Некоторое время походила вдоль поленницы, как бдительный часовой на своём посту. Смекнула, что торчать здесь нет смысла, как бы не вызвать подозрения. На беду, Ивашка чего-то шастает взад-вперёд. Этого прохиндея больше всего надо бояться, нюх у него собачий.

На всякий случай прошлась по огороду вдоль забора. Не остались ли следы? Какое там, дождь и ветер так перекрутили всю траву и примяли её, будто стадо коней на ней валялось. Всё было хорошо, Аринка осталась довольна. Только бы поскорей они все выехали в поле.

По огороду с лопатой на плече шёл Симон, Аринка, увидев его, бросилась к нему навстречу.

— А дождище-то какой сегодня был ночью, тятя, как из ведра!

Симон подозрительно покосился на неё.

— А ты откуда знаешь, какой был дождь, ты разве под ним стояла?

Аринка спохватилась, глаза панически заметались. И чего ляпнула?

— А вот и стояла. Трезора выпускала. Он в цепи замотался.

— Ну, ну, — сказал Симон и задумался.

Аринка, чтобы сгладить свою оплошность, стала уводить отца от мыслей. Застрекотала, как кузнечик, без умолку, стала ластиться, преданно в глаза заглядывать.

— Ну так выкладывай, что натворила-то? — наобум спросил Симон.

«Неужели узнал?» — с ужасом подумала Аринка, но сдаваться не хотела.

— И ничего не натворила. С чего это ты взял? Вот ещё скажет что!

— Не виляй, дочка, не виляй. По глазам вижу, что дело нечисто, вишь, котята в них, в глазах-то, клубятся. Лучше говори. Ну? Есть грех?

— Никакого греха нет, тятя, вот те крест, — растерянно залепетала Аринка, всем своим видом выдавая себя с головой.

Симону стало жаль дочь, он подбодряюще похлопал её по плечу:

— Ну нет греха, значит и нет, чего горячишься-то? И дело с концом.

— И дело с концом, — как эхо повторила Аринка, уверовавшая в то, что, действительно, никакого греха за нею не водилось и не водится. Она деловито засеменила впереди отца к дому.

Солнце поднималось, и его горячие лучи съедали туман.

Симон присел у бани и стал отбивать косы. Аринка, совершенно успокоенная, что и на этот раз пронесло, опять вернулась к поленнице и, заложив руки за спину, неторопливо прохаживалась вдоль неё, изредка бросая тревожные взгляды вокруг себя: а не подсматривает ли кто за нею?

Нетерпение дошло до предела. Сколько можно торчать дома? Солнце уже в зените! Хотя бы скорее уехали на покос. Помчалась к отцу, с ходу набросилась на него:

— Гляди-кось, солнце-то где? А вы всё прохлаждаетесь, люди давно уже на лугах, косят вовсю, только вы одни и остались.

Симон довольно улыбнулся: «Хозяйственная девка растёт, работящая, это хорошо».

— Сейчас двинем, пусть трава пообсохнет маленько.

Но вот он запряг Забаву, сложил косы, грабли, вилы в телегу и со всем семейством стал отчаливать. Елизавета Петровна давала последние наставления Аринке: «Хлеб вынешь в час, поросёнка накормишь из чугунка, нарубишь крошево, растрясёшь сено...

— Да знаю, знаю я, что ты мне говоришь, — с раздражением перебила её Аринка. — Уедете вы наконец сегодня или нет! Что вы шишкаетесь!

Елизавета Петровна удивлённо вытаращила глаза, такого ещё с Аринкой не бывало.

— Ты чего это орёшь! Эвон раскомандовалась. Смотри у меня! — цыкнула она на неё и неторопливо уселась на телегу. Забава тронула, все поехали. Ивашка на прощанье скорчил Аринке рожу, она в долгу не осталась, ответила ему тем же. С присущей ей проворностью захлопнула ворота, заперла их на задвижку. И с чувством громадного облегчения помчалась к поленнице вынимать своё сокровище.

Усевшись на крыльце, Аринка начала священнодействовать. С любовью и лаской протирала она каждое яблоко, ещё влажное, ароматное, аккуратно укладывала их в маленькую продолговатую корзинку. Самые крупные и красивые наверх. Мысленно представила себе, как Нонна, сморщив свой маленький носик (это означало, что она довольна), загоревшимися глазами глянет на эту корзину и ахнет! Это тебе не гнилые опадыши. Аринка скажет ей: «Это тебе, Нонна, возьми от меня, ешь на здоровье!» Нонна счастливо заулыбается и радостно воскликнет: «Ты прелесть, Аринка!»

Подгоняемая заманчивой картиной, Аринка, прикрыв яблоки лопухами, так, на всякий случай, помчалась к школе. Шла не деревней, а за огородами. Не доходя школы на горке остановилась. Крыльцо Нонны было видно как на ладони. Простояв довольно долго, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, Аринка уже начала нервничать. «Что они там, умерли все, что ли? Неужели можно столько спать? Хоть бы кто-нибудь появился». Но ни на крыльце, ни возле школы никого не было. Тогда она пошла к самой школе. «Постучу в окно», — решила она.

Из сарая прямо навстречу ей вышла тётя Настя, сторожиха и уборщица. Аринка испуганно шарахнулась в сторону.

— Ты чавой-то? — удивлённо спросила её тётя Настя.

— Я пришла к Нонне. Ходила за травой и по пути зашла. Она дома?

— И-и-и... мила-я, чтой у нас было-то сяоння. Боженька мой, — нараспев, точно причитая, заговорила тётя Настя. — Всю-то ноченьку наша Ноннушка брюхом маялась. Значит, расклеилось оно у неё вдрызг. И кричала, и стонала, и рвать стало, да всё зеленью, боженька мой! Эта полудурок накормила её зелёными яблоками, про Анисью я говорю, вот Ноннушку и схватило. А уж как Марьсандровна-то переполохалась. Дохтура, говорит, надо, а где его взять? Только дождалась утра, побёгла к Никите Кривому, штоб в город увёз. Спасибо, увёз, хто сищас от дела отымется, в такую пору? Вот каки у нас дела-то, матушка моя. Наша-то дурочка дорвалась. Эка невидаль, зелёнки гнилые.

Аринка стояла, как громом поражённая. Что делать? Чем помочь Нонне? Ненависть к Аниське возросла с ещё большей силой. «Дура. Дура!» — шептало её сердце, наливаясь до краёв обидой и мщением. Удручённая, поникшая Аринка поплелась домой. На горке остановилась, обернулась, тоскующим взглядом ещё раз посмотрела на крыльцо. Ей казалось, что всё, что говорила тётя Настя, неправда. Нонна сию минуту выпорхнет из двери и будет кружиться на крыльце, лёгкая и красивая, как бабочка. Но вместо Нонны вышла тётя Настя, замкнула дверь ключом, взяла за плечи большую корзину и пошла к большаку. Где ты сейчас, Нонна? Что с тобой?

Дома ещё раз перебрала все яблоки и переложила их крапивой, чтоб дольше свежими держались, убрала их в дальний тёмный угол в подполе. Она надеялась, что скоро вернётся Нонна и всё будет как прежде.

Вечером, когда домашние приехали с сенокоса, Аринка, выбрав свободную минутку, выскочила за ворота. Она рыскала по деревне, заглядывая во все уголки, разыскивала Нису. За всё она хотела с нею рассчитаться.

Но Аниська словно чуяла, что ей грозит опасность, глаз не казала. Воинственно сжав кулаки, Аринка прошептала сквозь сжатые зубы: «Ладно, в следующий раз».

Аринка никогда не обращала внимания на свою внешность. Редко смотрелась в зеркало. А зачем? Чтобы лишний раз убедиться, что некрасива? Не стоило. И только по большим праздникам, когда на Аринку надевали новое платье и она, притихшая, смиренно стояла у зеркала и терпеливо ждала, когда Варя расправит все оборочки и складочки на её новом платье, только тут она замечала, что в красивом платье она становилась красивее. Но эта радость длилась недолго. В обнове она чувствовала себя стеснённой. Держалась скованно, словно аршин проглотила. Ни тебе сесть на траву, ни тебе влезть на дерево, ни тебе пролезть в дырку частокола — чистое наказание. Не будешь и рад такой одёжине. С каким трепетом и радостью надевала она платье, а с ещё большей радостью снимала. Словно путы сбрасывала.

Но когда появилась Нонна в своих красивых, безукоризненно чистых нарядах, Аринка поняла, что быть красивой — это большая радость. Красотой любуются, на красоту смотрят с восхищением, ею гордятся. Красоту любят. И вот Аринка задумалась. А тут ещё Ниса подлила масла в огонь: в подражание Нонне подстригла коротко волосы и сделала чёлку. И просто удивительно, как причёска может изменить человека. Ниса стала на себя не похожей, она просто похорошела и, к великой Аринкиной досаде, даже чем-то стала смахивать на Нонну. А чем Аринка хуже Нисы? Она тоже хочет быть красивой и будет! Правда, Елизавета Петровна частенько укоряла Аринку: «Все дети как дети, и в кого ты такая страхолюда».