К сожалению, этот важный политический акт датируется в пределах года (если этой дате можно доверять), и мы никак не можем увязать его с отставкой Абдаллаха б. Амира, датированной концом 44/мартом 665 г., когда Му'авийа во время его визита в Дамаск предложил на выбор: сделать полный финансовый отчет, сдать по нему деньги и остаться наместником или оставить себе деньги и уйти в отставку. Абдаллах выбрал последнее На его место в начале 45 г. х. был назначен ал-Харис б. Абдаллах ал-Азди. Наместником Басры он пробыл только три-четыре месяца, а в конце раби' II или начале джумады I 45/18-19 июля 665 г. в Басру прибыл новый наместник, Зийад б. Абу Суфйан, который до этого некоторое время жил в Куфе, возможно, уже в качестве брата халифа, поскольку Мугира опасался, что он прибыл сменить его [+33].

Решение Му'авии признать Зийада братом было враждебно встречено и Умаййадами, и родичами Зийада. Сыновья ал-Хакама подозревали, что таким путем Му'авийа хочет преградить им путь к власти. Брат Марвана б. ал-Хакама, Абдаррахман, в разговоре с халифом съязвил: «Неужели ты не мог найти никого, кроме этого негра, чтобы увеличить наше умаление и унижение?» Вдобавок он произнес стихи (свои или поэта Йазида б. ал-Муфаррига), обращенные к Му'авии:

Стихи эти, конечно, стали известны Му'авии, и Ибн ал-Муфарригу пришлось приносить извинения, а для верности — сочинить стихи в похвалу Му'авии [+34].

Братья Зийада обиделись на него за то, что, признав отцом Абу Суфйана, он засвидетельствовал распутство собственной матери и отрекся от отца. Да и как было не злиться, если сатиры на Зийада затрагивали и его братьев, вроде такой:

Были претензии и другого рода. Сын Са'ида б. Убайда, не получив у Му'авии приема, на какой рассчитывал, заявил ему: «Посланник Аллаха — да благословит его Аллах и да приветствует — постановил, что ребенок принадлежит [супружеской] постели, а прелюбодею — камень, а ты присудил прелюбодею ребенка, а постели — камень. Клянусь Аллахом, если и был Зийад сыном Абу Суфйана, то он — мой раб и опекаемый, которого освободила моя тетка Сафийа». Му'авийа велел ему замолчать, если он не хочет получить по носу [+36].

Несмотря на все пересуды и сатиры, Му'авийа не должен был раскаяться в своем решении — Зийад стал его вторым «я» на востоке Халифата.

Зийад не был для Басры новым человеком и за двадцать лет работы с финансами изучил ее и подвластные ей провинции лучше, чем кто-либо другой, а теперь у него, как у брата халифа, руки были совершенно развязаны. Первое же его выступление в мечети стало холодным душем для извольничавшихся басрийцев. Эта речь стала классическим образцом арабского политического ораторского искусства. Ее приводят с разными вариациями, с различными сокращениями, добавлениями и перестановками многие источники. Некоторые ее части приводятся в другой связи, как самостоятельные речи того же Зийада [+37]. Возможно, что пространный вариант его «тронной речи» и в самом деле был составлен позже из нескольких его выступлений. Приводя ее здесь по одному из наиболее полных вариантов (с небольшими пропусками), автор не настаивает и не ручается за то, что речь была произнесена именно в таком объеме и порядке текста — для нас важна характеристика внутреннего положения в Басре и методов, которыми собирался действовать Зийад.

По преданию, Зийад был настолько разгневан, что начал эту речь без длинного благочестивого вступления со славословиями, а сразу обрушился на своих земляков и подопечных: «Темное невежество, слепое заблуждение и разврат, — разжигающие жар вечного пламени для совершающих это, — которым следуют ваши безумцы и которые есть в ваших разумных людях, являются тяжкими грехами, в них вырастают малые, и не избегают их старые; вы будто и не слышали айатов Аллаха, и не читали Книги Аллаха, и не слышали, какое щедрое вознаграждение уготовил Аллах повинующимся ему и какие болезненные мучения на вечные времена, без конца — противящимся ему. Вы что же, такие, как те, кому ослепил глаза бренный мир и закупорила уши похоть, и они предпочли преходящее вечному? Вы не задумываетесь над тем, что вы впервые совершили дела, которых не было прежде в исламе: кабаки напоказ, и грабят женщин у вас в присутствии многих людей. Неужели нет среди вас того, кто помешал бы нечестивцу нападать ночью и грабить днем?

Вы приближаете к себе родню и отдаляете религию, вы извиняете неизвиняемое и укрываете грабителя. Каждый из вас защищает своих безумцев, как поступает не боящийся наказания, а не как надеющийся на вечную жизнь. Нет, вы неразумны, вы следуете за своими безумцами, и они не останавливаются, видя ваше заступничество за них, они нарушают запреты ислама, а потом укрываются в сомнительных норах. Запретны для меня еда и питье, пока я не сровняю их с землей и не сожгу!

Я вижу, что исправить это дело до конца можно только тем же, чем следует начать: мягкостью без слабости и жесткостью без жестокости и насилия. Я клянусь Аллахом, что буду требовать с опекающего за опекаемого, остающегося за уезжающего, приехавшего за приезжающего, здорового за больного, пока вы не станете говорить: спасайся Са'д — Су'айд уже погиб [*1], - или пока не выпрямятся ваши рога. Ложь с минбара становится известной, и если вы уличите меня во лжи, то будете вправе восстать против меня; а если услышите ее от меня, то обвиняйте меня в ней и знайте, что я с ней подобен тем из вас, кто нападает ночью.

Я — поручитель за пропавшее у вас! Воздержитесь от ночных грабежей, ведь я пролью кровь нападающих. Я даю вам в этом отсрочку на время, которое идет известие до Куфы и возвращается ко мне. Берегитесь созывать сородичей на помощь, как во времена язычества: если я найду кого-нибудь, издавшего такой призыв, — отрежу ему язык. Вы придумали небывалые преступления, а мы введем для каждого преступления [соответствующее] наказание: кто кого-то подожжет — того сожжем, кто кого-то утопит — того утопим, кто сделает пролом в стене дома — тому проломлю сердце, кто ограбит могилу — того закопаю в нее живым. Если вы уберете от меня свои руки и языки, то и я удержу мою руку от наказаний. Как только кто-то из вас окажет противодействие тому, на чем стоит большинство, так отрублю ему голову.

Между мной и некоторыми людьми были ссоры, я оставляю это позади себя [*2] и попираю ногами, а кто был хорош — пусть будет лучше, а кто был скверен — пусть оставит свою скверность. Воистину, если я узнаю, что кого-то снедает болезнь из-за ненависти ко мне, то я не сниму с него маску и не стяну покрывало, пока он не раскроет мне свое лицо, а если сделает это, то я не буду с ним рассуждать. Пересмотрите свои поступки и помогите сами себе, и, может быть, огорченный нашим прибытием возрадуется, а радовавшийся нашему прибытию огорчится.

Люди! Мы стали вашими правителями и защитниками, мы управляем вами властью, данной нам Аллахом, и защищаем вас средствами (фай') [*3], предоставленными нам Аллахом. Вы обязаны слушаться и повиноваться нам в том, что нам угодно, а мы обязаны обеспечивать вам справедливость в том, чем нам поручено управлять. Отвечайте же на нашу справедливость и наши деньги (фай'ана) своей верностью. И знайте, что я могу в чем-то совершить упущения, но в трех делах я не сделаю упущения: не укроюсь от того из вас, у кого будет нужда, даже если он постучится ночью, не задержу выплату вам содержания (ризк) и жалованья позже положенного срока и не затяну вашего пребывания в походе. Молите Аллаха о праведности ваших предстоятелей (а'шшатукум), ведь они — ваши правители и воспитатели и ваше прибежище, в котором вы ищете укрытия, и если они будут праведны, то и вы будете праведны. Не напаивайте ваши сердца ненавистью к нам: этим вы только усилите вашу злобу и продлите печали, но не достигнете нужного вам. И к тому же исполнение ваших желаний было бы злом для вас.