Первач опустил ресницы своих красивых глаз. Он уже выслушал от Павлы Захаровны намеки на то, что вместе с хорошей комиссией можно получить и руку ее племянницы. «Сухоручка» дала ему понять и то, что будь Саня любимая дочь и племянница Ивана Захарыча и ее, Павлы Захаровны, ему, землемеру, хоть и ученому, нечего было бы и мечтать о ней… Но это его не стр.369 восхитило… За Санечкой дадут какую-нибудь малость…

И кто их знает, — они, быть может, эти старые девы, ловят его, и наливочкой подпаивают, и сквозь пальцы смотрят на то, как барышня начинает с ним амуриться… Другое дело, если он выговорит себе порядочный куш при продаже лесной дачи… по крайней мере тысяч в десять. Да и это не очень-то соблазнительно… Женись, накладывай на себя ярмо, девочка — глупенькая, через три-четыре года раздобреет, народит детей — и возись со всей этой детворой!

Все это Первач сообразил прежде, чем пришел сюда. Но он не желал выставлять себя "лодырем".

— Позвольте вам заметить, Иван Захарыч, — заговорил он, меняя тон, — что у каждого человека есть своя присяга. Я — по совести — считаю вашу лесную дачу хоть и вдесятеро меньше, чем у Низовьева, моего главного патрона в настоящую минуту, но по качеству выше. И оценка ей сделана была очень низкая при проекте залога в банк.

— Еще бы! — вырвалось у Ивана Захарыча.

— Но я не могу же не способствовать продаже низовьевской дачи… тем более что у них с компанией все уже на мази…

— Я и не требую! Помилуйте!

— Другое дело — заохотить представителя компании, этого Теркина. Если же ему самому приглянется и ваша усадьба с парком, то надо будет на этом особенно поиграть. Вряд ли у него есть свои большие деньги. Разгорятся у него глаза на усадьбу — мой совет: продать ему как можно сходнее.

— Такую усадьбу! Николай Никанорыч! Родовая вотчина… И парк!.. Знаете, тяжело… Всякий дворянин…

— Понятное дело! Но ведь вы можете лишиться ее за бесценок… Из-за недоимок банку!

— Я как-нибудь…

Иван Захарыч чувствовал, что говорит на ветер, что кредиту у него нет, что он и не имеет права надеяться…

— Положим… Вы извернетесь… За оба имения вам — позвольте узнать — сколько приходится платить в год?

Иван Захарыч сказал цифру.

— Деньги не особенно большие; но надо их добыть.

— Да, да, — повторил Иван Захарыч. стр.370

Его обычная кисловатая усмешка не исчезла с губ; но головы он уже не держал так высоко.

— Душевно рад бы был и в этом оказать вам содействие, многоуважаемый Иван Захарыч…

В голове Первача мелькнуло соображение: "пожалуй, и за таксаторскую работу ничего не заплатит этот гусь, так поневоле придется его выручить".

— Душевно рад был бы, — повторил он после маленькой паузы. — Положим, у того же Низовьева я мог бы, в виде личного одолжения…

Иван Захарыч начал краснеть. Этакий «шмерц», землемеришка, а говорит с ним, Черносошным, точно начальник с просителем, хоть и в почтительном тоне… Нечего делать… Такие времена! Надо терпеть!

— В виде личного одолжения, — повторил он фразу Первача.

— Достать эту сумму… Но эти богачи — хуже нашего брата, трудового человека… Очень может быть, что вот он приедет и перед миллионной сделкой у него в бумажнике — какая-нибудь тысчонка рублей.

— Очень может быть! — повторил Иван Захарыч.

На его низком крутом лбу стал выступать пот. Разговор уже тяготил его, давил ему виски.

— Но предположим, — продолжал Первач, замедляя свою дикцию и затянувшись длинной струей дыма, — предположим, что мы добудем эти деньги…

"Мы, — повторил мысленно Иван Захарыч, — вон как поговаривает… Времена такие!.."

— Ваша сестрица Павла Захаровна весьма резонно замечает, что это была бы только отсрочка… краха…

"Вон какие слова употребляет! Крах!.. И терпи!" — подумал Иван Захарыч.

— Извините… я называю крахом…

— Да, да, нынешнее слово, я знаю…

— Слово настоящее, Иван Захарыч. Зачем же доводить себя?

— Конечно, конечно.

— Момент наступает самый для вас благоприятный.

Надо его ловить!.. Без ложной скромности скажу — мое посредничество…

— Я понимаю, я чувствую, Николай Никанорыч.

— Только вы мне не мешайте. Следует половчее подойти к этому Теркину. Я не скрою — мой личный интерес тут тоже замешан, но для вас это еще важнее.

— Совершенно верно. стр.371

— Работа моя по вашей даче будет кончена много-много через три-четыре дня… На днях же прибудет в Заводное и Теркин.

— Этот агент?

— Не агент, Иван Захарыч, а главный воротила компании. Но я еще не кончил… Сообразите: ежели вы упустите момент…

Раздался сдержанный вздох Ивана Захарыча.

— Крах неизбежен… Дошли до вас слухи о том, каких дел наделали директора банка?.. Я сегодня утром слышал… Вы ведь были в городе… Там, наверно, знают…

— Дурные слухи… Но ведь, знаете, на дворянство везде клевещут.

— Полно, так ли?

Острые глаза Первача остановились на Иване Захарыче.

— Поговаривают, что и здешний предводитель… Вы извините… Он, кажется, ваш родственник?

— Дальний!

— Вы к нему заезжали?

— Как же.

— Ну, разумеется, он скрывает?

— Не знаю.

Ивану Захарычу делалось невмоготу.

— Стало быть, если не компания, крах неизбежен, заключил Первач. — Банк может прекратить платежи, имения упадут, вы загубите и усадьбу с парком, и лесную дачу за какую-нибудь презренную недоимку.

Дверь отворилась с жидким скрипом. Прохор просунул голову и доложил:

— Барышня Павла Захаровна просят кушать чай.

— Тиски! Тиски! — почти крикнул Иван Захарыч, вскочил с кресел и отер лоб платком. Лоб весь был влажный.

"Крах!" — выговорил он про себя и почувствовал холод в коленях.

IX

Половодье проникло к самому частоколу одной из двух церквей села Заводного.

Пономарь лениво звонил к вечерне, когда в ограду вошел рослый барин, в синем пальто и низкой поярковой шляпе. стр.372

Это был Теркин.

Он не постарел, но похудел в лице, держался не так прямо, как в прошлом году, и бороду запустил.

Сегодня утром приехал он в Заводное и осматривал лесную дачу помещика Низовьева. С ним он должен был видеться в уездном городе — верстах в пятнадцати от берега, по старой московской дороге.

Пономарь звонил внизу, около паперти колокольни, и тянул за веревку, стоя одной ногой на ступеньке, — старый пономарь, с косицей седеющих волос, без шапки, в нанковом подряснике.

Он остановился и спросил Теркина:

— Вам — батюшку?

— Нет, я бы хотел на колокольню.

— На колокольню? — переспросил пономарь.

Теркин вместо ответа сунул старику рублевую бумажку.

Тот совсем бросил веревку и засуетился.

— На разлив поглядеть желаете? Это точно… Вид превосходный.

И он засуетился.

— Вы, любезнейший, делайте свое дела. Я один подымусь…

Бодрым, молодым движением Теркин юркнул в дверку и поднялся наверх. Пономарь продолжал звонить, засунув бумажку в карман своих штанов. Он поглядывал наверх и спрашивал себя: кто может быть этот заезжий господин, пожелавший лезть на колокольню?

Из чиновников? Или из помещиков?.. Такого он еще не видал. Да в село и не заезжают господа. Купцы бывают, прасолы, скупщики меда, кож, льну… Село торговое… Только этот господин не смотрит простым купцом. Надо будет сказать батюшке. А он еще не приходил…

На колокольне Теркин стал в пролете, выходившем на реку… Немного правее зеленел парк усадьбы

Черносошных, и крыша дома отделялась темно-красной полосой. Он вынул из кармана пальто небольшой бинокль и долго смотрел туда.

Сколько лет утекло с того дня, когда он, впервые, мальчуганом, попал с отцом в Заводное и с этой самой колокольни любовался парком барской усадьбы, мечтал, как о сказочном благополучии, обладать такой усадьбой! Барского дома он и тогда не видал как следует, но воображал себе, что там, позади парка, роскошные палаты. До боли в висках любовался он стр.373 усадьбой, и вот судьба привела его сюда же главным воротилой большой компании, скупающей леса у помещиков. Он — душа этого дела. Его идея — оградить от хищничества лесные богатства Волги, держаться строго рациональных приемов хозяйства, учредить «заказники», заняться в других, уже обезлесенных местах системой правильного лесонасаждения.