К сожалению, Коран здесь также не может быть подспорьем. Осуждение корректировки календаря и введения дополнительного месяца (IX, 36–37) может с одинаковой вероятностью относиться и к последнему хаджжу, и к наставлениям, данным Абу Бакру в предыдущем году. Характерно, однако, что в текстах проповедей Мухаммада, приписываемых времени хаджжа, у ранних историков отсутствуют, казалось бы, естественные в этом случае айаты 9-й суры Корана, направленные против вставных месяцев. У ат-Табари они приводятся именно как цитата, т. е. как уже известный текст, а не как новое откровение [+165].
Важно понять, действительно ли Мухаммад считал свою речь прощальной, или же такой характер она приобрела у передатчиков, естественно воспринимавших ее после смерти Мухаммада как прощальную. Даже у некоторых современных исследователей проскальзывает тенденция видеть в ней предчувствие близкой кончины [+166].
Однако физически Мухаммад во время хаджжа был совершенно здоров, не давал себе никакой поблажки, спал под открытым небом, отдыхал, прислоняясь к скале, и т. д. Труднее сказать, что было у него на душе: в начале июля [+167] полутора лет от роду после болезни умер любимый и единственный сын, с которым связывались все его надежды. Мухаммад тяжело переживал эту утрату, и когда сподвижники, утешая его, сказали, что уж он-то лучше других знает истину, что все возвратятся к Аллаху, то он ответил: «Глаза плачут, и сердце тоскует» [+168]. Возможно, это горе надломило Мухаммада и он стал чаще думать о своей смерти, что и прорвалось в проповеди.
Мухаммад со своими сподвижниками не стал задерживаться в Мекке и сразу после окончания обрядов хаджжа отправился в обратный путь.
СОПРОТИВЛЕНИЕ «ЛЖЕПРОРОКОВ»
Триумфальному распространению ислама, начавшемуся после взятия Мекки и установления контроля над главной святыней Западной Аравии, в немалой степени способствовало отсутствие в это время в Аравии крупных политических объединений. Однако и в этих условиях существовали силы, достаточные для отпора нескольким тысячам воинов, которые были постоянной опорой Мухаммада, и тем более немногим сотням воинов, с которыми Халид и Али двинулись на покорение Йемена. Мухаммад нес не новый политический строй, а новую религию, которая помогала складывать здание нового государства из существующих политических единиц. Вожди племен и наместники так или иначе признавали наличие у Мухаммада преимущества над ними в виде пророческой миссии. Организовать серьезное сопротивление можно было только в той же, религиозной сфере. Самое большое, что могли сделать жрецы старых культов, — пожертвовать жизнью, защищая своих богов, но, видя отсутствие поддержки соплеменников, не делали даже этого. Поэтому двух-трех десятков всадников оказывалось достаточно для уничтожения любого святилища. Серьезное сопротивление возникло только там и тогда, когда сражение перенеслось в идеологическую сферу. Впрочем, для этого потребовались реальные материальные факторы.
Сразу после хаджжа Мухаммад разослал по Аравии сборщиков садаки, которых сопровождали знатоки Корана и мусульманского обряда для наставления новообращенных. Можно себе представить недовольство мазхиджитов, несколько лет назад претендовавших на господство в Северном Йемене, когда им вдруг пришлось отдавать 2 % своего скота за честь исповедовать новую религию. Недовольству нужно было лишь найти удобную форму выражения.
Во главе восстания стал кахин из племени анс Абхала, по прозвищу ал-Асвад («черный»), объявивший себя пророком ар-Рахмана, вещавшего ему, как и Мухаммаду, через посредство небесного посланника (ангела или, по мнению мусульман, шайтана) во время трансов, которых ал-Асвад добивался, плотно закутавшись с головой в плащ. Бросающееся в глаза сходство с пророческой практикой Мухаммада объясняется не подражанием, а общей базой представлений и верований, на почве которых рождался аравийский монотеизм. Произошло это в самом конце 10 г. х. (последняя декада марта 632 г.).
Никаких сведений о содержании проповеди ал-Асвада мусульманская историческая традиция не сохранила. Ясно только, что его ближайшей целью было изгнание эмиссаров Мухаммада. Об этом свидетельствует его послание мусульманским сборщикам садаки: «Эй вы, напавшие на нас! Отдайте нам то, что собрали, ведь мы имеем на это больше прав, а вам — то, что ваше» [+169]. Мусульмане еще не сумели организоваться для отпора, как ал-Асвад на десятый день своего выступления захватил Наджран и двинулся на юг — к Сан'а. Ее правитель Шахр, сын скончавшегося к этому времени последнего сасанидского наместника Базана, вышел с отрядом персов ему навстречу, потерпел поражение и пал в бою. На 25-й день восстания ал-Асвад вступил в Сан'а, поселился во дворце Гумдан и женился на вдове Шахра. Эмиссары Мухаммада спешно покинули Йемен. Ответственный за садаку всего Йемена Мy'аз б. Джабала бежал в Мариб к Абу Мусе ал-Аш'ари (оттуда они вдвоем перебрались в Хадрамаут), а другие бежали на запад, к морю, в район обитания племени акк, враждовавшего с мазхиджитами. Кроме этой узкой прибрежной полосы, весь Йемен до Адена к концу апреля оказался в руках ал-Асвада. Отсиживавшиеся по окраинам эмиссары Мухаммада не имели в своем распоряжении вооруженной силы и не могли изменить ситуацию. Мухаммад также не мог набрать войско, достаточное для покорения Йемена. Ему оставалось только действовать дипломатическим путем, рассчитывая на разногласия, которые неминуемо должны были возникнуть в пестром лагере ал-Асвада [+170].
Не лучше складывалась ситуация и в Йамаме, отсекавшей от Мухаммада Бахрейн и Оман, принявшие у себя его посланцев. За год, прошедший после неудачных переговоров Мухаммада с ханифитами, в ней также поднялась оппозиция исламу на почве монотеистического учения, пророком которого был уже упоминавшийся Мусайлима. Вероятно, до этого Мусайлима, претендовавший на то, что он является рупором какой-то высшей силы, не имел особого успеха у соплеменников, пока не появилась угроза утраты независимости и когда свой пророк-соплеменник представился надежным средством противостоять претензиям курайшитов (Мухаммада воспринимали как проводника интересов курайшитов, несмотря на его явный разрыв с ними) [+171].
Об учении Мусайлимы мы знаем только по карикатурному изображению его мусульманскими авторами, приписывающими ему пародирование Корана, разрешение своим последователям всего, что запрещалось исламом. Как и Мухаммад, Мусайлима впадал в состояние транса, и появлявшиеся в этом состоянии словесные и зрительные образы принимал за откровения, ниспосылаемые ар-Рахманом. Вполне понятно, что форма изложения этих откровений совпадала с Кораном в той мере, в какой это было характерно для эмоциональной речи ораторов, проповедников и прорицателей. И Мухаммад и Мусайлима пользовались готовыми формами, вкладывая в них свое содержание. Кроме этого в его учении были и какие-то черты обрядности, также восходившие к общему источнику или заимствованные в исламе: в разной связи упоминаются муаззин и пять ежедневных молитв. Несомненно, что в его проповеди содержались призывы к духовной чистоте и справедливости, которые привлекали значительное число сторонников, особенно среди рядовых ханифитов; сам он умел вызывать симпатии окружающих [+172].
Оплотом Мусайлимы была восточная Йамама, где находилось его родное селение Хаддар, отсюда в последние годы он перебрался в ал-Хаджр, столицу Йамамы [+173]. Скорее всего это произошло после смерти Хаузы, когда началась борьба за власть и стала явной опасность захвата Йамамы Мухаммадом. Видимо, ханифиты видели в своем племенном пророке наилучший противовес экспансии мекканцев и мединцев. По не вполне бесспорным сведениям, Мусайлима в конце 10 г. х. направил Мухаммаду послание с предложением разделить Аравию пополам, но Мухаммад с гневом отверг его [+174].