Утром подбросили в еле тлеющий костёр новых сучьев и сухих корней, умылись, позавтракали. Ильюшка с Банкиным ушли вьючить оленей, Ник и Ёнька занялись разборкой кувас, Мэри, прихватив с собой мощный бинокль, забралась на ближайшую возвышенность — осмотреть предстоящую на сегодня часть пути.
Прогремел выстрел. Ник краем глаза заметил, как девушка плавно опускается на землю, держась за правое плечо. Выхватив из кобуры браунинг, он короткими перебежками припустил к сопке, с противоположной стороны оперативно подбежал Банкин. Аккуратно, постоянно страхуя и прикрывая друг друга, стащили Мэри вниз. Рана оказалась несерьёзной: пуля прошла навылет, не задев кости, даже крови было совсем немного…
Ник сбегал к рюкзакам, вернулся с аптечкой, Банкин щедро присыпал рану стрептоцидом, перевязал.
— Ничего страшного, — попыталась улыбнуться Мэри. — Мне даже не больно! Через десять минут можно выходить на маршрут!
Подошедший Илья Озеров был настроен менее оптимистично:
— Плохо очень, начальник! Ещё даже и половину пути не прошли, а уже стреляют! Я же говорил, проклятое место, поганое! Давай возвращаться, а? Куда мы теперь, с раненой девахой? Точно тебе говорю — надо обратно идти! Что, все-таки вперёд пойдём? Упрямый ты, начальник! Плохо это, однако…
Устроили Мэри на старого и самого спокойного рогача, продолжили путь. Банкин оленя на ремешке вперёди вёл, старательно выбирая спокойную дорогу — без камней и колдобин, чтобы поменьше трясло раненую девушку.
Надо отдать должное: Мэри оказалась просто молодцом, никаких тебе слёз, жалоб и прочих проявлений женской слабости. Банкин же во время очередного привала отвёл Ника в сторону и сумбурно заговорил о том, что, возможно, Ильюшка и прав: надо раненую девушку вывозить отсюда в жилые места, где её рану можно будет показать врачу.
— Да без вопросов, Геша, — ухмыльнулся Ник. — Прямо сейчас её обратно и отправим. А Ёньку в провожатые определим. Чего это ты нахмурился? По мне — так козырный вариант. Тем более что других-то и нет.
Банкин сплюнул от досады, зло скрипнул зубами и молча отошёл в сторону.
К вечеру они прошли меньше тридцати километров, раньше обычного выбрали место для ночёвки: у Мэри ожидаемо поднялась температура, на лбу выступила холодная испарина…
Сегодня Ник дежурил первым. Сидел у костра в обнимку с карабином Ильи и думал, что делать завтра, если у Мэри не спадёт жар. Отправить её вместе с саамами обратно в Ловозеро, а самим с Банкиным двигаться дальше? Не нравился ему этот вариант, не испытывал он доверия к этому разговорчивому председателю сельсовета…
Из темноты подошёл Озеров, залопотал добродушно:
— Всё, начальничек, смена пришла! Давай, ложись спать! Ильюшка теперь подежурит! Ни о чём не беспокойся…
Нику снился нехороший сон: он брёл по тёмным и влажным джунглям, а где-то совсем рядом прятался злой и коварный враг. Где-то недалеко, может — за той кустистой пальмой? За тем банановым кустом?
Чёрная тень мелькнула сбоку, на голову Ника обрушилась крепкая дубина, ультрамариновый мрак, фиолетовые круги…
По волосам и онемевшей щеке текла холодная вода, в затылке поселилась тупая боль, хотел поднять руку и потрогать — что там, но ничего не получилось, руки оказались крепко связанными за спиной. Ник открыл глаза и встретился взглядом с неподвижными тёмно-карими — почти чёрными — глазами Ильи Озерова.
— Что, начальник, болит голова? — поинтересовался бывший шаман. — Это дурачок Ёнька малость перестарался. Силы много — ума мало. Хотя, какая разница? Всё равно, начальничек дорогой, сейчас ты умирать будешь, голуба моя…
Глава четвёртая
Шаман шаману — друг, товарищ и брат
Ник торопливо осмотрелся, пытаясь осознать произошедшие изменения и оценить степень возможной опасности. Увиденное его совершенно не вдохновило: сам он был крепко примотан грубой толстой верёвкой к старой высохшей сосне, в трёх метрах от сосны обнаружился Банкин, прикреплённый аналогичным образом к кривой берёзе, причём под глазом Гешки красовался большой лиловый фингал, а изо рта торчал тряпичный кляп. Банкин бешено вращал глазами и, напрягая всевозможные мышцы торса, безуспешно пытался порвать крепкие верёвки. Между сосной и берёзой шустро ползал Ёнька, обкладывая ноги Ника и Банкина охапками разнокалиберного хвороста и сухого мха.
Ёнька насмешливо улыбался и бросал плотоядные косые взгляды куда-то в сторону…
Проследив за его взглядом, Ник увидел Мэри, так же связанную по рукам и ногам и лежащую на старой оленьей шкуре, постеленной возле догорающего костра. До девушки было метров двадцать пять, но Ник заметил, что бушлат на Мэри отсутствовал, а сатиновая тёмно-синяя кофточка была порвана в мелкие клочья, представляя на всеобщее обозрение белоснежный кружевной лифчик, только частично закрывающий от посторонних нескромных взглядов спрятанное под ним.
— О чём думаешь, товарищ начальник? Испугался, милый? Растерялся немного? — вежливо поинтересовался совершенно сознательный саам Озеров.
Ник отметил, что во всём облике Ильи произошли разительные перемены. Куда только девался суетливый дёрганый человечек с бегающими глазами и просительным тоненьким голосом? От непрезентабельного и подобострастного председателя сельсовета Ильюшки не осталось и следа. Перед Ником стоял матёрый, видавший виды мужик с тяжёлым взглядом умных немигающих глаз, говорящий неторопливо и чуть насмешливо — голосом глубоким и уверенным, ничем не напоминающим прежний дребезжащий фальцет. А на смену длинным витиеватым предложениям неожиданно пришли короткие рубленые, можно сказать — чеканные, фразы.
— О чём думаю? — спокойно переспросил Ник. — Да ясно мне всё совершенно: под маской глупого домашнего оленя прятался дикий волк. Как не бывает бывших чекистов, так не бывает и бывших шаманов. Решил ты, Ильюшка, затаиться, спрятать свою сущность от новой власти. Даже вон — заделался председателем сельсовета. Глядишь, через год-другой и в партию бы вступил. А живёшь, в смысле — по-настоящему, всё по своим старым, шаманским законам. Ведь так оно, Илюша?
— Умный ты, начальник. Очень — умный. Всё правильно говоришь, — необидно усмехнулся Озеров. — Только никакой я тебе не вонючий Ильюшка. Меня зовут — Вогул, я шаман. Шаманом был, шаманом и умру. Доля у меня такая. Ты там про новую власть говорил, мол, прятался я от неё. И это правильно. Только что эта власть дала мне? Всем лопарям чего принесла хорошего? Жили себе — как считали правильным, как наши отцы и деды жили. Нет же, припёрлись. Учить начали. Это — плохо, это — хорошо, так — делай, а так — не смей, расстреляем! А нас вы спросили, чего мы сами хотим? Да кто вы, вообще, такие? Почему правильным только то считаете, о чём сами и говорите? Молодёжь вся испортилась. Не хотят по-честному пасти оленей и ловить рыбу. Хотят деньги за красивые слова получать. Водку пить. Девок любить — всех подряд и по-всякому. Из ружей в других людей стрелять. Просто так стрелять, потому что приказ вышел такой. Нет, не нравится мне такая жизнь! Сам так жить не буду! И другим лопарям не дам!
— А я-то со своими товарищами здесь при чём? — вкрадчиво спросил Ник. — Мы тебя ничего плохого делать не заставляли, просто попросили довести нас до озера. А ты убить нас задумал. В чём причина?
Лицо шамана стало серьёзным, глаза потемнели от праведного гнева.
— Причина — Сейдозеро. Там многие Большие Солнца находилось наше древнее капище. Там лопари со своими богами разговаривали. А боги, в свою очередь, помогали лопарям. Всё было хорошо. После зимы приходила весна. После весны начиналось лето. Оленихи рожали много маленьких оленят. В реках было много жирной рыбы. Нам это нравилось. Пришёл Барченко, с ним много других людей. Разорили капище. Забрали с собой вещи богов. После этого отвернулась от лопарей Светлая Тень. Изменилась их жизнь. Я давно уже решил, что не пущу больше никого к Сейдозеру. Всех буду убивать! Кого смогу — сам. На других нашлю голодных волков и злых медведей. Всё так и получилось. Уже три года никто не может к Сейдозеру подойти. А кто туда добрался, то обратно всё равно не вернулся. И ты, начальник, скоро умрёшь. И твой друг. И эта девушка. Все — умрёте! Сгорите в Светлом Огне!