— А можно, мы потом запишемся. Поначалу у мамки с тятей спросимся?

Яша легко согласился, потом так потом, главное, начало положено, пусть не очень густо, но в будущем, конечно, всё пойдёт на лад.

— Пионеры, останьтесь, остальные могут уходить, — сказал Яша.

Оглушительным выстрелом грохнули крышки парт, только и ждали этой команды, толкаясь и обгоняя друг друга, все бросились к выходу.

— Так вот, ребята, поздравляю вас с высоким званием пионера. Теперь вы новые люди и должны всех ребят вести за собою, подавая пример своим хорошим поведением, отличной учёбой, товарищеским отношением. Каждый из вас должен воспитывать свой характер, ребята.

Быть впереди, вести за собою всех! Лицо Аринки светилось, глаза сияли. Она чувствовала, что что-то большое, новое вошло в её жизнь, прекрасное и тревожное. И это «что-то» будет всегда с нею.

Домой Аринка шла еле-еле, точно воз везла. Всё обдумывала: как сказать мамке? Как же это она опростоволосилась, записалась в пионерки загодя, не спросив её? Вот другие ребята оказались умнее, не решились на такой поступок без спроса родителей. Что теперь будет? Ещё не забыт был скандал с Лидой. Но та — взрослая, где же Аринке тягаться с ней!

Таня Громова на всех парусах помчалась домой, счастливая, ей ничего не скажут дома, там родители не вмешиваются в дела своих детей, тем более если эти дела не плохие.

Аринка осторожно открыла калитку, и ей показалось, что та всхлипнула. Поднявшись на крыльцо, остановилась, перевела дух. «Съест она меня», — с тоской подумала Аринка и, приняв вид несчастной жертвы, тихо вошла в дом. И уж потому, что она вошла, а не влетела, Елизавета Петровна поняла, что с девкой что-то стряслось. Не заболела ли?

— Ты почему задержалась? Натворила что-нибудь, после уроков оставили?

— Ничего не натворила, просто с Таней с горки катались, вотысё, — с напускной беззаботностью ответила Аринка и даже не заметила сама, как соврала опять. Ужас охватил её, да что ж это — болезнь такая, что ли? Неужели это на всю жизнь? Вот пропасть!

— Иди ешь, мы уже отобедали.

Ела Аринка нехотя, кусок не лез в горло, тревожная озабоченность лежала на её лице, и вся она была точно варёная.

— Ты уж не заболела ли? — забеспокоилась Елизавета Петровна. — Небось опять снег лупила? Смотри у меня!

— Ну вот ещё, и ничего не заболела, и снег не ела, давай помогу тебе, — весело сказала Аринка и, взяв у матери толкушку, принялась неистово толочь картошку, для кур еду готовить. «Что это с девкой случилось? То силой не заставишь, то вдруг сама вызвалась? — подумала Елизавета Петровна, следя за Аринкой. — Тут что-то не так, чего-то натворила».

Но Аринка старалась вовсю, винтом крутилась возле матери, всё хватала из рук, делала сама, выжидая момент, когда можно будет сказать то, что так волновало её.

— Ты чего это кружишься вокруг меня, как оса вокруг варенья? Выкладывай, чего ещё натворила? — добродушно спросила Елизавета Петровна, любуясь Аринкиной деловитостью.

Решив, что у матери хорошее настроение, что самый подходящий момент настал, Аринка проговорила трепещущим от сильного волнения голосом:

— Я ничего не натворила, мама, я в пионерки записалась! Я, мамка, теперь новый человек, вотысё!

— Что, что? Куда, куда, записалась? — переспросила Елизавета Петровна тоном, не предвещающим ничего хорошего.

Но Аринка не сдавалась, ведь мать ничего не знает о пионерах, а вот когда узнает, то и ругаться не будет. И, вскинув сияющие глаза, стала вдохновенно рассказывать:

— Ты знаешь, мам, пионер должен хорошо учиться, не воровать, не драться, это ни боже мой! Пионер самый смелый и деловой человек, — взахлёб тараторила Аринка, пытаясь обворожить мать самыми лучшими качествами пионеров. — Мы будем помогать комсомольцам строить... этого, ну как его, фу, забыла. В общем, будут строить все, и все мы туда идём. — Какая досада, забыла Аринка такое слово, которое говорил Яша, скажи она сейчас это слово, сразу наповал «убила» бы мамку, а так получилось что-то туманное, невразумительное, всё скомкалось, какая досада!

— Ну вот что, новый человек, мне и одной партийки в доме хватит. Во! Сыта по горло, эвон люди косо смотрят. Учиться хорошо ты и так должна, а воров у нас и в роду никогда никого не было. А чего-то строить ты там собираешься, так что нужно — всё построено, и идти нам некуда, будем на месте сидеть, нам и дома хорошо. И самовольство творить не позволю, сегодня записалась, а завтра чтоб у меня выписалась! Та дурында въехала в комсомол, никого не спросив, и эта шкварка туда же!

Аринка сникла, ничегошеньки мамка так и не поняла. Эх, и всё виновато это слово, такое хитрое, что Аринка никак не упомнила его, чем теперь мамку убедить, как уговорить, да и в жисть её ничем не проймёшь. Но, вспомнив слова Яши, что пионер никогда не сдаётся и не отступает, решила стоять на своём, пусть что будет, то будет!

— Нет, не выпишусь, вотысё! — тихо, но твёрдо сказала она.

— Что, что ты сказала, а ну повтори. — Глаза Елизаветы Петровны потемнели, брови сдвинулись в одну суровую линию. Такой её вид Аринке был хорошо знаком, лучше под землю уйти в такую минуту гнева матери. Не сводя с неё испуганно-насторожённых глаз, на всякий случай Аринка стала пятиться из кухни в комнату, где сидела Варя за прялкой.

— Я говорю: повтори, что сказала? — кипя гневом, наступала на неё мать.

— Не выпишусь, не выпишусь, вотысё! — твердила Аринка, упрямо тряся головой.

— Ах ты шкварка, ах ты помёт куриный! Смотри-ка, что она вытворяет. Характер решила показать! Я те щас покажу, ты у меня надолго запомнишь!

Аринка, обезумев от страха, метнулась к Варе, прижалась к ней всем телом, дрожа, как в ознобе.

— Мама, не надо, она выпишется, — взмолилась Варя, обнимая Аринкины костлявые плечи и тихонько шепча на ухо: — Ты ведь выпишешься, да? Да? Ну скажи «да», ну что тебе стоит, скажи.

— Нет, нет! — отчаянно кричала Аринка, уже готовая ко всему. Её душа кипела от незаслуженной обиды. Что она плохого сделала?

Варя, сама по натуре тихая, робкая, всю жизнь покорная матери, не могла представить себе, как можно перечить ей. «Боже мой, что с нею будет, если она сейчас такая, что же будет дальше, боже мой!» — ахнула она про себя.

— Аринушка, не надо маму сердить. Ну скажи, я прошу тебя, — умоляла Варя, ласково гладя и целуя её.

— Нет! Нет! Нет! — уже исступлённо, истерически кричала Аринка, зажмурив глаза и тряся головой.

— «Нет», говоришь, сейчас будет «да»!

Елизавета Петровна, схватив Аринку за волосы, выдернула из Вариных рук. Огрела поперёк спины отцовским кожаным ремнём. Аринка взвыла от боли. Ей показалось, что её пересекли пополам. Ремень взвивался ещё и ещё раз. Варя истошно закричала:

— Мама, не надо бить её, она такая худенькая, мама! Я прошу тебя, мама!

Варин крик образумил Елизавету Петровну. Она. с перекошенным от ярости лицом, не похожая на себя, страшная, вдруг замерла с поднятым ремнём, сурово выпрямилась, властно крикнула:

— В угол, мерзавка, в угол, на колени! Змеёныш, а не ребёнок, чтоб тебя разорвало! Варвара, неси поросёнку корм.

В доме наступила тишина, только неугомонные ходики болтали своим длинным языком всем надоевшее: тик-так, тик-так.

Аринка, уткнувшись лбом в холодную стену, стояла на коленях. Всё тело её нервно вздрагивало, лицо, мокрое от слёз, являло великую муку и обиду. Раньше, когда её били, она знала, за что её били, а сейчас она не видела за собой никакой вины и сердце её набухало горечью и тоской. «Каждый из вас должен воспитывать свой характер...» — вспомнилось напутствие Яши.

Ей захотелось отомстить матери. «Вот возьму сейчас босая выскочу на снег, и убегу в лес, и замёрзну там. Или захвораю и умру». Она представила себе, как будет лежать в гробу, а мамка — горько плакать и нещадно казнить себя. И пусть, и пусть плачет!

«Или возьму сейчас и подожгу дом, — с мстительным злорадством вдруг решила Аринка. — А что? Я могу, я всё могу!»