенный на холме, разделяющем две реки) к знаменитой площади Терро, где Кафи вечно гонялся за голубями и, конечно, ни одного еще не поймал. До Соны отсюда было рукой подать. Красавица река текла так медленно, так лениво, что казалось — она стоит на месте. Мы немного прошлись по набережной, и тут Мади предложила:

— Так тепло, давай посидим на скамейке!

Мы сели, и она принялась рассказывать о своем родном Лионе. Он, правда, иногда раздражал ее шумом и плохой погодой, но она не променяла бы его ни на какой другой город на свете.

Смотри, Тиду, эта набережная — мое самое любимое место в Лионе. Сона тут похожа на реки северных стран, таких же туманных, как Лион.

Почему ты не любишь Рону?

Что ты, Тиду, Рону я тоже люблю… но не в Лионе! Она гораздо красивее в низовьях, в Провансе, под «твоим» голубым небом и порывами «твоего» мистраля…

Пока мы болтали, Кафи вскочил на парапет набережной и стал яростно облаивать крошечную собачку, сидевшую на крыше кабины проплывавшего мимо катерка. Я посвистел ему, и мы поднялись со скамейки.

— Мади, давай перейдем через Сону и вернемся домой по другому берегу!

Мы были недалеко от моста Сен-Венсан (на самом деле это не мост, а так, мостик). Когда мы до него дошли, катерок с белой собачонкой как раз проплывал под аркой. Кафи проводил его заливистым лаем.

— Наверное, далеко собрались, — вздохнула Мади. — Как бы мне хотелось уплыть на таком вот катере…

Миновав мост, мы оба вздрогнули от резкого визга автомобильных покрышек.

— Боже мой! — воскликнула Мади. — Авария!

Пикап, груженный овощами, резко остановился посреди шоссе. Из кабины выскочил водитель; к месту происшествия со всех сторон бежали люди. На мостовой лежал пожилой человек, рядом валялся чемоданчик, который выпал у него из рук.

— Ой, смотри, — закричала Мади, — у него белая палка! Он слепой. Как же водитель не заметил?..

Старик попытался подняться; ему помогали прохожие.

— Вы не ранены? — взволнованно спрашивал шофер. — Я даже не заметил, что сбил вас… Мне казалось, я затормозил вовремя…

— Со мной все в порядке, — ответил слепой. — Вы правы — вы до меня даже не дотронулись. Просто машина очень шумела, вот мне и показалось, что она мчится прямо на меня. Я сам виноват — надо было остановиться и пропустить вас. А я шагнул вперед и» поскользнулся на мокрой мостовой…

Он и вправду был цел и невредим. Шофер взял слепого под руку и перевел через дорогу, за ними какая-то дама несла чемоданчик.

— Я вам очень признателен, — сказал слепой и снова начал извиняться. — Со мной никогда такого не случалось.

Кто-то предложил довести его до дома, но он энергично запротестовал:

— Нет, что вы, я знаю свой квартал. Там я не потеряюсь. Мне стыдно, что я причинил вам такие волнения…

Пикап, оставленный посреди мостовой, мешал движению. Но вот наконец шофер сел за руль, и зеваки разошлись. Слепой удалялся по тротуару, водя перед собой белой палочкой, чтобы не наткнуться на какое-нибудь препятствие. Я наблюдал за ним. Старик быстро прошел сотню метров, и вдруг мне показалось, что его движения стали менее уверенными. Может, он потерял дорогу? Слепой замедлил шаг, затем прислонился к стене, достал платок и вытер пот со лба. Мади схватила меня за руку.

— Может быть, ему плохо? Пошли узнаем!

И она бросилась к слепому.

— Мсье, — встревоженно заговорила она, — мы видели, как вы упали… Наверное, вы слишком переволновались. Может, все же проводить вас домой?

Слепой с трудом улыбнулся.

— Ничего особенного, просто голова закружилась. Нужно пару минут передохнуть.

Теперь мы могли разглядеть его как следует. Это был человек лет шестидесяти, с худощавым лицом, в черных очках с толстыми стеклами. Из-под берета выбивались густые седые волосы. Старомодное пальто было протерто на локтях, но без единого пятнышка; я вспомнил, как, поднимаясь с мостовой перед едва не сбившей его машиной, слепой все старался отряхнуть пальто тыльной стороной ладони. Нас с Ма-ди поразила его изысканная манера выражаться.

— Нет, дети мои, — продолжал слепой. — Спасибо вам, но я чувствую себя лучше и не нуждаюсь в помощи.

Продолжайте прогулку с вашей большой собакой.

С большой собакой?! Как он мог узнать, что с нами собака, да еще к тому же большая? Кафи не лаял, не рычал… Совершенно озадаченный, я пробормотал:

Простите нас. Я решил, что вы слепой, потому что у вас белая палка и черные очки.

Увы! Я слеп от рождения.

— Но как вы догадались, что с нами собака?

На лице старика появилась слабая улыбка.

— Большая собака, не так ли? Я догадался об этом по ее дыханию. Вы знаете, у слепых очень тонкий слух; они часто слышат то, чего не слышат зрячие. Большие собаки дышат не так, как маленькие.

Если уши меня не обманывают, ваша собака недавно бегала: у нее неровное дыхание. Держу пари, что это овчарка!